Графики, вычерчиваемые аппаратами при зондаже моего мозга, вызывали у доктора Баррьоса настоявший энтузиазм, и, хотя расшифровать до конца эти четырехмерные зигзаги он пока еще был не в состоянии, доктор уверял: содержащийся во мне "потенциал успеха" дает основания полагать, что в какой-то момент я окажу сильнейшее воздействие на ход человеческой истории.
Я обыграл это обстоятельство: предложил Пауле выйти за меня замуж и побежал к доктору, прежде, чем она успела мне отказать. Маневр был удачный: доктор, которого Паула боготворила, пустил в ход все свое влияние, и мы хоть со скрипом, но обручились.
Но в последующие месяцы мне пришлось убедиться, что энтузиазм, который вызывает во мне Паула с ее сочными губами, ласкающим голосом, стройной фигурой и пленительно округлыми формами, в самой Пауле ответа не находит. Пауле нравятся личности сильные и властные, страстные и порывистые, в то время как я робок и инертен и, когда на меня смотрят в упор, теряюсь. Следовательно, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу, надо было как можно скорее разбогатеть и жениться на Пауле до того, как она наберется духу выставить меня за дверь.
Теперь, уже у себя дома, я подумал, что телеконкурс может и не понадобиться: ведь разрешение использовать мое имя для рекламы и продажа прессе прав на публикацию моих репортажей-все это даст мне целое состояние.
Воодушевленный этими мыслями и в равной мере содержимым бутылки, к которой я приложился по случаю своего избрания, я встал и направился к видеотелефону, чтобы сообщить сенсационную новость своей невесте.
Торжественный момент настал.
"Конкистадор", корабль, на котором я должен был отправиться в орбитальный полет, сверкал под лучами солнца, как огромный драгоценный камень.
Толпа провожающих на космодроме все росла.
— Так что помните, — с улыбкой сказал мне полковник Мендиола (он был чем-то вроде крестного отца всему этому проекту), — единственное, что от вас требуется, — сидеть в кабине и через иллюминатор разглядывать открывающуюся панораму. Ручного управления нет — все автоматизировано. Постарайтесь запомнить все, что вы увидите, чтобы потом рассказать нам,
Паула не поцеловала меня — она никогда меня не. целовала. Опираясь на сильную руку Конвэя, она подала мне кончики пальцев и сказала:
— Постарайся хотя бы один-единственный раз не быть смешным.
Хорошенькое напутствие! Что до Рауля, то он пожал мне руку так, что я едва удержался от крика.
— Когда вернешься, — сказал он, — при всем наряде выбью зубы.
По-моему, он хотел довести меня до обморока. Конвэй на полголовы выше меня и весит на пятнадцать килограммов больше, и, даже вооруженный дубинкой, я не Смог бы с ним оправиться. В довершение всех бед один из операторов телевидения с камерой и микрофоном фиксировал нашу приятную беседу.
— Что такое, сеньор Конвэй? Какое-нибудь недоразумение? — с жадным любопытством спросил он.
— У нас с сеньором Суаресом есть одна неразрешенная проблема, — ответил Конвэй, заодно пользуясь случаем продемонстрировать телезрительницам свои великолепные зубы. Мы решим ее, когда он приземлится.
— О Рауль! — по-кошачьи ластясь к нему, промурлыкала Паула.
Так вот какой финал меня ждет — больница! Совсем упав духом, я побрел к "Конкистадору". Когда за моей спиной закрылся люк корабля, воцарилось безмолвие. Я окинул кабину взглядом. Она абсолютно ие соответствовала общепринятому представлению о кабине межпланетного корабля и походила скорее на уютный бар комфортабельного бунгало. Как мне и рекомендовали руководители проекта, я сразу же подошел к иллюминатору, чтобы через него; попрощаться с провожающими. Замигала сигнальная лампочка — и космодром за иллюминатором вдруг исчез. На его месте я видел теперь какое-то пятно, удалявшееся от меня с головокружительной скоростью. Меня запустили!
— Как дела, Суарес? — зазвучал из динамика голос Мендиолы.
— Великолепно! — И я повернулся к динамику лицом, зная, что это облегчит работу скрытым телекамерам, которые передавали мое изображение на экраны всех телевизоров страны. Ощущение такое, будто летишь через океан в пассажирском лайнере.
