Эвери отвела взгляд, выхватив у меня пачку тампонов. — Если засмеешься, я вмажу тебе.
— Даже не думал смеяться.
Также я ничего больше не выпущу из рук, потому что я попаду в эту квартиру, и она поговорит со мной.
Похоже, осознавая, что не избавится от меня, она тяжело вздохнула, так, словно весь мир вот вот на нее обрушится, и пошла на кухню.
Она поставила пакеты на столешницу, вытаскивая их содержимое. — Ты не должен был помогать, но спасибо. Мне правда нужно…
— Ты правда думаешь, что избавишься от меня сейчас так просто, когда я уже здесь?
— Могу только надеяться. — Она закрыла дверь холодильника.
— Смешно. — Я наблюдал за тем, как она снова вернулась к столешнице. — Нам нужно поговорить.
Она сложила замороженные блюда, и снова пошла к холодильнику, прежде чем заговорить. — Нам не нужно разговаривать.
— Нет, нужно.
— Нет, не нужно. — Она ни разу на меня не взглянула. — И я занята. Как видишь, мне нужно разложить продукты…
— Хорошо, я могу помочь. Я сделал шаг, направляясь к столешнице. — И мы можем поговорить, пока я тебе помогаю.
— Мне не нужна твоя помощь.
— Ага, а я думаю — нужна.
Оставив дверь холодильника открытой, она повернулась ко мне. Она прищурилась, и пробежал холодный ветерок. — Что это еще значит?
Откуда это взялось? — Это значит не то, что ты думаешь, Эвери. Боже. Все, что я хочу — поговорить с тобой. Это все, что я пытался сделать.
— Ясно же, что я не хочу с тобой разговаривать, — рявкнула она, беря упаковку мяса для гамбургеров, и закидывая в морозилку. — А ты все ещё здесь.
Вот это да. От гнева стало покалывать кожу, я изо всех сил старался держать себя в руках. — Послушай, я понимаю, что ты не рада мне, но ты должна меня просветить, что же я такого сделал, что взбесило тебя настолько сильно, что ты не желаешь со мной разговаривать или даже…
— Ты ничего не сделал, Кэм! Я просто не хочу с тобой разговаривать. — Она отвернулась, направляясь к входной двери. — Ясно?
— Нет, не ясно. — Я последовал за ней в зал. — Люди так не ведут себя, Эвери. Они вот так запросто не бросают людей и не прячутся от них. Если есть…
— Знаешь, как люди себя не ведут? — Она вздрогнула, и на мгновение замолчала. — Они не трезвонят постоянно и не домогаются людей, которые совершенно очевидно не хотят их видеть! Как насчет этого?
— Беспокою тебя? Это я делаю? — Я хрипло засмеялся, не в силах осознать, куда завел этот разговор. — Ты что, черт возьми, издеваешься? То, что я о тебе беспокоюсь, ты считаешь домогательством?
Она отступила назад, широко распахнув глаза. — Я не должна была так говорить. Ты не домогаешься меня. Я просто… — Она замолчала, положив руки на голову. — Не знаю.
Мое сердце подпрыгнуло, когда я на нее посмотрел. — Это все из-за того что я увидел, так? — Я показал на ее руку. — Эвери, ты можешь…
— Нет. — Ее правая рука сразу же обхватила браслет, словно она как-то могла спрятать то, что я уже видел. — Дело не в этом. Вообще ни в чем. Я просто не хочу этого.
Мое терпение таяло. — Чего?
— Вот этого! — Она закрыла глаза, а когда снова отрыла, они блестели. — Я не хочу этого делать.
Воздух покинул мои легкие, словно от удара. — Боже, женщина, я лишь пытаюсь поговорить с тобой!
Она медленно покачала головой. — Не о чем говорить, Кэм.
— Эвери, да ладно тебе… — Я начал идти к ней навстречу, но остановился, когда она попятилась назад, прочь от меня. На ее лице застыл наполовину страх, наполовину смятение, но именно страх вынудил меня остановиться.
Я не мог поверить в то, что видел. Не может быть, чтобы она боялась меня, но выражение ее лица, мне словно из ружья в сердце выстрелили.
Реакция убила меня. Я что, как-то причинил ей боль? Вопрос был кратким, когда он промелькнул в моих мыслях, и я знал ответ. Я не причинил ей боль.
Эвери опустила подбородок и отвела взгляд.
