— Ты привез с собой друга, Уильям, — омега дергается, имя вызывает только тошноту, он позволяет к себе так обращаться лишь Ганнибалу, зная, что это не несет угрозы или боли. — Конечно, тебе сейчас нужна поддержка близких людей, такая потеря, Уильям. Если тебе потребуется помощь, двери моего дома всегда открыты для тебя. Это же я вызвала пожарных, никогда бы не подумала, что такое может произойти с Ханной и Томасом. Возможно, после всего этого кошмара вы захотите пообедать? Трудно прийти в себя после такого потрясения. Моя дочь дома, она приготовит что-нибудь.
Грэм кривится, на его лице чистое отвращение, а поза напряженная и вызывающая, почти хищник перед атакой. Он отступает к Ганнибалу, пытаясь почувствовать его размеренное дыхание и удивительное спокойствие в этой суматохе, как может отстраняется от Кэтрин.
— Он не мой друг, миссис Оуэн. Мы живем вместе, — Уилл наслаждается выражением лица женщины, его сердце возвращается к прежнему ритму, а ладонь Ганнибала горячо ощущается на пояснице, не более чем жест поддержки. — Простите, я хочу поговорить с полицией.
— Что бы сказала твоя мать на то, что ты живешь с альфой, Уильям? Такая добропорядочная семья, а ты позоришь ее своими выходками, даже после смерти Ханны. Что она сказала бы тебе? — Кэтрин всплескивает руками, религиозная фанатичка, убившая двух своих детей-омег, когда те еще были в утробе, чтобы не рожать детей дьявола на божий свет.
Уилл склоняется, чтобы только бета услышала его, хотя в этом хаосе до них никому нет дела. Взбудораженный, находящийся в смятении собственных чувств, он не до конца понимает, что делает. Впрочем, Лектер не останавливает его и только оглядывается по сторонам, будто ничего не происходит.
— Она бы ничего не сделала, — голос Уилла — облитый ядом клинок, вспарывающий плоть и парализующий. — Она бы предпочла сгореть в аду, лишь бы не разговаривать со мной после этого.
Омега отталкивает протянутую женскую руку, надеясь, что больше не увидит миссис Оуэн никогда в жизни. Он продолжает расталкивать локтями беснующихся зевак, кто-то из них даже снимает то, что осталось от дома. Обгоревшие доски, выжженная равнина, и нестерпимый запах гари, не исчезающий даже с дуновением ветра. Около заградительной ленты он показывает полицейскому водительские права, их достаточно, чтобы пройти на огороженную территорию, Ганнибал рядом с ним, крепко стискивает ладонь пальцами, убеждая, что все будет в порядке. Мужчина в форме торопится к ним, видимо, уже наслышанный о прибытии единственного родственника. У полицейского одышка и покрасневшее, мокрое от пота лицо, в глазах — ужас и отчаяние. Он вытирает лоб бумажным платком и прячет его в карман, нервно и дергано, а после протягивает руку.
— Офицер Дьюи, мистер Грэм, полиция Вирджинии. Примите мои соболезнования, ужасная смерть, — Уилл внимательно смотрит на обгоревшие обломки. Кажется, в земле даже есть вмятина, словно от падения бомбы. А может у него слишком кружится голова от гула голосов и нестерпимой жары. — Одна из соседок вызвала службу спасения, когда услышала взрыв, наши специалисты говорят, что взорвался газ, но они еще продолжают работать.
Уилл чувствует, как подкашиваются его ноги. Становятся ватными, мягкими, колени подгибаются, Ганнибал ловит его за секунду до падения. Он притягивает его к себе, прижимается грудью к спине, перехватывая поперек живота, и говорит что-то успокаивающее, пока омега трясется в его руках, размазывая по лицу слезы. Это настоящее безумие, беснующаяся толпа кричит громче, Уилл всхлипывает снова и снова, не в силах вернуть себе нормальное дыхание. Лектер мерно и невозмутимо рассказывает офицеру, где стоит его машина, чтобы продолжить разговор чуть позже, тащит омегу за собой через почти сошедших с ума людей и заталкивает на пассажирское сиденье, обеспокоенный и удовлетворенный одновременно. Грэм успокаивается долго, дрожит всем телом, срываясь со скуления в истерический смех, впивается ногтями в свои ладони, утыкаясь лбом в колени. Его лицо преображается за короткий, едва уловимый миг. Глаза мягко светятся, а дорожки слез высыхают. Ганнибал протягивает ему бутылку воды, омега пьет жадно, большими глотками, несколько капель срываются с губ и стекают по подбородку. Он поворачивается к мужчине, сталкиваясь с его взволнованным взглядом.