Я прошелся по кабине и, чтобы убедить земных телезрителей, а заодно и самого себя в том; что я абсолютно спокоен, попытался было достать сигарету, но мои пальцы, сведенные судорогой страха, не удержали ее. Я наклонился, чтобы ее поднять.
Вот тогда это и произошло.
Я всегда был неуклюж и, должно быть, в этот момент нечаянно задел головой какую-то деталь корабля, которой касаться не следовало. Во всяком случае, впечатление было такое, будто корабль вдруг растаял вокруг — серая пустота, а сам я, вертясь, падаю: в какой-то туннель.
Я закричал — и не услышал своего крика, хотел пошевелиться-и не мог, а только вертелся и вертелся.
— Вы падаете, Суарес! — панически завопил динамик.
— Ч-что происходит?
— Нарушение равновесия — вы же нас об этом предупреждали, — не совсем понятно для меня выразился Мендйола. — Сохраняйте спокойствие! Ваша смелость известна всем. Сейчас вступит в действие система мягкой посадки, смонтированная под вашим руководством.
Я вцепился руками в подлокотники: корабль снова возник из небытия, а я сидел в кресле и ждал удара…
"Конкистадор" падал. Если на первом этапе развития космонавтики, с горечью подумал я, почти все неудачи пришлись на долю американцев, то теперь настал мой черед. Мой-и Машины. Нашла кого выбрать, черт бы ее побрал!
Еще секунда-и я сломаю себе шею. Особенно это меня не огорчало: лучше погибнуть сейчас, в ореоле славы, а не после благоприятного приземления, когда шею мне сломает Конвэй, а тип из телевидения сделает это приятное зрелище достоянием миллионов;
Но удара, которого я с замиранием сердца ждал, так и не последовало. "Конкистадор" мягко опустился на поле космодрома. Люк открылся, и не успел я выбраться наружу, как в объятиях у меня оказалась Паула (я не мог поверить своим глазам) — Паула, плачущая слезами радости и осыпающая меня поцелуями. Паула меня целовала!
— Любимый, как ты мог сохранять такое спокойствие?
— Спокойствие? — переспросил я.
— Вы были правы, Суарес, — удрученно сказал Мендйола. — Равновесие действительно оказалось неустойчивым и наши-техники это просмотрели. Вы, любитель, преподали нам урок: ускорение и в самом деле было слишком большим.
Все это звучало несколько странно. Озадаченный, я спросил:
— О нем вы говорите, полковник?
— О неисправности, на которую вы указали нам неделю назад, при расчете орбит и проверке системы приземления.
— К-как… — начал я и замолчал, увидев Конвэя. Что ж, подумал я, раз уж мне не уйти от горькой моей судьбы, то хоть встретить ее надо с достоинством. Тем более что Паула вдруг так переменилась, стала нежной и любящей (не иначе как от переживаний из-за неудачного запуска) — и я просто чувствовал себя обязанным оказать хоть какое-то сопротивление… Зажмурившись и; сжав кулаки, я шагнул к Конвэю…
— Не бей! — смешно взвизгнул Рауль. — Хватит. вчерашнего!
И тут я открыл глаза и увидел, что на щеке у него огромный синяк, которого несколько минут назад, перед-стартом "Конкистадора", не было и в помине. Я подумал, что у меня галлюцинации.
— Ты меня прощаешь? — робко спросил греческий полубог. Я молча протянул ему руку, и он, явно не ожидавший, что все обернется так хорошо, подобострастно поблагодарил и заспешил прочь.
Влюбленно глядя на меня, Паула повисла на моей руке.
— Как мило, что ты послушался меня и не стал его бить, как обещал перед стартом, на глазах у телезрителей!
Я проглотил слюну и промолчал — лучшее, что я мог сделать в этой ситуации.
Под эскортом, ограждавшим нас от проявлений буйного энтузиазма толпы, мы прошли к машине. Кроме меня и Паулы, в нее сел Мендиола.
— Поехали, — сказала Паула.
— Куда? — спросил я.
— Как куда? Домой, конечно, — улыбнулась Паула, а потом произнесла фразу, взрывом бомбы прозвучавшую в моих ушах: — К папе-ведь ему не терпится. поскорее обнять тебя!
