Лили скользнула по нему взглядом, отмечая каждую мелочь – и плотно сомкнутые веки, и закаменевшее лицо, и неестественно прямую спину, и стиснутые мертвой хваткой пальцы; произнесла медленно:

- Ты думаешь, что я вот-вот развернусь и уйду. Все еще этого ждешь – так ведь? Сев…

- Я прошу тебя как следует взглянуть на то, что ты оставляешь позади, - он говорил негромко и с нажимом, почти сердито, - и еще раз хорошенько подумать. Если ты сделаешь этот выбор, Лили, - она сглотнула – сердце встрепенулось уже от того, как он произнес ее имя, - то бросишь свой дом и семью, ту жизнь, которую до этого вела – и ту, которую могла бы вести в будущем, и тех людей, которые были бы рядом с тобой. Ты расстанешься с ними надолго, а может быть, и навсегда; ты не сможешь их спасти, когда в мир придет тьма. Возможно, они умрут, а ты будешь жить дальше и не узнаешь об этом. Ты потеряешь их и даже не сможешь с ними попрощаться.

Ей ужасно хотелось, чтобы Северус посмотрел на нее, чтобы выдержать его взгляд и доказать, что она все понимает; но он так и не открыл глаза, и на лице его снова проступила жестокость – эта преображенная беззащитность. “Он все еще во мне сомневается”, - с отчаянием подумала Лили. Но почему? Отчего он не понимает, что она собирается пойти с ним и готова на все ради этого?

Он не верит тебе.

И немудрено – ты же вышла замуж за одного из тех, кто покрывал его несостоявшегося убийцу, и Северус понятия не имел, как много ты знала.

И он тебе не доверяет.

Осознание обрушилось на нее, как удар, со всего маху толкнулось в сердце. Лили ахнула, глаза ее округлились – и тогда Северус разомкнул веки и, впившись в нее взглядом, резко спросил:

- Ну, теперь наконец дошло?

Она яростно замотала головой.

- Нет – я вовсе не это…

- Да уйди ты уже, - прорычал он, - уебывай нахрен, ты же этого хочешь, все равно ты так и поступишь…

- Нет! Я…

- Ступай к своему мужу, к своему безоблачному будущему…

Он ее даже не слышал. О Господи – она слишком долго промедлила, пытаясь решить, как теперь быть, и в итоге выбрала самое худшее…

- Ты мне не доверяешь!

- Какое в пизду доверие?! - на лице его, как в зеркале, отражались бушующие внутри эмоции. - Ты… - он напрягся до боли – и медленно, через силу, начал в себе замыкаться. - Я никому не доверяю…

- Нет! - Лили схватила его за рукав, с силой вцепилась в предплечье. - Не смей – не закрывайся от меня, Северус, прошу тебя, не надо! Если хочешь мне что-то сказать – скажи, не молчи, иначе я не смогу ничего исправить!..

- Не вижу необходимости… - это прозвучало так холодно – еще чуть-чуть, и он окончательно уйдет в себя.

- Потому что я… - вскричала она…

…люблю тебя.

…и зажала себе рот руками – чтобы удержать эти слова, не произнести их вслух; глаза по ощущениям сделались как блюдца, а сердце гулко бухало в груди. Ах ты ж черт.

Нет, лучше молчи – если он тебе не верит, ничего хуже и придумать нельзя…

Но в душе она знала: это правда. О Боже – это чистая правда, и было так с незапамятных времен. Все эти годы – даже когда она была более-менее счастлива с Джеймсом, – и тогда, пять лет назад, когда порвала с Севом, и так горевала, и душа день за днем ныла и саднила, и было больно на него даже глядеть… И когда писала ему все эти письма – обо всем, даже о том, что беременна, еще до того, как рассказала всем остальным… и плакала от тоски и облегчения над списками арестованных Пожирателей… А когда они снова встретились, уже в этом времени – вцепилась в него мертвой хваткой, бросила то будущее, которое могло ее ждать, и всех тех, кто мог ждать ее в этом будущем, – и все ради того, чтобы остаться с ним, словно ничего другого для нее не существовало…

Все как на ладони – но она никогда этого не замечала.

