Когда они подошли к территории Грязного порта, солнце уже зашло. Полукольца Чертова Коромысла засеребрились, предвещая восход первой луны. Ветер окреп. Со стороны океана поползли тучи.

– Ух ты, братва! – обрадовался Морпех. – Похоже, заштормит… Дождик будет. Это хорошо, это нам на руку…

Грязный порт отделялся от городских построек широким бетонным рвом. Дождей давно не было, и в сухом русле скопился разный хлам.

– Пойдем по дну, – распорядился рыжий. – Через полкилометра – дренажная труба, она ведет до самых доков.

«Братва» ссыпалась в бетонную канаву, и, перебравшись через ржавые обломки, присыпанные мусором, пустилась в указанном направлении. Быстро темнело. Продираться сквозь завалы хламья приходилось почти на ощупь. И все вздохнули с облегчением, когда Морпех буркнул: «Пришли!» В бетонной стене зияло темное отверстие дренажной трубы, из которого веяло затхлым ветерком и смутно знакомым запахом.

– Ящеры! – пискнул Арчи.

– Твою мать… – процедил сквозь зубы Морпех.

Стены рва в этом месте были отвесными. Искатели технических сокровищ оказались в ловушке. Даррель сбросил с плеча мешок с клинками. Быстро раздал мечи подельникам. Лещинский выхватил излучатель, машинально проверил индикатор заряда батареи. Красный огонек ободряюще подмигивал. Волна рептильего запаха выплеснулась из трубы, лишь ненамного опередив вооруженную до зубов толпу чешуйчатых сапиенсов. Во рву, заваленном мусором, и так было не развернуться, а из-за рептилоидов стало еще теснее. Забрякали клинки. Тонко вскрикнул Арчи и пропал, сбитый с ног проворными ящерами. Кроя гадов трехэтажным матом, к нему рванулся Морпех, но завяз в вонючей толпе. Арсианец работал двумя клинками сразу, поминая какие-то волдыри на чьем-то заду. Из всей команды рыжего, похоже, он единственный владел техникой мечевого боя. Впрочем, и Скайольюк, как заправский джедай, крутился на одном месте, отсекая рептилоидам то лапы, то хвосты. Хлестала темная кровища, но ящеры не издавали ни звука.

Хуже всех приходилось Лещинскому. В рукопашной свалке толку от излучателя было ноль. Гвардеец никак не мог выбрать угол обстрела, чтобы ненароком не задеть своих. Он отступал под натиском настырных тварей, поводя стволом из стороны в сторону, не нажимая на гашетку. Наконец рептилоиды оттеснили его в трубу. Стемнело уже так, что в гуще схватки было не разобрать где свои, а где – чужие. И когда позади из тьмы тоннеля донеслось знакомое: «Ша, шеловеше…», Лещинский резко развернулся и вдавил спусковую клавишу до упора.

Ночь выдалась пасмурной, со стороны залива нагнало хмари. Тревожное поскуливание морских птиц не смолкало ни на минуту, предвещая бурю.

Лещинский ждал наступления темноты в обветшалом строении – то ли автомойке, то ли в станции технического обслуживания. Он бросил под стену пару пыльных сидений и попытался задремать, но проклятое адреналиновое опьянение не отпускало, не позволяя расслабиться. Сердце галопировало. От густого застоявшегося воздуха хотелось кашлять. Он лежал на спине, укрывшись плащом, глядел в потолок, покрытый желтыми разводами, и считал рептилоидов.

Раз – Щер, два – его бледный пучеглазый телохранитель. Три – рептилоид… Четыре – рептилоид… Пятому, раненому, удалось уйти – взобраться на стену канала, перепачкав бетон черной кровью. Шесть – рептилоид, тепловой луч угодил в оскаленную пасть, и черепушка взорвалась, как перегретый котел. Семь – не рептилоид, а Морпех. Рыжему вскрыли брюхо крест-накрест, но он продолжал биться, войдя в исступление берсерка.

Лещинский поймал его дикий взгляд. Глаза Морпеха жгли почти так же сильно, как и излучатель.

– Не фартовый ты, дружбан! – прокричал он. – Нам – пинцет! Беги, дуралей!

