…а потом тонкие нежные пальцы коснулись его покрытого испариной лица. Хассе прижал ладонь к его рту, оборвав так и не успевший родиться крик.

— Тише, Аренс, прошу тебя, — еле слышно прошептал он, — ты выдашь нас.

— Этот голос… — Аренса била нервная дрожь, — этот человек… я его знаю. Надо уходить отсюда, Хассе.

Слишком легко он вернулся, слишком сладки были мысли о том, чтобы возвратиться к прежней жизни. Он взглянул в темные глаза Хассе, в глаза, которые никогда не наполнятся любовью к нему, глаза, в которых навсегда поселилась боль… Как ни странно, эти мысли отрезвили, вернули способность соображать. Стиснув зубы, он прижал к груди гибкое тело Хассе и не ощутил сопротивления.

— Тише… подождем, пока эти люди заснут, — Хассе придвинулся ближе, прижавшись к нему, приблизив губы к уху. — За этим окном большое дерево. Когда они уснут, мы спустимся вниз и уйдем. Но сейчас молчи, прошу тебя!

Руки молодого индейца нежно гладили лицо Аренса, массировали виски, затылок, унося остатки безумия и ярости. В какой-то миг он уткнулся лицом в шею Хассе, обхватив его обеими руками, словно пытаясь укрыться за этими объятиями от прежнего Ринггольда, убийцы и насильника. И с неимоверным облегчением почувствовал руки Хассе, гладившие ему спину, перебиравшие волосы.

Им пришлось ждать довольно долго. Усталость и переживания свалили Аренса. Он всеми силами старался не уснуть, но Хассе уже тихо посапывал, улегшись и положив голову ему на колени. Этот жест доверия, такой неожиданный после безумия, пережитого всего пару часов назад, казался абсурдным. Лишь позже Аренс сообразил, что таким образом Хассе успокоил его, дал понять, что они по-прежнему близки, и заодно лишил возможности встать, не произведя шума. А сейчас он засыпал, несмотря на свет, лившийся из второго окна, несмотря на пьяный говор и смех, доносившиеся снизу.

— Эта индейская шлюха наверняка утонула вместе со своим отродьем, — говорил кто-то с сильным шепелявым акцентом. — Повозка ушла прямо в топь… жаль, конечно, что лошадей затянуло, нам бы пригодились.

— А если не затянуло? — спросил кто-то высоким голосом, почти фальцетом.

— Там повсюду болота, Питерс, — хмыкнул третий голос, заставивший Аренса сжаться в комок. — Затягивает всех, кто сунется, людей, лошадей, повозки. Передохнем и можем съездить туда, полюбоваться. Хотя на что там любоваться? Наверняка же ничего не осталось.

— Все-таки Черная тропа — опасное место, — вздохнул еще один бандит, — там много и людей, и скота потонуло. Вроде идешь — твердо, а шаг в сторону сделал — и уже в трясине корчишься. Повезло нам, что вышло по гатям пройти в такой-то темноте.

…Дальнейшее слилось в тяжелый красноватый гул. Снова Аренс брел в кромешной тьме, пока не оказался опять на тропе, подернутой зеленым туманом. Он пошел по ней, разбрасывая ногами драгоценные камни, мерцавшие сердитыми красными и зелеными глазками. Он слышал плач ребенка и женские стоны, он видел странные картины, словно пришедшие из прошлого. Лицо женщины, прекрасное, нежное, будто изваянное ангелами. Лицо мужчины, не менее прекрасное, притягательное до умопомрачения. Он остановился, глядя на двоих, стоявших обнявшись под сенью старого дуба. Голова мужчины низко склонилась над прекрасным лицом женщины, а ее руки обвились вокруг его шеи.

«Маюми…», — прошептал сладкий голос, льющийся отовсюду. Аренс дернулся, схватившись за голову, невольно припал к земле и тут же беззвучно вскрикнул — острый камень цвета свернувшейся крови вонзился ему в колено. Боли не было, но было осознание, кто этот мужчина и кто женщина. Аренс с трудом поднялся, шагнув к ним, но видения растаяли в зеленоватом тумане.

— Ты должен спешить, сын мой, — послышался мягкий голос из-за спины, и Аренс обернулся так стремительно, что едва не упал. Женщина была той самой вышивальщицей, которую он уже встречал раньше. Только теперь она опиралась на резной посох, чье навершие было украшено огромным алым рубином и сияло изнутри, словно там билось чужое странное сердце.