— Если сейчас я нужен тебе как терапевт, просто скажи об этом. Я могу разделить работу и личное, — Лектер неловко оглаживает пальцами руль, не до конца понимая, что происходит в его машине. Но он точно знает, что что-то не так.
— Врач не имеет права осуждать своего пациента? Это ты мне сказал, когда я впервые приехал к тебе? — альфа кивает, подтверждая. Он ждет продолжения. — Что бы не происходило раньше, они были моими родителями. Отец научил меня рыбачить и ходить на лодке, мама учила меня читать. Я должен чувствовать горечь утраты, сожаление, боль, их ведь больше нет, но я ничего из этого не чувствую. Я словно…
Уилл замолкает, не имея возможности подобрать слово. В его голове блаженно пусто, будто он вошел в самую чистую реку и вышел оттуда другим человеком. Ганнибал осторожно берет его за руку, легко поглаживая большим пальцем кожу.
— Освободился, — заканчивает за него мужчина, и Грэм согласно кивает. Лучшее определение, он сам бы не смог его найти. — Я бы не осудил тебя ни в одной из роли, в которой ты хочешь меня видеть. Они были жестокими людьми, и я знаю, что они с тобой сделали. Я не виню тебя за то, что ты не сожалеешь об их смерти. С точки зрения принятой в обществе морали ты — бессердечный и жестокий, но разве все эти люди понимают, что тебе пришлось вытерпеть от них? Все твои чувства принадлежат только тебе, и кто я такой, чтобы осуждать тебя за это. Мы все совершаем вещи, о которых не принято говорить в обществе, но наша собственная мораль формируется не одними лишь социальными нормами. Возможно, тебе потребуется время, чтобы перестать терзаться из-за того, что ты чувствуешь не как другие, но я всегда готов буду тебя выслушать без неодобрения.
Уилл успевает коротко поцеловать альфу в щеку, когда полицейский приближается к машине, и глубоко вздыхает, готовясь отвечать на череду вопросов. Он без утайки рассказывает о непростых отношениях с родителями, об их одержимости Богом, о всей той жестокости, что они творили во славу Господа. Не забывает он упомянуть и брошенные в гневе слова матери о том, что та лучше сгорит в аду, чем примет замужнего сына-омегу, которым никогда не хотела его видеть. Уилл даже цитирует одну из священных книг, которую Ханна читала каждый день перед сном, об очищении от грехов и благодатном огне, ведущем к этому. Офицер Дьюи подробно записывает его слова, но озвучивать свои мысли не спешит. Грэм хороший адвокат, а еще сообразительный парень, он прекрасно знает, о чем ему потом скажут в полиции. Ритуальное самоубийство на почве религии, слишком распространенное в последнее время, чтобы слишком долго разбираться с этим делом. У полиции есть дела и поважнее двух фанатиков, решивших покончить с собой. Офицер обещает, что свяжется с ним позже, будет держать в курсе расследования, прощается сдержано и сухо, пожимая руку сначала Ганнибалу, а затем и Уиллу. Они оба возвращаются в машину, омега водит пальцами по мягкой коже сиденья, наслаждаясь ее гладким скольжением. Лектер смотрит на него внимательно, безотрывно, не спеша заводить мотор.
— Мне будет легче жить, зная, что они больше не причинят никакого вреда ни мне, ни ребенку, — альфа никак не реагирует, даже взгляд не отводит, Уилл усмехается, запрокидывая голову. Он негромко смеется, вцепляясь пальцами в плотную ткань джинсов. — Но ты ведь знал об этом, да? Знал, что я брюхатый.
— Слишком грубое слово, elniukas. Но ты прав. Я почувствовал это достаточно давно, и сохранить это в секрете от тебя было настоящим испытанием, — Грэм напряжен, словно что-то обдумывает, но не получает всех нужных фактов для окончательного вывода. — Было бы лучше, чтобы ты узнал это сам, поэтому я решил промолчать. Прости, если задел тебя этим.
