– Отлично, вышли симметрично, как и полагается у гнуси болотной – всемером! – это из куста вылез принявший свой естественный вид Мерин.

– Просим объяснений, – холодно вымолвил я.

– И никаких ручек! – крикнула Тильда, завидя, что старец уже открыл рот.

– Ты не просил подробностей, – развел руками волшебник. – Сам виноват.

– А сейчас можешь сказать с подробностями?

– Сейчас? Пожалуйста. Прямо пойдешь – колпак потеряешь, направо пойдешь – силы не найдешь, налево пойдешь – в гнусавое болото попадешь.

– А нам-то что?

– В том-то и дело, что руны эти волшебником писаны, волшебникам и предназначались. А мне как-то не очень хотелось и колпак терять, и совсем от волшебной силы отказываться.

– Так значит, ты отправил нас по дороге, где как раз НАМ и грозила опасность?

– Ну да… Но ведь все закончилось хорошо, правда?

– Ну, дед! – пошел на него Причард, угрожающе тряся ушами. – Ну, маг лысый! Щас я тебя под такого гнуса отделаю…

Незнамо как, мой хищный оруженосец очутился прямо посреди лужайки, обманчиво покрытый веселенькой зеленью. Ноги его погрузились в эту самую зелень по щиколотку. Прич сделал несколько движений, как бы давя ногами в бочке облепиху, и погрузился еще немного.

– Эй! Эй, не шути! – испуганно крикнул он. – Лучше со мной не связывайся – я страшен в гневе! Вытащи меня!

Мерин хитро прищурился.

– А ты можешь? – шепнул я ему.

– А то, – отозвался колдун. – Только не хочу.

– Понятно…

– Ну-ка, че еще там за переговоры? – крикнул Прич. – Меня засасывает!

– Что? – кротко переспросил маг.

– Позолоти ручку! – хором крикнули мы с Тильдой и Штушей.

– Ну, нету у меня, нету-у! – завывал Прич.

– Пуговицы, говоришь, золотые?

– Ну!

– А на штанах – брильянтовые?

– Ага!

– Побрильянти ручку!

– Так с меня штаны спадут!

– А так ты утонешь. Что хуже?

– Ребята, ну скажите ему! – Причард чуть не плакал. – Че вы стоите? Он же больной! Вытащите меня, пожалуйста!

– Тогда мне – золотые пуговицы, – загибала пальцы Тиль. – Герману – брильянтовые, а Куте – серебряные шпоры!

– О Господи, ему-то зачем? – простонал Прич.

– Шпорить буду! – кровожадно заявил Кутя. Судя по его оскалу, Причард понял, кого именно будут шпорить.

– А как же я пуговки-то отрежу? Мой ножик за голенищем остался!

– Держи! – и Тиль из самых лучших побуждений кинула ему свой кинжал. Причард скрючился, и нож, стукнув его рукояткой по лбу, благополучно ушел в трясину.

– Балда! – выругалась Тиль. – Хороший был нож.

– Капитанский? – выставил бороду Мерин.

– Капитанский.

Прич уже рвал во все стороны пуговицы, с каждым движением уходя в трясину все глубже. Наконец его красное лицо озарилось улыбкой, и на его ладони победно сверкнули три пуговицы.

– А че теперь?

Мерин щелкнул зубами, и пуговки мгновенно очутились у него на руке. С выражением крайнего благоговения на лице колдун кинул их по одной в прорезь колпака. На этот раз колпак сыграл не Августина, а какую-то незнакомую торжественную музыку.

– Это что? – спросил я.

– «Прощание славянки» – отозвался старец, совершая пассы.

– А кто такая славянка?

– Героическая женщина, вроде валькирии, – пояснил маг, – провожающая любимого, если в поход страна позовет. И все плачут.

– Прошу прощения, – уточнил Кутя. – Любимого кого?

– Всего. Мужа, отца, сына.

– А штушу?

– Если хочешь.

– Тогда я – славянка, – вмешалась Тильда и широким жестом перекинула рыжую косу на могучую грудь. – Плачьте все. Я папу проводила. И сестру. Теперь вот братца провожаю. Скоро одна останусь, буду одинокая, как синица.

– Это точно, – ехидно поддакнул Кутя. – Вон и любимого в болото засасывает.

Тильда кинулась стегать его лозиной. Штуша беззлобно хохотал, а Прич-по-пояс скорбно смотрел на нас из трясины.