Худшее ее упущение – самый большой секрет, который всегда лежал на самом виду, и тем не менее ухитрился остаться тайной. Ей повторяли, что с Севом нельзя дружить, что ни сочувствия, ни даже понимания он не заслуживает, что любовь к нему – любовь любого рода – невозможна, просто немыслима, и она позволила им себя убедить, поверила им, а не собственным чувствам, послушалась людей, которые его ненавидели, а не голоса собственного сердца. Она все, все сделала не так, выбрала не то, что следовало…

Вот оно – злейшее ее предательство.

И если она ничего не сможет исправить, то лучше бы так и осталась мертвой. Но она была жива – стояла тут, и могла шагнуть вперед, и сердце ее билось – и всей своей душой знала, что должна послать все и всех, ко всем чертям и хренам, и заново собрать из осколков то, чему когда-то сдуру дала разбиться.

Северус уставился на нее с каким-то непонятным выражением. Хотелось думать, что это все из-за решимости, которую она излучает; что эта уверенность вливается в него, точь-в-точь как его чувства перетекали в нее, когда между ними возникла та связь – но это вряд ли, конечно… С другой стороны, он не надел еще свою бесстрастную маску; ушел в себя, да, но пока что не окончательно.

Лили заставила себя отнять от лица руки.

- Ты мне не доверяешь, - ее голос дрожал и срывался, но она смотрела ему прямо в глаза, вкладывая в этот взгляд всю свою силу. Почувствуй это, если не веришь мне на слово, Сев, ну пожалуйста… - Можешь говорить что угодно, можешь поступать как угодно и как угодно от меня отгораживаться, но я не отстану от тебя и не вернусь в Хогвартс, ни к ним, черт подери, и ни к кому другому! Ясно тебе? Даже если придется тащиться за тобой до Китая и всю дорогу зудеть у тебя над ухом – мне плевать! Разве что – разве что ты приложишь меня Обливиэйтом и посадишь на автобус до Хогсмида, но сама я ни за что! Не уйду! Ты… так важен для меня…

- Ты несешь вздор… - начал было он, но в лице его было что-то безумное – сила, от которой дрожал голос…

- Я не для того умерла, чтобы снова тебя потерять! Мне было больно, когда мы… когда все это случилось, но я притворялась, что ничего нет, и все время так мучилась… Я должна была все сделать по-другому, я столько всего испортила – но разве можно что-то исправить, если ты даже не веришь, что я хочу все исправить?!

Внутри кольнуло – словно призрачная рука коснулась сердца, запустила в него пальцы и дернула за тонкую струнку. Было больно, и на какую-то шальную секунду Лили померещилось, что это сердечный приступ – она прижала руку к груди, но все уже утихло, оставив после себя только смутное эхо.

- В чем дело? - требовательно спросил Северус. - Что не так?

- Ничего, - она встряхнула головой. - Прошу тебя… - взглянула ему в лицо – ему, и всем тем эмоциям, которые затопили и ошеломили ее за тот короткий миг, когда она их тоже чувствовала. - Я теперь знаю… о чем сожалею. И я… когда ты был под Контрапассо…

В его глазах что-то дрогнуло, и на мгновение ей почудилось, что в них промелькнула паника.

Все, что я делал, я делал только ради тебя, но этого было слишком мало, чтобы исправить то зло, что я на тебя навлек…

Неужели… Но что это тогда значит – что все очень плохо или, наоборот, просто идеально? То, что он… все эти годы, пока она… но нет, это немыслимо, прошло слишком много лет.

Но тогда…

- Я уже ничего не соображаю, - сказала Лили; голова начала кружиться, и снова вернулась боль – сердце словно дергали за невидимые ниточки. - Не понимаю, что вокруг происходит. Ты, такой, как сейчас, и я, когда я рядом с тобой, – только это тут и есть настоящего, а насчет остального я уже и не знаю…

Северус не произнес ни слова – только уставился на нее, и все. На что он смотрит? Да он ее вообще замечает?

Торопливый шорох шин… к остановке подкатил автобус, сияя изнутри ярким белым светом. Гидравлика зашипела, и лязгнули, отворяясь, двери; Лили слышала все это, но так и не обернулась… не двигалась с места, глядела на Северуса – а он на нее…

- Вы двое – вы идете, или как? - громко спросил водитель. - Всю ночь ждать не буду.

- Тут… - Северус вытянул руку, схватился за боковую стенку остановки. В ослепительном свете фар он казался белым как мел. - Надо идти…