От последних моих слов чудище прошиб такой смех, что оно запрокинулось на спину, сломав пару-тройку осин.

– Ох, ох, – стонало от смеха голохвостое. – Перестань! Как сказал? Кровожадный? Умора!

– Не смей смеяться! – вскипел я. – Я оскорблен твоим гадким смехом.

– Ну и ладно, – махнул лапой зверь. – Мне-то что? Мне-то смешно ведь. Дай отдышаться.

Но я не стал давать ему отдышаться. Сколько раз я слышал рассказы бывалых рыцарей о том, что им удавалось победить разных страшил только потому, что они успевали словить момент, когда те были слишком уставшими после битвы. Я кинулся на голубоглазую тварь, вытаскивая на ходу меч и, стремясь поразить гадину в самое сердце…

Нет предела человеческой глупости. Разве чудище позволило бы себе смеяться над героем с мечом, если бы не было уверено в конечной победе? Мое оружие только дзинькнуло по шкуре, оказавшейся на поверку крепче камня, и переломилось пополам. Меня же так дернуло, что я повалился, как свинья, лицом в пыль, а бессовестное животное закатилось еще пуще.

– Может, хватит? – рассердился я. – Я тебя все равно убью. Не мытьем, так катаньем.

– Я тебя катать не собираюсь, – пожало плечами чудище. – Это в смысле, если ты меня собрался уморить, заездив до смерти. А вот мытьем… Ну, попробуй, может, получится. Тем более, что я не купанный давно.

– Значит, ты меня не боишься, – задумался я. – А вдруг, ты меня сожрешь?

– Что в тебе есть-то? – жалостливо сказал голубоглаз. – Ты же тощ.

– Ну, это как посмотреть, – приосанился я.

– Слушай, я чего-то не пойму. Ты что же – хочешь, чтобы я тебя съел?

– Да Боже упаси! – перепугался я. – Меньше всего мне нравится, когда меня едят. Это ты не так меня понял. Не надо меня есть.

– А меня убивать не надо, – серьезно сказало существо. – Я редкий. Зачем меня убивать?

– Ну… – сказал я неуверенно. – Так полагается…

– Кем полагается? – сердито поинтересовался голохвост. – У кого полагается?

– У нас, у людей. Убивать всякую нечисть и драконов. Таких, как ты.

– А я не дракон.

– А кто тогда?

– Я сам не знаю. Мама зовет «мохнатик», а дедушка звал «хвостан». Правда, он умер уже.

– А что – папы у тебя нету?

Голубые глаза потускнели.

– Я его не помню. Мама мне про него не рассказывала. Я спрашивал, а она только по шее мне дает или за хвост кусает. Хотя мне не больно – все равно с возрастом отвалится – обидно просто. У паршивой лисицы, что за поворотом живет, и то папа есть! А у меня – нету.

– Извини, – запоздало сказал я. – Я не хотел. То есть я хотел, но не так. Я, как сказать, в общем, хотел, ну не то, что сказал…, – я запутался и заткнулся.

– Ладно, – примирительно махнул лапой не-дракон. – Не обижаюсь я. Есть я тебя не буду – вы, двуногие, невкусные и пахнете изнутри плохо. А ты меня больше не бей мечом, ладно? Шишка будет.

– Да у меня и меча-то теперь нет, – почесал в затылке я. – Не будем вообще драться, хорошо? Меня Германом зовут. А вот того недохода под кустом – Причардом.

Из норы донеслось недовольное ворчание.

– Это он здоровается, – безмятежно пояснил я.

– Тогда ладно, – пригладил шерсть не-дракон. – А я то уже испугался, что его есть надо будет. А он и снаружи пахнет плохо.

– В морду, – глухо донеслось из норы.

– Что он говорит?

– Гордый, говорит, – любезно ответил я. – Горд знакомством со столь приятным и красивым существом.

– И тебе спасибо! – Крикнул в нору хвостан.

– По башке! – Сварливо сказала нора.

– Во-во, – подхватил я. – Еще матушка ему говорила: «Вся сила – в волшебном порошке». Им можно взрывать ворота и стены крепостей. А если порошка нету, то Причард – этот свирепый злодей – последняя надежда.

– Да какая еще одежда, черт подери! – Взревела нора. – Все штаны в клочья разорвали барсуки поганые!

С этими веселыми словами на свет Божий явился Причард. Одежда на нем и впрямь была разорвана, а рот вымазан чем-то синим. И явно вкусным.

