До Рождества оставалось всего ничего, и Новый год неуклонно приближался с каждым чуть заметным удлинением светового дня. Уже перевалило за пять часов, и на улице совсем стемнело; однако в те годы эта окраина была еще заселена и обжита, и там, где не горели хаотично натыканные фонари, дорогу озарял льющийся из окон свет. Они были притиснуты практически к самому тротуару, эти дома, отделенные от него лишь узенькой лужайкой; Северус шел по полосатой мостовой – пятно темного, пятно тошнотворно-электрически-светлого, – омываемый обрывками теле-и радиопередач, чужих споров и разговоров, хлопаньем дверей, гудением включенных пылесосов – всей этой шелухой маггловской жизни. Он оставил позади кинотеатр – тот давно закрылся в то время, когда Северус повзрослел и пережил их всех; на фасаде здания красовался плакат – афиша чего-то, именуемого “Звездные войны”, с напечатанным внизу “25 мая” – название отдалось в памяти отголоском смутно знакомого.
Он осознал, что не думает совершенно ни о чем, и уже не первую минуту – мимолетное ощущение показалось неожиданно приятным. Свернув на оживленное авеню и минуя закрывающиеся магазины, он знал, даже не глядясь в запыленные витрины, кого видят идущие мимо прохожие. Подростка, довольно уродливого, в одежде с чужого плеча, которому неплохо было бы помыть голову, вылечить зубы и, если получится, вообще превратиться в совершенно другую личность, если он хочет быть принят в приличном обществе. Недалеко ушел от того человека, каким был на момент смерти – каким он вообще когда-либо был, если вдуматься – и все же… Ничего больше – ни для кого больше. Никакой Темной метки – только слишком короткие штанины. Никакого Пожирателя Смерти, шпионящего на обе стороны, только безобразный мальчишка. Эти магглы даже не знали, что его зовут Северус Снейп – для них он был просто безымянный никто.
Удивительно, но сейчас это совершенно не мешало. И было облегчением.
***
Он долго бродил по улицам, пока не наткнулся на маленькую закусочную. Сквозь опущенные жалюзи пробивался приглушенный свет, а на двери агрессивно-красными лампочками помаргивала надпись “Открыто”. Он зашел внутрь. Отделанная хромом и пластиком забегаловка оказалась пустой, если не считать официантки с сигаретой и измученного вида женщины, читавшей газету за столиком в угловой кабинке.
Официантка неторопливо подошла к нему, чтобы принять заказ. Сигарета свисала у нее между пальцев; рыжеватый уголек тлел в колечке черного пепла. Северус редко сталкивался с этим запахом – от силы два или три раза в год, когда закупался летом в бакалейной лавке, и кто-нибудь из покупателей, взяв в магазине пачку, останавливался на крыльце подымить.
- Что принести? - спросила официантка. У нее был резкий голос; Северус не замечал, что уставился на ее руки – крупные, широкие, с неровно обстриженными ногтями, – пока она не поднесла сигарету к губам, одарив его насмешливым взглядом.
- Неважно, - ответил он. Его собственный голос прозвучал бесцветно, потому что это действительно было неважно. - Принеси что-нибудь.
- Попросишь что-нибудь – получишь что-нибудь, - она не угрожала и не предупреждала – просто информировала.
- Значит, это я и получу.
- Это и получишь, - согласилась она и ушла.
Разобравшись с устройством жалюзи, Северус повернул их так, что в окно стала видна улица. Мимо проезжали автомобили, проходили люди. Начал накрапывать дождь, заставив черное зеркало мостовой поплыть отражениями магазинов, машин и беспорядочных огней, которыми магглы разгоняют темноту. Все казалось холодным.
Официантка вернулась с кофейником и непритязательной чашкой и молча налила ему кофе. Сам не понимая отчего, он снова уставился на ее руки, и когда осознал, в чем дело, то почувствовал себя вуайеристом.
Это были мужские руки. Официантка откровенно ухмыльнулась; он глотнул кофе, так и не сказав ни слова, и она вернулась к стойке и снова затянулась сигаретой. На кухне гремела посуда; женщина с газетой неслышно плакала в своем углу – то ли и в самом деле читала, то ли притворялась.
Господи Иисусе, насколько же гнетущее это местечко. Просто охренеть можно; он едва не рассмеялся от восхитительной абсурдности происходящего.
