…И снова Аренс брел вперед, утопая по колено в тумане. Где-то кричала ночная птица, словно потерянная душа, обреченная блуждать во мраке. Аренс ускорил шаг, надеясь выйти из полосы тумана, но на сей раз тропа привела его к беленой стене, тянувшейся в обе стороны в бесконечность. Подпрыгнув, Аренс ухватился за верх и вскрикнул от боли — пальцы оказались изрезаны в кровь. Верх стены был усыпан иглами, осколками стекла и шипами. Аренс заскрипел зубами и прижал искалеченные руки к груди. Быть может, дверь ждала его где-то дальше? Он двинулся вдоль стены, чувствуя саднящую боль в ладонях и пальцах.

«И что дальше? Куда идти мне? Что делать?»

Он подумал, и слова вырвались из его груди облачками зеленоватого тумана, присоединившись к туману, уже окутывавшему пространство вокруг.

Голос зазвучал отовсюду и ниоткуда, заставив Аренса упасть на колени и сжаться в комок от душевной боли. Боль в изрезанных руках казалась ему теперь сладостным переживанием. Сердце его стенало от неизбывного горя, истекая кровью и Тьмой, а голос кричал, шептал, рыдал и смеялся, сводя с ума.

«Твой путь был полон крови, страданий невинных и проклятий, летевших тебе вслед, — вспомнились слова его тайного помощника. — Приготовься к тому, что тебе придется ответить за каждую несправедливо отнятую жизнь, за каждую сломанную судьбу. Отныне имя твое будет твоим спутником, и горькими слезами заплачет тьма, покидая тебя…»

Голос гремел и грохотал, насмехаясь, обвиняя, оскорбляя и уничтожая. В нем звучали сотни голосов, принадлежавшие тем, кто был обижен им. В сонме этих голосов ему слышался хрипловатый, нежный голос, слишком близкий, слишком знакомый. Голос Хассе, которого он когда-то изнасиловал, выбросив, как ненужное тряпье. Хассе, за прощение которого готов был отдать теперь всего себя, свою душу и кровь до капли. Аренс зарыдал, склонив голову, прикрыв лицо ладонями, пока голос многих зачитывал ему его собственные преступления. Он чувствовал, как из глаз текут слезы, наполняя ладони, и когда он отнял руки от лица, то увидел, что они полны кровью. Кровавые слезы катились по его лицу, падая на иссохшую землю. Он понимал, что умирает, что горький ветер Темных Троп проникает в его тело, в его голову, сводя с ума, отбирая последние капли рассудка. И тогда пришли его старые спутники — ярость и ненависть. Он помнил их слишком хорошо, слишком близко. Они пришли, впившись в его сердце, превратившись в каменные стены, огородив его душу от раскаяния.

«Почему? — твердил он, задыхаясь от ненависти и злобы, переполнивших каждую клеточку его тела и души. — Почему я должен платить за чужие грехи? За грехи тех, кто воспитал меня чудовищем? Почему я должен платить за то, чему учили меня другие? За грехи отца, что открыли пути моим собственным, и за грех материнского молчания. Почему я должен платить?»

И тогда голос многих стал насмехаться над ним, и громче всех зазвучал шепот Хассе: «Неужели ты думал, что твое преступление заслуживает прощения? Ты взял то, что тебе не принадлежало! Ты был ослеплен собственной силой, собственным могуществом. А теперь ты — червь, корчащийся у моих ног в поисках прощения. Но ты никогда не получишь его, бледнолицый! И ты никогда не получишь меня! Потому что вина твоя передо мной не имеет прощения!»

Не в силах вынести этой вины, единственной из всех вмененных ему, он забился от неистовой боли в сердце. Хассе не простит его, никогда не простит! Такое не прощают. И эта мысль была огнем, спалившим ярость, словно пучок соломы, в пламени этом сгорели преграды, что он воздвиг на пути у отчаяния. Оно хлынуло в него, затопив душу, расколов сердце на острые черные, как ночь, осколки. И черный огонь пожирал эти осколки, а вместе с ними и леденящую ненависть и злобу, что были частью его с юных лет. И когда сгорели они, ему показалось, что ничего не осталось в мире, кроме бесконечной и вечной скорби. Он сам был скорбью, сам был непреходящим отчаянием, пониманием собственного Зла. И он умирал, вернее, умирал Аренс Ринггольд, сломленный, утонувший в собственном мраке, сжегший себя ненавистью и жаждой мести. Он лежал на тропе, чувствуя, как по капле вытекает из его тела жизнь. А потом он встал и отступил на шаг, глядя на корчащееся в агонии черное существо, похожее на растерзанную обезьяну.

