- Ронять на место! - хохотнул таксист. - А что, может, и порядка было бы больше... Вломить этим, в Думе... Одному в ухо, другому по хлебальнику - глядишь, мозги бы встряхнулись, если есть, и законы путные принимали бы. А то ведь сплошной беспредел! Такого при Союзе не было. Развалили, сволочи...
- Вы же и позволили развалить, - заметил Андронов.
- Я лично ничего не разваливал! - возмутился таксист.
- Да я не о вас лично. Но все вы и развалили.
Таксист нахохлился:
- "Вы"! А вы? Или не тут жили, а где-нибудь в Турции? Турецко-, мля, подданный, как папа Остапа Бендера?
- Не кипятитесь, - миролюбиво произнес Андронов. - Нервы новые не купишь. А что случилось, то уже случилось.
Таксист посопел немного и затих, смекнув, видимо, что совсем ни к чему ссориться с выгодным клиентом. Андронов тоже молчал, поглядывая на двери "Неаполя".
Турецко-подданный... Сын турецко-подданного Остап-и-прочая-Бендер-бей. Кажется, совсем недавно читал он, Андронов, веселые истории о похождениях великого комбинатора, под самую завязку напичканные реалиями того времени... незабываемого времени... - а ведь все-таки много уже с тех пор воды утекло, ох, много... И не только эти истории он тогда читал, в его квартире было полно книг, самых разных, и он глотал их жадно, взахлеб, и смотрел телевизор, перескакивая с канала на канал, и слушал радио... Он мог бы, прибегнув к литературному штампу, сравнить себя с губкой, впитывающей информацию, - но ни в какую губку столько бы не вместилось. А в него - вместилось! Много свободного места было в его голове, не очень тогда обремененной знаниями... И заработали его мозги на полную катушку, и он размышлял, и делал выводы, и искал ответы на массу вопросов... И ломались устоявшиеся схемы, и множество явлений осмысливалось по-новому, а об еще большем количестве явлений он задумывался вообще впервые за свою не слишком на тот момент длинную, но насыщенную бурными событиями жизнь. Событиями, - но не мыслями.
Водитель кашлянул и повернул голову к Андронову:
- Вот вы тут о фрагментах рассуждали, о старике с конем... Ну, что нельзя судить по одному слову обо всей книжке...
- Это не я придумал, - сказал Андронов.
- Да неважно, - таксист сел прямо, положил левую руку на баранку. - Я вот о чем... Выходит, события оценивать нельзя, так? И поступки свои тоже оценивать нельзя. Нельзя определить, хорошо ты поступил или плохо... Так ведь оно получается?
Андронов хотел кивнуть, но не успел, потому что водитель в одиночку ринулся дальше по тропе рассуждений:
- Вот, к примеру, сбил я кого... тьфу-тьфу-тьфу! - торопливо изобразил он плевок через плечо. - Насмерть! И выяснилось бы, что это какой-нибудь Чикатило... Сотню уже изнасиловал и зарезал, и еще столько же зарезал бы, если б я его не сбил. Значит, ДТП-то мое там, - он показал пальцем вверх, - мне в плюс пойдет, а не в минус. Хорошее, выходит, дело сделал, хоть и не специально. Или сбил я нормального мужика - вроде бы, зло сотворил, да? И вроде как чертям на руку играю... А остался бы жив тот мужик, и, может, народился бы от него новый Гитлер какой-нибудь. Или, опять же, наоборот: лезет под колеса алкащ, а я его спасаю, отворачиваю в столб, хотя знаю, что мне пипец придет. Я, значит, в лепешку, а он жив-здоров, а потом плодит адольфов... - Таксист скорчил недоуменную мину. - Выходит, непонятно, что к добру, а что к злу на этом свете делается. Хрень какая-то получается. И как во всем этом разобраться, а? - таксист смотрел на Андронова так, словно тот прямо сейчас обязан был все разложить по полочкам.
