– Куда?… - печально спросил сын, когда они поднимались в лифте.

– Естественно за борт! - отрезал отец, взмахнув узелком.

– Это я уж понял… - вздохнул сын. - Мы-то куда? К капитану?

– Нет, - произнес отец, чуть помедлив. - Если, конечно, ты даешь мне слово, что больше никогда…

– Никогда! - с чувством подхватил сын.

– И чтоб никто в племени об этом не узнал! - предупредил отец.

– Само собой! - подтвердил сын.

– А капитану я доложу сам.

– Папа! - испуганно вскрикнул сын.

– Не бойся. Я доложу только про поганую третью планетенку, где эта дрянь водится. Пусть ею займутся компетентные органы.

Некоторое время они катились по коридору в полном телепатическом молчании. Дробно вибрировали колесики их горшков.

– Всю планету сожгут? - наконец спросил сын.

– Можешь не сомневаться. - сурово кивнул отец.

– А куда пепел? - произнес сын.

И произнес он это с таким игривым предвкушением, что отец не выдержал, обернулся и со всего размаху вломил паршивцу хороший крепкий подстебельник.

 7 декабря 2003, Москва

Вправо, влево, петелька, поворот. Подтянуть ниточку. Вправо, влево, петелька. Наверно это будет шарф с нелепым квадратным узором. Бабушка его вяжет вот уже неделю. Сидя в плетеном кресле в углу комнаты, она терпеливо наматывает на спицы виток за витком. Вот она наклоняет голову и оглядывает комнату поверх очков: 

– Ну что, Павлуша, ты кончил?

Посередине комнаты стоит круглый обеденный стол, за которым сидит рыжий стриженный шестиклассник с бледным веснушчатым лицом и грызет карандаш. Перед ним раскрытый задачник и тетрадка. На лице его застыло выражение покоя, он наблюдает полет мухи вокруг люстры. Услышав вопрос, Павлуша мигом вынимает карандаш изо рта и густо краснеет.

– Я… нет еще. Я еще занимаюсь. - говорит он, тщательно выговаривая слова, - Мне еще осталось решить пять квадратных многоч… - Павлуша краснеет еще больше, - много чего осталось решить. Задач. Нам Марина Юрьевна задала.

Вправо, влево, петелька. Бабушка сочувственно качает головой:

– Ох, и сколько же она вам дала?

Павлуша краснеет снова.

– Задала задач много. Десять.

– А ваша бывшая, Елена Семеновна, меньше давала?

Павлуша краснеет.

– Она задавала задач тоже десять.

В комнате воцаряется тишина. Лишь муха набрасывается на лампочку и отскакивает обратно, получая тяжелые ожоги.

– Опять трубы у подъезда кладут, - неожиданно произносит бабушка, - весь тротуар перекопали. Я сегодня шла в магазин и по дороге так трахнулась!

Бабушка откладывает в сторону шарф и начинает рассматривать синяк на левой ноге. Павлуша от неожиданности подпрыгивает на стуле и краснеет.

– Шла я уже не помню зачем, - продолжает бабушка, - А! За яйцами!

Павлуша густо краснеет и смотрит на свои кроссовки.

– Да, за яйцами, - продолжает Бабушка, - и вот яиц не достала, и трахнулась.

– Ба… - вздрагивает Павлуша, но голос срывается на писк, - Бабушка, я занимаюсь, не мешай мне!

– Не буду, не буду! - спохватывается бабушка и вновь берет шарф.

Павлуша ставит учебник вертикально и отгораживается им, пригибаясь к столу. Выше учебника торчит только рыжая стриженная макушка, да иногда появляется цепкий бегающий глаз. Влево, вправо, петелька, подтянуть ниточку. Вот мелькание спиц замедляется. Бабушка снимает очки, щурится, снова надевает и пристально разглядывает шарф.

– О, вот это сплоховала. Пожалуй здесь я спущу.

– Что? - немедленно вскакивает рыжая макушка над учебником.

– Ничего, ничего, это я про себя. - торопливо говорит Бабушка, - занимайся, Павлушенька.

Макушка недоверчиво опускается. Муха берет разгон, с треском врезается в темное оконное стекло и валится на подоконник, ошеломленно шевеля лапками. Постепенно макушка склоняется все ниже и внутри загородки-учебника слышно как шуршит по бумаге авторучка. Муха уже поднялась на ноги и сосредоточенно массирует шею. Бабушка наматывает виток нитки на палец и ловко нанизывает на спицу. Ей хочется поговорить.