Мой терпение лопнуло. — Хорошо, знаешь что? Я не собираюсь больше унижаться здесь ради этого. Пошло все к черту.
Как только эти слова вырвались из моих уст, часть меня хотела забрать их обратно. Другая же часть хотела кричать их как можно громче. Я направился к двери, и затем остановился, ругаясь себе под нос. Сказанное мной заставило задуматься, не был ли я козлом отпущения.
— Слушай, на зимние каникулы я уеду домой. Буду ездить туда-сюда, так что если тебе что-нибудь понадобится… — Она продолжала все так же на меня смотреть, и я снова рассмеялся, понимая, что я только зря напрягаюсь. — Точно, тебе ничего не надо.
Я вышел в коридор, и мое тело как будто потребовало, чтобы я еще больше унизился. Я повернулся к ней. Эвери стояла на том же месте.
— Ты остаешься здесь, на все каникулы, одна? — спросил я. — Даже на Рождество?
Она молчала, сложив руки на груди.
Стиснув зубы, я пытался не наговорить много лишнего, что не помогло бы ситуации. Но это был конец. Я тогда это понял. Ничего бы не помогло в этой ситуации. И не то чтобы я не пробовал. В один момент Эвери была в моей жизни, а в следующий ее нет, как будто её в ней никогда и не было. Вот так всё было.
В груди образовался ком из боли, и она была такой ясной, настоящей. Слишком реальной. — Как знаешь, — сказал я хриплым голосом. — Счастливого Рождества, Эвери.
Никогда в жизни я не хотел так сильно уехать из дома и вернуться в свою квартиру, как на это Рождество. Обычно я оставался дома до начала весеннего семестра, но в этот раз у меня не получилось со всеми вопросами, роившимися в голове.
Где Эвери?
Как у нее дела?
Поехала ли она домой?
Они сотни раз приходили и уходили на протяжении всех каникул. У меня не было ответов, и каждый раз, когда я брал свой телефон, чтобы написать ей, я остановил себя. Она ясно дала понять, что не хочет иметь со мной ничего общего.
Что бы между нами не было, каким бы кратковременным это не было, всё было кончено.
После Нового Года мое настроение было где-то между хреновым и чертовски хреновым. Я упаковал свои вещи рано утром и уже направлялся к машине, когда за мной вышла Тереза.
Остановившись у машины, она закуталась в свитер от ветра, бушевавшего между домом и гаражом. Она смотрела на меня сонными глазами. — Уезжаешь, даже не попрощавшись?
Пожав плечами, я захлопнул пассажирскую дверь. — Не хотел будить родителей.
Она пропустила меня обойти машину спереди. — Раньше тебя это не останавливало.
Я ничего не ответил.
— Что с тобой, Кэм? — спросила она.
— Не знаю, о чем ты. — Я взглянул на нее. — Ты почему без обуви? На улице холодрыга.
— Шлепанцы — это обувь. — Она переступала с ноги на ногу, прижимая руки к телу. — И ты не ответил на мой вопрос. Сняв бейсболку, я засунул руки в волосы, а затем вернул кепку на место. Я открыл рот, и понятия не имел, что собирался сказать, но не смог из себя выдавить ни слова. Пустота внутри… Пустое, нездоровое чувство, образовалось и пульсировало с такой интенсивностью, что невозможно было его игнорировать.
Моя сестра посмотрела вверх, сощурившись от резкого, холодного солнца. — Это из-за Эвери, да? Ты вообще не говорил о ней. И мама действительно думала, что она приедет с тобой после…
— Я не хочу об этом говорить, — перебил её я. Она смотрела на меня широкими от удивления глазами. Последнее, о чём я хотел думать, что Эвери провела Рождество — Рождество, ради всего свято, — в одиночестве. Я не хотел жалеть её. Я не хотел вообще ничего чувствовать. — Слушай, прости. Я не хотел срываться на тебе. Мне просто надо на учебу ехать.
— Зачем? — спросила она. — Занятия начнутся только через пару дней.
— Я знаю. — Я шагнул вперед, обнимая сестру. Мгновение она стояла не шевелясь, а потом обнял меня в ответ. Я отошел, открыл дверцу и, обернувшись через плечо, посмотрел на нее. — Скажи маме и папе, что я потом им позвоню или напишу.
Она помедлила с ответом, а затем кивнула. — С тобой же все будет хорошо? Правда?