Мерин, сложив губы трубочкой, тихонько засвистел. Болото немного вспучилось.

– Ага! – посветлел лицом маг. – Тогда сделаем вот что!

И он подпрыгнул. Зависнув в воздухе, волшебник несколько раз дрыгнул ногами и сплюнул. Тут же у оруженосца на голове возник венок из ромашек.

– Ошибочка, – невозмутимо сказал маг. – Учтем направление ветра, левый тип дороги, закольцованность мышления и уловку-22.

Он приземлился, стал на четвереньки, поднял голову к небу и коротко взвыл. По трясине пошли волны, но Прича упрямо не желало отпускать.

– Молодой человек, – взволнованно обратился маг к Причарду. – А сейчас вас попрошу мне помочь: я буду творить чары, а вы, в свою очередь, не стесняясь и не выбирая выражений, высказывайте все, что у вас наболело. Вы же, господин рыцарь, – обратился он ко мне, – отойдите в сторону и заткните свои рыцарские уши.

Я не замедлил послушаться. Со стороны освобождение оруженосца выглядело довольно жутко: колдун прыгал через посох, плюясь во все стороны, а Причард медленно выезжал из болота. Губы его беспрестанно шевелились, а на лице было написано невыразимое наслаждение по поводу того, что он высказывает относительно меня, Тильды, Кути, коней, колдуна, короля Артура, всех наших родственников до пятого колена, а также всего этого путешествия в целом. Но вот услышать его страшные слова я бы не хотел – уж очень мне нравятся тихие, спокойные, без признаков кошмаров ночи.

– Ну, господин волшебник, что ты на это скажешь?

Наша кавалькада доскакала до очередной развилки, от которой вновь бежали три дороги. И опять посередке валялся камень с рунами.

– Сложное дело, – подумав, сказал Мерин.

– Ты не увиливай, – потребовал я. – Говори четко и ясно, что написано.

– С подробностями?

– С подробностями.

– Позолотишь?

– Нет! Ты еще нам должен за тот раз.

– Так нечестно!

– Все честно. Рассказывай!

– А, вот еще что! – вмешалась Матильда. – Раз уж ты такой скаредный, не мог бы ты нам наколдовать немного денег. И нам хорошо, и тебе позолота.

На морщинистом лице волшебника отразилась жестокая душевная борьба.

– Попробовать-то оно, конечно, можно, – почесал в затылке Мерин. – Раньше вот, правда, никогда не получалось…

Он опять развел какие-то пассы в массы, плевался, рвал, шипя и кривясь от боли, волоски из бороды, а в заключение ритуала громко заскрипел зубами и крикнул: «Джана! Рейшан! Некст!». Тут же в его лапах появились три увесистых мешочка.

– Дай, – разлепил губы Прич (после истории с трясиной и последующей утомительной стирки, усушки и утруски он с колдуном не разговаривал).

Мерин отдал ему мешочки. Прич развязал один из них и жадно засунул туда руку по локоть.

– Что за ерунда? – вскрикнул вдруг он. – Колется!

И высыпал содержимое на землю. Мы склонились над кучкой круглых жестяных разноцветных штучек. На каждой была надпись на непонятном языке.

– В каждой кучке – двадцать три штучки, – проинформировала нас Тильда, под шумок успевшая высыпать содержимое остальных мешков. – И они разные!

И в самом деле, в Причевом мешочке жестянки были красно-белого цвета, а в двух Тилевых – зелено-белые и желто-синие.

– Больно легкие они для монет, – с сожалением произнес я. – Мерин, что ты наваял?

– Это не монеты, – кивнул раздосадованный старец. – Я же говорил, что ничего не получится. Эхе-хе, теряем былую легкость, – и он принялся ссыпать гремящую рухлядь обратно в мешочки.

– Дед, – встрял Прич, вертя в руках одну из кругляшей. – А тута гляди, че нарисовано! Зачем?

– Видишь? Половина рубахи. Найди в другой крышке вторую половину – и получишь рубаху нательную бесовской расцветки, – нараспев сказал старик.

В глазах моего друга оруженосца загорелся азарт. Эту его сторону мы с Тильдой знали очень хорошо – еще в детстве, после игры у стен замка в расшибалочку, Прич нередко убегал домой в темноте, прикрываясь листом лопуха. Вот и теперь он перерыл все мешочки и нашел только такие же, как у него, половинки.