– Когда-то, еще до войны, я с соседкой жила в Гомеле… - начинает она размеренно.

– Ай! - взвизгивает стриженная макушка и заходится в кашле.

– Что? - подпрыгивает бабушка от неожиданности.

– Да нет, ничего, просто так неожиданно вслух…

– Ой, прости Павлушенька, забыла опять, дура старая. Занимайся.

Муха с победным жужжанием взлетает и начинает носиться по кругу, монотонно чиркая головой об потолок.

– Ох, намаялась я, - произносит Бабушка, - пойду сосну.

Из- за учебника раздаются вхлипывания.

– Павлушенька, что с тобой?

– Ничего… - над учебником появляется голова со страдальческими глазами.

– А чего ты такой красный и взъерошенный как петух?

– Да что ты мне все время говоришь такое? - взрывается Павлуша.

– Что, не смог ни одного? Ну не расстраивайся, с каждым бывает. Пойдем-ка с тобою лучше спать, утро вечера мудреннее, а завтра с утра попросим тетю Галю с тобой заняться.

– Да не пойду я спать! Все у меня решается, только не мешай! - в его глазах блестят слезы отчаяния.

– Смотри, опять с утра головка болеть будет.

– Бабушка! Прекрати!!!

– А ты не кричи на бабку-то! Не кричи! - обижается Бабушка.

– Прости. - Виновато затихает Павлуша.

– Бедненький, - вздыхает Бабушка, - вот времячко настало, детей сызмальства всему обучают. Мы в наши годы и не слыхивали такого. Ну ладно, ты поздно-то не засиживайся.

Бабушка встает с кресла и вразвалочку идет к двери. Пара глаз затравленно наблюдает за ней из-за учебника. Муха с тяжелым гудением пикирует внутрь плафона люстры, звонко дергается в раскаленном пространстве и затихает. Открыв дверь, Бабушка оборачивается:

– Пойду спать с Богом! - дверь закрывается.

Глухой стук - это рыжая голова изнеможенно падает на тетрадку.

 1996, Москва

Стасик вращал карандаш долго. Резинка натягивалась, скручиваясь в штопор, а затем появился и первый барашек. Руки устали. Сосед по парте, вредный толстяк Женя Попов, искоса наблюдал за приготовлениями. "Если сейчас зачешется нос, - подумал Стасик, - я никак не смогу его почесать". В тот же миг нос действительно жутко зачесался. Но приходилось терпеть и крутить карандаш, придерживая свободной рукой линейку. Нос чесался нестерпимо. "А вот Майор Богдамир бы вытерпел!" - думал Стасик, сжимая зубы. Когда Ольга Дмитриевна перешла к разбору третьей задачи, резинка уже целиком покрылась барашками, и катапульта была готова.

– Подержи линейку минуточку, - шепнул Стасик.

– Чтоб вместе с тобой выгнали? - Женя отвернулся.

– На перемене в лобешник получишь, - пригрозил Стасик.

Женя Попов ничего не ответил. Пришлось прибегнуть к шантажу.

– Скажу Ольге Дмитриевне, что ты копался в ее столе…

– Я не копался! - возмутился Женя Попов.

– А я скажу, что копался.

– Так нечестно!

– Зато интересно.

На Женю Попова было жалко смотреть. Но все-таки он еще колебался. Тогда Стасик набрал в легкие воздуха и поднял подбородок, словно собираясь привстать за партой и сделать громкое заявление. Это подействовало.

– Где подержать? - торопливо прошептал Женя.

Стасик кивнул на свободный конец линейки. Женя воровато оглянулся на Ольгу Дмитриевну, заливающуюся соловьем у доски, отодвинул перо с планшетом и прижал линейку локтем. Теперь можно было отпустить пальцы и почесать нос. Стасик нагнулся под парту и вытащил из ранца хомку. Словно чувствуя неладное, хомка тревожно водил пушистым носиком и шевелил всеми своими лапами. Стасик аккуратно посадил его в бумажную корзинку катапульты. Хомка не сопротивлялся.

– Руженко, ты чем занят? - недовольно гаркнула Ольга Дмитриевна, всматриваясь в дальний угол класса.