Уилл задумчиво согласился. Ганнибал разлил половником густую смесь с красным оттенком по чашам, выложил нарезанную пирамидками мякоть и украсил свежими ягодами малины и ежевики. С другого края крест-накрест расположились два продолговатых бисквитных печенья — свежие и мягкие на вид, присыпанные цедрой лимона.
Каждый ингредиент, выдержку, хранение, время запекания, особую присыпку и украшение съедобными цветами Уилл мог назвать с закрытыми глазами. Сорт, вид, время созревания, плотность, свежесть, оттенки запаха и вкуса сплетались в его голове, как симфония, и он все не мог насытиться. Он видел тысячи обедов и ужинов: мясо в кляре, запеченное в томатном соусе с белым вином; жареную печень; тонкие дольки почек; языки, вымоченные в лимонной воде; ногу с овощами, запеченную в глине; глаза во фритюре внутри маленьких, крепких кочанов брюссельской капусты; шашлык на шпажках; свиную голову с австрийскими домашними сосисками и даже мясные розочки на кусочках арбуза.
Взглянув снова на тарелку с мясом, которое с жидким, хлюпающим звуком выползало из-под пальцев, пока он перемешивал кусочки в тарелке, Уилл уже не думал, что это человечина. Это мясо высшей пробы и несет в себе не только животные воспоминания, но всю жизнь Рендалла. Стоит ему попробовать, как Тьер оживет: затянутся раны, вернутся сердце и легкие, грудная клетка соединится и покроется нетронутой бледной кожей. Он будет жить возле дворца памяти в самом прекрасном лесу, где всегда царит ночная прохлада, не переводится дичь, и он свободен. Время повернется вспять и замрет в том самом мгновении, когда он мчался через кусты, предвкушая встречу с Эбигейл.
— Ты превратил меня в гурмана.
— Ты удивлен? — спросил Ганнибал, расплывшись в самодовольной улыбке. Его десерт был почти готов, остались последние приготовления. — Мне понадобились годы, чтобы измениться. Ты — то, что ты ешь. Сердце и легкие Зверя изменят твои собственные, придадут новую форму. Твое сознание готово, осталась лишь физическая часть. Мы слушаем песнь эволюции.
— Ты думаешь, что хорошо на меня влияешь.
— А разве не так?
Уилл счистил фарш с рук и облизнул подушечку пальца, пробуя сырое мясо. Эхо воспоминания Рендалла коснулось его губ, как жаркий красный перец.
— Я думал, что знаю правильный ответ, — сказал он, смотря на свои испачканные руки, — но уже не уверен, что он существует.
Он приготовил кусочки легких в винном соусе и украсил их цветами монарда, которые нашел в саду. Цветы ярко-алые, похожие на кровавую кляксу, имели цитрусовый, сладкий и одновременно острый привкус, и к довершению Уилл залил ободок тарелки несколькими каплями цветочного, кристально-прозрачного с желтым оттенком ликера для того, чтобы оттенить богатый аромат мяса.
Фарш из сердца пошел на тарталетки: тесто для них понадобилось самое простое, без дрожжей, он поставил готовые конвертики на двадцать минут в тепловой шкаф, а затем выложил на блюдо, украсив розами из помидор.
Когда Уилл вышел в гостиную, то увидел, что стол был уже накрыт и сервирован на троих.
— Мы ждем кого-то еще? — спросил Уилл, расставляя тарелки.
Ганнибалу не пришлось отвечать: в гостиную вошла Алана в насыщенно-синем платье с изысканно открытой шеей. Волосы она уложила набок и заколола сапфировым костяным гребнем — подарком Ганнибала. Она удивленно замерла у другого конца стола.
— Прошу, присаживайся, — Ганнибал любезно выдвинул для нее стул напротив Уилла.
— Может, я не так поняла, — осторожно произнесла Алана, заняв свое место.
— Едва ли. Я очень высоко ценю твои способности читать между строк и лавировать между социальными рифами.
Он помог ей устроиться удобнее, зажег свечи, приглушил свет и разлил вино по бокалам. Во все три. Уилл наблюдал за процессией со все возрастающим любопытством. Зайдя Алане за спину, Ганнибал будто невзначай оперся ей на плечо.
— Однако я не мог не заметить, что ни одна наша встреча не обошлась без невидимого присутствия. — Она покраснела от стыда, открыла рот и тут же закрыла. Ганнибал наблюдал за ней сверху вниз со снисходительной, прохладной улыбкой. — Если моя прямота застала тебя врасплох, прости, я думал, ты предпочитаешь, чтобы тебе говорили правду, какая бы она ни была.