Глядя на газету в руках плачущей женщины, Северус подумал, что зря не прихватил с собой книгу. Без нее он не знал, чем себя занять, а значит, был обречен погрузиться в пучину удручающих мыслей о собственном… настоящем. Или будущем?..
Это если предположить, что все происходящее имело место на самом деле. Пока что все вокруг казалось довольно правдоподобным, а по части информации, поступающей от органов чувств, и вовсе убедительным даже в мелочах, но происходило ли оно в действительности? Он никогда не слышал о том, чтобы людей после смерти забрасывало в произвольно выбранный момент из прошлого. Что это вообще такое, какая-то странная вариация на тему временной петли?..
Не исключено, что это попросту шанс послать все к черту и удрать в Белиз. Или на Крит – он всегда питал слабость к Средиземному морю. Может, к этому и сводится все загробное существование – поначалу испытываешь замешательство, поскольку к посмертию путеводитель не прилагается, а потом оборачиваешь все к своей выгоде и делаешь то, что так и не удалось при жизни…
Дверь закусочной с грохотом распахнулась; Северус машинально повернулся посмотреть, кто это так шумит…
И едва не задохнулся от застрявшего в горле кома, потому что на пороге стояла Лили.
Лили, которую последние семнадцать лет он видел только в чаше думосброса – а значит все равно что не видел вообще; Дамблдор наверняка ввернул бы на этом месте какую-нибудь пакость о том, как магия сердца отличается от магии волшебной палочки, но Северус полагал, что у людей попросту дырявая память. Он совершенно забыл эти веснушки у нее на носу – и лишь увидев их заново, припомнил, как она год за годом (и совершенно безуспешно) пыталась справиться с ними при помощи солнцезащитного крема. Забыл он и эти брови – кончик правой слегка задирался вверх, и это бесило Лили, потому что – как она говорила – бровям положено быть одинаковыми. У Поттера – у младшего, Гарри – были точно такие же брови.
А еще он забыл, как она умела сверкать глазами.
Но эту встречу в маггловской забегаловке незадолго до Рождества он не забыл, о нет.
Потому что ее никогда не было.
Вернувшаяся к его столику официантка изучала посетительницу, скучающе приподняв бровь. Если Лили ее и заметила, то не подала виду, но Северус подозревал, что она слишком увлеклась, пытаясь прикончить его взглядом: разгневанная Лили наблюдательностью не отличалась.
- Северус, - прошипела она, так яростно стиснув зубы, что его имя прозвучало как парселтанг. На мгновение Северус опешил, пытаясь понять, что может быть такого ужасного в сочетании его и обеда в маггловской кафешке, но по зрелом размышлении рассудил, что скорее всего ее вывело из себя что-то еще.
Он ждал, молча глядя на нее, не зная, что тут можно сказать. Когда он представлял себе эту встречу, то всегда умолял о прощении призрак, взрослую женщину, которая уже стала матерью и знала все, что он натворил. Эта же девочка не знала еще ничего.
Сверкнув глазами, Лили открыла рот – и снова закрыла, клацнув зубами и уставившись на него еще более свирепо. Хотя, кажется, теперь она отчасти злилась на саму себя.
- Присаживайся, дорогуша, - наконец сказала официантка. Лили вздрогнула – видимо, действительно не замечала, что в закусочной есть кто-то еще.
- Эм-м… Спасибо, - пробормотала она, густо покраснев, – этот цвет никогда ей не шел – и, подойдя к столику, неловко села на диванчик напротив Северуса, пытаясь пристроиться поудобнее на жутком маггловском пластике.
- Хочешь чего-нибудь? - скучающе поинтересовалась официантка. - Кроме как поцапаться?
- Ох… Хм-м… - Лили моргнула, совершенно сбитая с толку. Выражение ее лица странным образом снова напомнило ему Поттера – сына, не отца. Вероятно, это было самое запоздалое открытие в его жизни. Шесть лет он только тем и занимался, что смотрел на мальчика и думал о его матери, и все повторял себе, как он ничуть на нее не похож, абсолютно, совершенно, ни на йоту, если не считать глаз. Они глядели на Северуса с тем же укором, с каким смотрела на него Лили в худший период его биографии; и вот он встретился с ней лицом к лицу, и ее сконфуженная гримаска оказалась совсем как у мальчишки.