…Из прохудившегося резервуара капала вода. Попискивала, словно мышь, батарея излучателя, подключенная к контактной сети. Перезвон капели сплетался с этим писком в странно знакомую мелодию, казалось, небольшое усилие воли, и ты узнаешь ее…

В конце концов, ему надоело маяться. Он встал, проверил батарею, выглянул в оконный проем, оскаленный осколками стекол. Луны светили из-за туч, словно два желтых фонаря под матовыми плафонами. Чертово Коромысло лило приглушенный неоновый свет. Над заливом вспыхивали молнии, доносились отголоски далекого грома.

Лещинский прошелся по мастерским, разминая руки, сделал несколько приседаний, затем упал на пол и принялся отжиматься. Перевернулся на спину, стал качать пресс. Без особого фанатизма, не перенапрягаясь. Просто чтобы привести себя в тонус.

Ощущая приятный гул в мышцах, он поднялся, затем отсоединил батарею от сети, запитал излучатель. Пора было выходить. Тучи, словно по заказу, становились гуще и ниже, черной смолой затопила улицы тьма.

Он шел бесшумно. Подошвы сминали мотки сухих водорослей, заброшенные штормами далеко за разрушенные волноломы и набережную. Шуршали крылья невидимых в темноте птиц. Перекатывали громовые раскаты, звук шел то с востока, то с запада. Залив опалесцировал, светящийся криль жался к поверхности, предвкушая непогоду.

Купола складских пакгаузов. Покосившиеся стрелы подъемных кранов. Заржавевшие кузова машин – шагающих, колесных, на воздушной подушке – брошенных у обочины или просто посреди дороги.

Пятно костерка за бетонными стенами. Долговязые фигуры арсианца и арсианки у огня; их зрачки сверкают, отражая свет. Хитники или просто сладкая парочка, живущая сама по себе.

Резкие удары в бубен и гортанные выкрики: по замусоренной площадке между ремонтными мастерскими разгуливает нген. Набедренная повязка, на груди и ключицах – полосы, проведенные краской. Он бродит, коротко ударяя в бубен кончиками пальцев, он неотрывно смотрит в небо. Несколько нгенов валяются в наркотическом опьянении под забором. Эти тоже живут своей жизнью, своими традициями. Им плевать на Корсиканца, они выбрали дикарскую вольницу.

Нген с бубном повторяет одно и то же слово. Несмотря на скудные знания языков этой расы, Лещинский понимает его.

– Выворачивается-выворачивается-выворачивается…

И так – без остановок.

Держаться от таких подальше…

От моря несло тухлой рыбой. Эллинги просели на сваях. На волнах болтались гнилые доски и мелкий мусор. То и дело Лещинского окатывало брызгами, вода была горькой на вкус.

Старые танкеры стояли нерушимо, уткнувшись помятыми носами в разбитый бетон набережной. И было их не меньше пяти десятков. Кривой строй кораблей протянулся километра на два.

И в каком же из них…

Лещинский остановился в растерянности. Притулился к парапету.

Поломанные дебаркадеры. Лежащий на боку шагающий погрузчик-великан. Покосившиеся столбы волноводов. Приземистые здания портовых контор, которые едва просматриваются сквозь мрак.

Сквозь шум волн слышалось, как скрипит изъеденный водой, ветрами и временем рангоут мертвых кораблей. И еще…

Голоса.

Говорил арсианец, но по-русски.

– Стоять! Ствол брось на землю и руки покажи…

Ему ответили с характерными босяцкими интонациями:

– А че?.. Ну, ладно-ладно, щас… Это… полегче, а?

Что-то там происходило, за корпусом погрузчика, в рассеянном свечении фонаря.

Лещинский метнулся к машине, в один миг пересек открытое пространство…

Но понял, что место, которое он рассчитывал использовать вместо укрытия, уже занято. Там сидели пятеро. Они были одеты точь-в-точь в такие же плащи, какой носил и Лещинский. Вооружена пятерка была самострелами и обрезами. Лещинский отпрянул, перебежал за погнутую стойку волновода. А за погрузчиком тем временем продолжался разговор:

– Что тут забыл?

– Да я переночевать искал! Я же не знал, что тут занято.

– Откуда ты?

– Из Чумного городища.

«Ага, – подумал Лещинский. – Легенда о Чумном городище, оказывается, популярна в диких кварталах. «Откуда ты?» «А из Чумного городища!» И взятки с тебя гладки…»

– Бросай котомку, выворачивай карманы и вали отсюда!

– У меня нет ничего, командир. Пусто. Видишь, нет? Погляди-погляди!