— Моя дочь стоит в начале Темной Тропы, ведущей в Страну Холмов, — женщина с грустью подняла маленькую изящную вышивку в левой руке, — спаси ее. Спаси ее дитя. Спеши, Слезы Тьмы, ибо иначе ничего нельзя будет исправить.

Он хотел было спросить, куда нужно идти, но понял, что сидит у стены, а Хассе судорожно зажимает ему рот обеими ладонями. Он осторожно убрал его руки от своих губ и успокаивающе провел по его волосам, прижав голову к своей груди.

— Они уснули?— едва слышным шепотом спросил он. Хассе кивнул.

За окном уже светало. Первым по переплетениям лиан, обнявшим стену, спускался Хассе. Он бесшумно соскользнул вниз, как призрак, и отошел, протянув руки. Аренс присоединился к нему минутой позже, порядком ободрав ладони и чуть не выколов глаз каким-то сучком. Хассе на миг обнял его, провел руками вдоль тела, словно убеждаясь, что он цел, и потянул к узкой, едва видной в сумраке тропинке.

Они шли так быстро, как могли. Не сговариваясь, шли к болотам, окруженным полурассыпавшимися скалами и рощицами из хилых, кривых деревьев. Аренса вело внутреннее чувство, которое он не мог бы объяснить, Хассе же знал эти места, знал Черную тропу и хорошо представлял, где могли напасть на дилижанс.

Уже порядком посветлело, когда они добрались до места, о котором говорили бандиты. Узкая дорога шла по гати. Тропа, где бандиты поджидали дилижанс, тянулась едва заметной лентой.

Сам дилижанс лежал на боку, утопая в белом покрывале предутреннего тумана, дверца его от удара о землю оторвалась и болталась на одной петле. Часть повозки уже скрылась в трясине, которая неумолимо, понемногу заглатывала добычу. Кони, впряженные в повозку, еще держались, упираясь ногами в гать, и жалобно ржали. Аренс крикнул Хассе, чтобы перерезал упряжь, а сам торопливо добрался до дилижанса и заглянул внутрь. Там все было перевернуто, но спустя несколько мгновений детский плач разорвал тишину. Аренс окликнул, спросив, есть ли тут кто. Ответом ему был слабый женский стон.

— Здесь есть живые! — потрясенно крикнул Аренс.

Он подтянулся и просунулся внутрь экипажа, нащупав женское тело и маленькое тельце в ее объятиях.

— Не бойтесь, мадам, — сказал он, осторожно забирая голосящего младенца и укладывая на ворох тряпья, выпавшего из разбитого сундука, — держитесь, я сейчас вытащу вас отсюда.

Он нашарил во тьме экипажа маленькую руку и с неимоверным облегчением почувствовал ответное пожатие тонких пальчиков. Перехватив узкое запястье, он приподнял женщину и потянул к себе, второй рукой обхватив затянутую в корсет талию. Не без труда ему удалось вытянуть пассажирку, барахтавшуюся в ворохе пышных нижних юбок. Подсунув одну руку под ее плечи, а вторую под колени, он перенес ее на зеленую траву и сел рядом, переводя дыхание.

Хассе тем временем вывел обессиленных, покрытых хлопьями пены лошадей на твердую землю и теперь обтирал бедняг пучком травы. Пока животные приходили в себя, он подошел к женщине и Аренсу, сидевшим на траве. Затем наклонился, подняв хнычущего младенца.

— Мой сын, где мой сын? — пассажирка повела перед собой руками. Лицо ее было залито кровью из глубокой ссадины на лбу, но черты его показались Аренсу знакомыми.

— Вот твой сын, — сказал Хассе, осторожно вложив ребенка в ее объятия, — держи его, а я принесу воды.

Женщина принялась укачивать малыша. Глаза ее по-прежнему были закрыты. Аренс порылся в выпавшем из дилижанса сундуке, ища что-нибудь, чем можно было бы отереть кровь с ее лица. Выбрав одну из детских пеленок, он вернулся к пассажирке. Вскоре подоспел Хассе с флягой воды. Смочив пеленку, Аренс принялся осторожно смывать кровь с лица женщины. Она же продолжала укачивать дитя, видимо, все еще пребывая в состоянии помрачения от удара.

— Попытайся открыть глаза, — ласково обратился к ней Хассе на маскоги. — Кто ты? Ты ведь из детей этой земли? Твое лицо кажется мне знакомым.

При звуках этой речи женщина слабо вздрогнула и неуверенно приоткрыла глаза. Поморгала, пытаясь сфокусировать взгляд на лицах своих спасителей. При виде Аренса она вздрогнула и сделала движение, словно хотела отодвинуться от него.