- Тут вот какая штука, - медленно начал Андронов, подбирая слова. - Любое наше действие порождает следствие, которое порождает другое следствие, и так далее, и так далее. Цепочка следствий протягивается в необозримое будущее, и в какой-то момент даже самый наш распрекрасный поступок неизбежно, кроме предыдущего добра, приводит к злу. И наоборот - из злого поступка когда-нибудь прорастает добро. И выходит, что в будущем все наши поступки уравниваются. Добро уравновешивает зло, а зло уравновешивает добро. И потому сумма добра и зла в мире остается величиной постоянной. Понимаете?
Таксист сосредоточенно наморщил лоб и неуверенно кивнул.
- А значит, - продолжал Андронов, - человеку, в идеале, лучше вообще не совершать никаких поступков. Но, поскольку на практике такое вряд ли возможно, нужно руководствоваться следующим принципом: как бы ты ни поступил, хорошо ли, плохо ли - не имеет никакого значения. Вот так.
В салоне автомобиля повисло молчание. Андронов продолжал следить за входом в "Неаполь", а его собеседник ожесточенно покусывал губу и, судя по сосредоточенному виду, усиленно размышлял над услышанным. В конце концов он оставил губу в покое и спросил, исподлобья взглянув на Андронова и тут же опустив глаза:
- И что, вы по такому принципу и живете или это все общие рассуждения?
- Теперь именно так и живу, - ответил Андронов. - Слишком долго думал по-другому, а когда увидел, что, в итоге, получилось... - он не договорил.
- Мда... - вздохнул таксист. - Как начнешь задумываться, все мозги наперекосяк могут пойти. Лучше уж всю эту хренотень в голову не брать.
Андронов лишь повел плечом и решил, что хорошо бы купить жвачку: это будет лучше, чем, в ожидании, садить сигареты одну за другой.
4.
Когда Регбист с сопровождающим наконец-то вышел из "Неаполя", Андронов уже устал бороться с дремотой. Таксисту было гораздо легче - он просто спал, привалившись к дверце, и даже временами похрапывал. Парочка погрузилась в "Опель", и Андронов, перестав жевать "Орбит", негромко сказал:
- Шеф, пора ехать.
Аптекарь с подручными не появлялся, но Андронова местный деляга не интересовал. Во всяком случае, пока не интересовал; а потом, в следующий раз - как скажут командиры... Сейчас его объект - исключительно Регбист. И даже если (и скорее всего) тот уже выполнил свою задачу и теперь его везут то ли в гостиницу, то ли развлекаться, то ли осматривать местные достопримечательности, он, Андронов, должен сидеть у него на хвосте. На всякий пожарный. Бывший военный Андронов когда-то не очень любил подчиняться приказам, и, случалось, не подчинялся, - но было это еще в века Трояновы...
А Регбиста, как выяснилось, везли вовсе не в "Салют", а совсем в другую сторону. "Опель" выбрался из центральной части города, потянулись справа и слева заборы "частного сектора", и транспорта заметно поубавилось. Таксист, выполняя рекомендации Андронова, держался на приличном расстоянии от "Опеля" и больше никаких разговоров не заводил.
Населенный пункт быстро терял признаки города и превращался в какой-то поселок городского типа или даже село. Почти исчезли из пейзажа пестрые вывески и рекламные щиты, на окнах домишек появились ставни, а более-менее приличный асфальт сменился лабиринтами трещин и выбоин, заполненных грязной, с бензиновыми разводами водой, куда то и дело проваливались колеса. В этом лабиринте вполне мог захлебнуться несчастный Минотавр. Прохожих здесь почти не было, зато все чаще попадались на глаза слонявшиеся между кучками мусора беспородные собаки.
"Опель", мигнув красным огоньком на корме, повернул налево, где на углу прилепилась забегаловка. Она именовалась простенько и со вкусом: "Клеопатра". Так, видимо, звали намалеванную на стекле круглощекую грудастую деваху в сарафане. Какое отношение эта деваха имела к египетской царице, было непонятно. Таксист следовать за "Опелем" не спешил. Тот вперевалку удалялся по незаасфальтированной улочке, а "жигуль" проехал мимо этого ответвления от главной дороги и остановился у обочины.
- А почему не туда? - сухо поинтересовался Андронов.
Таксист заглушил мотор и повернулся к нему:
- Там только одна дорога, никуда не денется. Хотите - идите сами, а я туда не поеду.
