О боже, и после всего этого снова на землю!

Думается, нет необходимости представлять вам, читатель, автора этой книги. Имя Рокуэлла Кента, выдающегося американского художника, писателя, активного борца за мир во всем мире, хорошо известно. Коллекции его замечательных полотен, изумительной графики — дар американского друга нашему народу — хранятся в лучших музеях страны и знакомы миллионам советских граждан. Увлекательные книги Рокуэлла Кента «Курс N by E» и «Саламина», впервые изданные в 1962 году, полюбили советские читатели. «В диком краю» — третья книга Рокуэлла Кента на русском языке, и верится, что она также полюбится нашим читателям.

Это произведение было важной вехой в творческой биографии автора. В нем раскрылась неизвестная ранее сторона таланта Кента — таланта оригинального, мужественного и эмоционального писателя.

Рокуэлл Кент метко назвал свою повесть «дневником мирных приключений». В ней действительно нет каких-то особо острых, волнующих событий, ситуаций. ".Читатель,- предупреждает Рокуэлл Кент,- не найдет на этих страницах того, что привык ждать от рассказов о диком Северо-Западе. Удаление от городской цивилизации не принесло нам бурных переживаний. Главным чудом дикого края был глубочайший, всеобъемлющий мир».

Мир! О, как жаждал Рокуэлл Кент этого чуда! В глуши, подальше от «самого страшного из всех животных — человека», он искал единения с суровой природой. Он стремился отрешиться от стандартной одноликости американских городов и, главное, уйти подальше от ужасов первой мировой войны. Кент испытывал внутренний протест против кровопролития, против разрушения культурных ценностей, против бед, приносимых войной.

Уход в пустынь, конечно, не способ протеста, но кто осудит художника? В те годы он еще не был глашатаем мира. Голос Кента с огромной силой прозвучал позже в его полотнах, книгах, политических плакатах, в его выступлениях на различных форумах людей доброй воли. Все это пришло после долгих раздумий, продолжительных странствий, после глубокого изучения жизни, природы, людей. Известный советский искусствовед А. Д. Чегодаев как-то сказал, что в результате поездки на Аляску «явился на свет не только Кент-писатель, но и Кент-путешественник» (Рокуэлл Кент. Живопись. Графика. Автор текста А. Д. Чегодаев, М., 1962, стр. 11.). Но пожалуй, этим не исчерпывается значение аляскинской робинзонады Кента. Не там ли, на уединенном Лисьем островке у побережья Кенайского полуострова, произошло рождение Кента — борца за мир, за демократические свободы человека?

Помните запись 6 ноября 1918 года, когда Кент узнает от Олсона, возвратившегося из Сьюарда, радостную весть об окончании войны с Германией? «Ради всего святого на земле пусть будет так, чтобы в результате войны люди хоть чуть-чуть почувствовали аромат мира и свободы, на которые мы набрели, как на дикорастущие цветы у самого порога дикой природы…»

Так еще робко, еще не осознанно до конца Рокуэлл Кент высказывает свою заветную мечту, осуществлению которой в будущем посвятит всего себя.

В свое время английская критика расценила «В диком краю» как одну из наиболее значительных книг, написанных в Америке после «Листьев травы» Уолта Уитмена. И пожалуй, это не было преувеличением. Вы прочли «В диком краю» и убедились, каким оптимизмом, какой глубокой верой в человека, в его труд насыщено большинство страниц. Это действительно «счастливая повесть», гимн человеку труда, увлеченному самой благородной борьбой, которая существует на планете,- борьбой с природой. Перед нами предстает образ автора — романтика, влюбленного в жизнь, труженика, борца. «Плыть по морям, которых нет на карте, следовать изгибам девственных берегов — вот жизнь, достойная мужчины!» — восклицает Кент, и как настоящий мужчина, наслаждаясь этой жизнью, он приучает любить ее и маленького сына.