— Ты поистине будешь великим шаманом, — произнес тихий голос сзади, — и ты будешь достойной сменой тому, кто ушел. Лишь сильный шаман и по-настоящему сильный человек способен отринуть Зло своей души во имя безответной любви. Возвращайся обратно в мир людей, Слезы Тьмы, и храни моих детей. Ты заслужил это имя, отныне оно по праву твое.

Он обернулся, но не увидел никого. А зажмурившись на короткий миг, обнаружил, что стоит на узкой тропинке, а впереди движется высокая гибкая фигурка Хассе. Но теперь он больше не чувствовал смятения при виде него, теперь спокойно было его сердце. Спокойно и переполнено любовью и скорбью.

В небольшой ложбине за известковой скалой была тень. Мягкая трава росла между белых камней, неподалеку журчал ручей. Здесь Аренс опустился на колени и стянул рубаху через голову. Хассе молча смотрел, как он отстегивает пояс с ножом.

— Я готов, — наконец сказал Аренс.

— Ты боишься? — прозвучал низкий хриплый голос, голос, за который он готов был отдать жизнь.

— Нет.

Острие ножа вспороло кожу на плече. Аренс прикусил губу, вздрогнув от боли.

— И теперь не боишься?

Он покачал головой.

— Мне нечего бояться, Хассе. Для меня самое страшное уже свершилось — я тебя не уберег, мой мальчик. Что может быть страшнее этого?

Острие ножа скользнуло, вычерчивая кровавый узор на его груди.

— Встань и повернись, — прозвучал приказ. Аренс молча подчинился. Острие скользнуло вдоль позвоночника, нырнуло за пояс штанов, под тонкие подвязки исподнего. Аренс закрыл глаза, чувствуя, как сползает по ногам разрезанная ткань.

— Обопрись о скалу, — сказал Хассе, проводя ладонью по его пояснице. — Я хочу, чтобы перед смертью ты почувствовал то, что чувствовал я.

И снова зазвучали в его голове слова тайного помощника: «Приготовься к тому, что тебе придется ответить за каждую несправедливо отнятую жизнь, за каждую сломанную судьбу. Отныне имя твое будет твоим спутником, и горькими слезами заплачет тьма, покидая тебя…»

Что ж, у него была возможность вернуться к прежней жизни, стать тем, кем он был когда-то. Но выбор сделан… и он почувствовал, как остатки беспросветной мглы, рыдая, истекают из его сердца, в котором отныне не было места для Зла.

Вспомнилось сморщенное в плаче личико младенца, лежащее на его руках, прекрасное лицо женщины-индеанки… Маюми. У него был шанс вернуться обратно, к той жизни, в которой он был рожден… но разве ту жизнь можно было назвать жизнью?

Аренс протянул руки, упираясь в нагретый солнцем камень. Горячие ладони прошлись по спине, пояснице, надавили, прогибая. Острые зубы прикусили шею у самого затылка.

— Я сделаю это… а потом убью тебя… — пробормотал Хассе, гладя его, опуская руки ниже, к промежности. — Ты заплатишь… за всё… за всё…

Стон Хассе отозвался сладкой судорогой. Аренс в полузабытьи накрыл своей рукой руку, шарившую по его животу.

— Делай что хочешь, мой мальчик… мое солнце… мой дневной свет… — пробормотал он, задыхаясь от переполняющей его любви, смешанной с отчаянием. — Ты — моя жизнь, Хассе, ты — всё, что есть у меня в этом мире. Ты уже спас меня, ты спас мою душу. И теперь я принадлежу тебе, ты волен делать все что пожелаешь. Хочешь — возьми меня, хочешь — убей.

Хассе прижался к нему, зарылся лицом в белые волосы. И руки его гладили нежно, так нежно, что у Аренса померк свет в глазах и подломились колени.

— Не могу больше… не хочу больше, — Хассе развернул его, прижав спиной к скале и прильнув всем телом. — Я ошибался, Слезы Тьмы. Я ждал, что ты выпустишь тьму своего сердца… прости меня, я не верил, что ты способен отринуть ее… но я ошибался, а дедушка был прав… он всегда был прав, с самого начала…