– Ягодками угощалися? – уточнил животный. – Вкусно, правда? Теперь и ты стал вкусный! Рискнуть, что ли? – и он смачно облизнулся.

Я еле сдерживал смех, не сомневаясь, что мохнатик не станет травиться этим балбесом. Прич же сомневался. И даже очень. Виляя толстым задом, он подался в ежевику и уже оттуда, осмелев, заголосил:

– Эй, ты! Гидра голохвостая! Не достанешь! Здесь колючки и холодно, а еще я просто так не дамся – укушу! Конь – на обед, молодец – на ужин!

И из кустов донесся истерический хохот.

– Это он меня лошадью обозвал? – встал на дыбы чудовищ.

– Все вы негодяи! – гаркнул Прич и, судя по писку и шуршанию, влез в самую гущу ежевики.

– Сам-то ты хорош! – обиделся хвостан.

– Я-то? – отозвались кусты. – Знамо, хорош! Я же оруженосец!

– А где?

– Что – где?

– Оружие. Которого ты носец.

В ежевике затихли.

– Оружие было у меня, – пояснил я. – Пока ты его не сломал…

– Пока ТЫ его не сломал, – парировало чудище.

– Ну, пожалуйста, пока Я его не сломал! Но – об ТЕБЯ! И теперь вообще не пойму – кто я такой? До рыцаря не дослужился, меч сломал, доспехи выбросил, а еду я – воздержитесь от смеха, друзья! – к королю Артуру. Вывод: куда пошлет меня король Артур, если из всего моего снаряжения остался только глупый конь и еще более глупый оруженосец?

– Примет он тебя, – уверенно изрек мохнач. – Я слышал, ему люди нужны. А вот драконов он не жалует.

– Так ты же не дракон, – отозвался я. – Хм… Так кто же ты?

– Зовут меня Кутей, – начало рассказ чудище. – А полное имя – Кутольд ван Штуш-и-Кутуш! Наш род очень древний. Но очень малочисленный. Это потому, что мы живем долго.

– С такой-то шкурой, – завистливо сказал я.

– Да уж. Но и из-за шкуры нас убивали. Однажды к моему дедушке по матери пришел какой-то человек. Дед жил далеко отсюда, он вообще-то отшельником был, ютился в пещере на берегу моря… где-то на юге. Философствовал, думал о жизни. Про космологичность бытия и сознания слышал?

– Ну, как же, – важно ответил я, хотя в философии разбирался слабо.

– Вот. Это он придумал. А потом… пришел этот человек, и, ни с того ни с сего, как даст ему дубиной прямо в глаз. Дед слова не успел сказать, как этот громила схватил его в охапку и задавил. И еще содрал с него шкуру, завернулся в нее и ходил, как дурак. Ну, потом-то разобрались, что дед мой занял пещеру какого-то хищника, мимоходом его слопав, и именно хищник, в свое время, лопал людей. Вот вам и благодарность – палкой по башке!

Из кустов послышалось сочувственное цоканье языком.

– А прадеда моего вообще какой-то мамонт бешеный обидел. Ну, в общем-то, прадедушка сам виноват. Он хотел употребить его на обед. И только уже было собрался, салфетку повязал, как этот мамонт недорезанный съедает какой-то кактус, становится больше раза в три и поддает моему прадеду под зад ногой. Да так, что улетел дедушка в чащу глухую, да и помер там от обиды и унижения.

– Насчет кактусов вопрос можно? – оживился Причард. – Это такие зеленые и колючие?

– Ага, – кивнул Штуша. – Только их мало сейчас. Померзли.

– Знаю. Так вот, я слыхал, что если из этого самого кактуса выдавить сок, а потом с этим самым соком еще чего-то сделать, получится убойный напиток под названием «ты-килька».

– Вот кому про что, а Причарду – про пьянку! – сердито сказал я.

– А почему так называется? – поинтересовался зверь. – Под рыбку хорошо идет?

– Да нет. Обзываются после нее. Много и часто. До поножовщины доходит.

– Про поножовщину можешь не объяснять, – покраснел Штуша. – И сам знаю.

– Это разные вещи, – проворчал Прич, но заговорил совсем о другом: – Про ты-кильку мне рассказал Средний Джо…

– Нашел кого слушать, – бросил я. – Он же болван. И длинноносый!

– А мне все равно, когда наливают, – отмахнулся Прич. – Так вот, этот Джо приехал откуда-то из-за леса, из-за гор…