В другом месте книги Рокуэлл Кент обращается к читателю с такими словами:

«Не знаю, можете ли вы представить себе, какое это наслаждение быть первооткрывателем! Жить в краю, где любое самое прекрасное место может стать твоим, если только пожелаешь! Намечать и создавать просеки, аллеи, парки и наводить порядок среди дикой природы! Конечно, все, или почти все, уже было сделано до меня. Но, расчищая лес вокруг и совершенствуя свою усадьбу, я тоже испытал это чувство. Что за прекрасная здоровая жизнь!..»

В восторженности Рокуэлла Кента ярко проступает ею неизбывное романтическое восхищение природой, любовь к ней, радость познания непознанного.

Вместе с тем повесть «В диком краю» не что иное, как исповедь человека о «приключениях духа», пережитых наедине с природой. В предисловии к «Курс N by E» я уже писал о том, что «В диком краю» нашему читателю на первый взгляд могут показаться странными некоторые рассуждения Кента с явно выраженной в них печатью символизма и умозрительной манерности. За эту отвлеченность некоторые критики обвиняли Кента в мистицизме. «Я решительно отвергаю подобного рода попытки исказить характер моего творчества,- писал Рокуэлл Кент.- Романтизм в моем толковании — это приподнятое, возвышенное отношение к жизни, природе. Реализм я понимаю не как буквальное копирование природы, реальной жизни, а как изображение ее в наиболее интенсивной, эмоциональной форме…» («Говорит Рокуэлл Кент». Беседа. «Правда» N 17, 17 января 1958 г., стр. 6.).

Романтическая приподнятость, эмоциональность, яркая индивидуальная манера письма в сочетании с непринужденностью, искренностью неотъемлемы и от его литературного творчества и в значительной мере присущи книге «В диком краю».

Как и в последующих литературных произведениях Кента, в ней немало интересных, оригинальных суждений о жизни, природе, искусстве, вызванных непосредственными наблюдениями либо навеянных прочитанными книгами. Вот как комментирует Кент высказывание Блейка об ограниченности искусства:

«Здесь, в окружении гор, среди высшей простоты жизни, становятся смешными хлопоты человека вокруг форм искусства, все эти поиски новых способов выражения, потому что старые истерлись! Только бедность собственного восприятия, которое не способно прибавить ничего нового, заставляет человека искать спасение в том, что он дурачит сам себя, наряжая по-иному все те же старые банальности или возвышая до уровня искусства пошлые идеи, находившиеся до сих пор в пренебрежении».

Вывод совершенно неожиданный! Казалось бы, говорилось это в подтверждение тезиса Блейка, а получилось иначе. Вольно или невольно, но Кент высмеял формализм как явление в искусстве. В наши дни этот комментарий звучит вполне современно…

Привлекает внимание и одна любопытная, выраженная вроде бы вскользь мысль об искусстве как мериле цивилизации. Таким мерилом Кент считает произведения искусства, эти «неизгладимые письмена человеческого духа», созданные обществом, какого бы ни было оно социального строя, на каком бы уровне развития техники ни находилось. Много лет спустя Кент сказал яснее: «Душа каждого народа познается через культуру…» В другой раз, развивая эту мысль, Кент пришел к грустному заключению:

«Мы привыкли думать, что искусство выражает культуру страны и дух ее народа. В нашей стране, к несчастью, оно не принадлежит народу и не проникнуто гуманизмом… Искусство и народ, как противоречивы эти понятия в нашей стране!»

И все же некоторые его философские отступления не всегда ясны. Мне кажется, что здесь проявляется критицизм Кента, стремление не принимать все прочитанное на веру, а как-то осмысливать его по-своему. Можно ли упрекать автора, если он в то время в чем-то противоречил себе или заблуждался? Ведь в этих рассуждениях чувствуется страстное желание Кента видеть мир, людей такими, какими, по его представлению, они должны быть,- светлыми, чистыми, увлеченными радостным трудом. Короче говоря, Кент искал свой идеал.