— Это я должна извиниться…
— Нет нужды, — на секунду он сжал ее плечо сильнее и отпустил. — Уилл Грэм много значит для тебя, и я решил, что мой долг хотя бы один раз для незваного гостя выделить официальное место, раз уж ты ему в этом отказала.
— Я не выкидывала его из своей жизни, он просто переедет из Вулф Треп на съемную квартиру.
— Ты отвернулась от него.
— Я не могу ему помочь. Значит, все решено.
— И все же сердце не может выбирать, кого полюбит. Не может и отказаться от чувств по первой необходимости.
— Это терапия или свидание, доктор? — спросила Алана, прищурившись.
— Почему бы не быть обоим?
Она ничего не ответила, сделав вид, что изучает блюдо перед собой, Ганнибал же воспользовался моментом и с намеком посмотрел на стул, который предназначался Уиллу. Их ужин казался все более нереальным, как полуденный сон. Алана пригубила вино и наконец произнесла:
— Ты прав. Мои чувства к Уиллу выходят за рамки отношений доктора и пациента. Бог свидетель, я пыталась держаться на расстоянии, и провал с его терапией задел меня сильнее, чем я думала. Я никогда еще так не ошибалась, Ганнибал. Его жизнь на моей совести. Что его теперь ждет? Инъекции каждый день до конца жизни? Состояние безразличного овоща? Я так подвела его.
— Тем больше причин пригласить мистера Грэма на ужин в метафорическом смысле. Для хорошего доктора, которым ты и являешься, потеря пациента всегда дается высокой ценой, потому я и ушел когда-то из хирургии. Уилл, по крайней мере, остался жив, а все можно исправить, кроме смерти. Смерть окончательна и бесповоротна, она — наш истинный враг, — он поднял бокал, предлагая тост. — Пусть это будут похороны. Сегодня и сейчас насладись его компанией, выскажись, сделай любые признания, а затем отпусти.
Даже для Уилла это прозвучало немного безумно. Ненастоящие похороны? Его посетило «дежа вю», ведь он уже слышал эти слова, когда-то давно, в прошлой жизни среди тумана лекарств. Могло ли такое быть?
— Сказать ему что, например? — несчастно вздохнула она, взглянув на Уилла, будто видела его на самом деле.
— Правду, которую он заслуживает. Уилл обладает удивительным даром, возможно, однажды, он услышит тебя и, наконец, даст прощение, которого ты так жаждешь.
Уилл думал, что она просто встанет и уйдет. Или скажет, что предложение Ганнибала смехотворно. Зачем говорить пустому месту за столом, когда она могла в своем времени поехать к нему и сказать все напрямую. Потому что она боялась? Что это за день? Что случилось между ними? Алана тяжело вздохнула.
— Это будет долгое признание.
— Мы разве спешим? — улыбнулся Ганнибал, пытаясь ее приободрить. — Попробуй печень, а то она остынет и потеряет половину своей прелести.
Некоторое время они молчали, и в гостиной раздавался лишь тихий скрежет ножа и вилки по фарфору. Уилл и вовсе не произнес ни слова с начала ужина. Его блюда все еще стояли в духовом шкафу и дожидались, пока он вернется на кухню, но он боялся пропустить нечто очень важное. Алана задумалась, Ганнибал же не торопил ее, дав ей немного пространства. В этом он был мастер: выбрать время для молчания и выдержать его до нужного момента. Иногда в любом музыкальном произведении нужна была тишина, чтобы следующие ноты прозвучали особенно пронзительно. Как заглавная буква предложения.
— Я никогда не смогла бы сказать ему это в лицо, — вдруг тихо произнесла Алана, водя десертной ложкой по краю апельсиновой корки. — Я понимаю, что Уилл нестабилен, подвержен чужим эмоциям, и они разрушают его изнутри. Ему нужен человек-якорь, человек-сталь, который бы не поддавался коррозии и который бы помогал ему твердо стоять на земле, пока разум Уилла штормит в океане. Но такого человека не существует, Ганнибал. Не бывает отношений, где оба независимы. Отношения — это уже зависимость, отказ от автономности, от самостоятельности. Ты больше не принадлежишь себе. Я боюсь… — она фыркнула и исправилась, — нет, я знаю точно, что, стоит мне переступить границу, назад дороги не будет. Он изменит меня без моего на то согласия, может, даже без моего ведома, и однажды я проснусь и буду уже другой Аланой. Той, которой никогда не хотела быть.
