Хлоп! Банка с бобами, зарытая в золу, подскочила кверху, давая знать, что обед готов. Подсев к костру, мы принялись за вкусные бобы с хлебом и арахисовым маслом и за шоколад, при этом спины наши поджаривались, а животы леденил ветер. Нам было хорошо, и Рокуэлл предложил провести так дня три-четыре. Затем, поработав еще над картиной и поиграв в снегу, мы вернулись домой.

В хорошую погоду мне нельзя терять времени. Около часа или немного больше я писал на озере, а потом еще, на этот раз — великолепный закат. После ужина надо печь хлеб и уже совсем без сил поскорее уснуть в нашей большой, жесткой, удобной кровати. Олсон отправился бы в Сьюард сегодня, если б не ветер, который свирепо дул с севера и продолжает дуть сейчас. Я весь день был занят упаковкой, и теперь мои ящики уложены почти доверху.

Итак, мы действительно уезжаем! Весь день у меня ощущение, будто пришла осень. И уже не в первый раз за последние дни. Мы чувствуем запах осени. Я думаю, это потому, что кончается настоящее лето в нашей жизни и на губах осенняя горечь печали.

Одиннадцатое марта, вторник

Ветер не прекращается, холодные и ясные, синие дни. Большую часть времени сегодня я провел за холстом, сначала в доме, потом на воздухе, начав большую картину. Олсон был у нас почти все время. Он дорожит каждой мелочью, которую мы оставляем ему на память. В бумажнике у него хранятся фотографии Кэтлин, Клары и Барбары. Он просил и локон Барбары, который у меня с собой, но я не решился ему отдать. Похоже, что в Сьюард мы отправимся вместе. Этот ветер, видимо, продержится до конца полнолуния, а до тех пор еще порядочно дней. Сундук мой почти уложен, а все остальное можно сделать за несколько часов.

Сегодня, беседуя с Олсоном о возможности более или менее долго сохранить жизнь при кораблекрушении у этих берегов, я услыхал от него историю о юноше эскимосе из Унги — «сумасшедшем Семене». Он четыре года прожил на скалах Головы Негра, в дикой части острова Унга, не имея другого пристанища, кроме норы в песке, без огня, без оружия и одежды, без всяких орудий труда. Это была история из первых уст, долгая, дикая, страшная, начавшаяся с кражи этим пареньком освященного вина и закончившаяся безумием и убийством.

Тринадцатое марта, четверг

Лютый холод в прошлую ночь. Приходилось все время вставать и подкладывать в печку дрова. Ветер выл и гнал в комнату морозный туман, мы с Рокуэллом сжались в тесный комок под одеялами. На рассвете все такой же леденящий холод. К полудню пошел снег, и после обеда стало тише и теплее. Но сейчас опять свирепый ветер с северо-востока, и мы прямо замерзаем. Весь день прошел в укладывании вещей. Грустно выглядит теперь избушка с оголенными стенами.

Шестнадцатое марта, воскресенье

Вместе с полнолунием наступило абсолютное затишье. Если оно продержится, завтра мы оставим остров. Последние три дня прошли в хлопотах. Преобладала отчаянно холодная погода с не прекращавшимся северным ветром чуть ли не самые сильные холода за всю зиму. Тем не менее до вчерашнего дня я продолжал какое-то время работать под открытым небом, изо всех сил стараясь закрепить на полотне хоть что-то еще из бесконечной красоты этих мест. Наши сборы тем временем продолжались. Надеюсь, что к отъезду мы подготовились хорошо и тщательно. Но кто может заранее сказать, как отразятся тяготы переезда через столько тысяч миль на наших узлах и ящиках? Если бы не обещание Олсону съездить вместе в Солнечную бухту и залив Горбуна, что в восточной части материка, мы сегодня уехали бы в Сьюард.

С полудня на море полнейший небывалый штиль. На небе ни облачка, хотя холод по-прежнему очень силен Яркое солнце напоминает о тепле, и это сильно помогает. Итак, маленький Олсонов мотор, заикаясь, отплевываясь и много раз останавливаясь, потащил нас в намеченный рейс. В заливе Горбуна есть водопады высотой примерно в тридцать футов — прекрасные водопады, ниспадающие с плато прямо в глубокий круглый бассейн. Теперь они замерзли, широко распростершись по поверхности утеса. Но легко представить себе, как они хороши летом. Нам пришлось поторопиться назад, так как быстрый отлив грозил посадить лодку на мель. Потом отправились к месту, где, возможно, мы с Рокуэллом поселились бы, если б не встретили Олсона в то августовское воскресенье. Там стоит маленькая избушка, открытая всем ветрам, без дверей и окон, но уютная и комфортабельная. И все же, несмотря на близость такого чуда, как водопад, это место не выдерживает сравнения с нашим родным кровом на Лисьем острове.

Затем поплыли к Солнечной бухте, чтобы навестить старого охотника, того самого, который останавливался на нашем острове прошлой осенью по дороге на свою зимовку. Старик увидел, как мы высаживаемся, и вышел встретить нас еле живой и отощавший. Он всю зиму болел и практически почти ничего не наловил. Какой печальный конец! Каждый день он с трудом поднимается, пилит дрова, приносит воду, варит, но стоит ему наклониться, как начинается головокружение. Он поставил небольшое кольцо капканов поблизости от дома и время от времени тащится в обход. Вся его зимняя добыча — двенадцать горностаев и две норки. Самое большее на тридцать — сорок долларов. Мы предложили забрать его с собой и доставить потом в Сьюард, но он предпочел остаться еще на несколько дней.

А теперь я сижу среди голых стен, окруженный запакованными пожитками, и все еще как-то не верится, что этому прекрасному приключению пришел конец. Очарование было полным и захватило нас без остатка. Насколько прочно такое счастье, как долго может длиться эта мирная жизнь, чтобы составить полную меру человеческих желаний, способен показать только долгий опыт. В глубокой чаше дикости под спокойной поверхностью заключена подлинная мудрость. Даже пригубить эту чашу — значит приблизиться к прекрасной юности.

Восемнадцатое марта, вторник

Лисий остров остался позади. Прошлым августом Олсон подобрал нас, совершенно чужих ему, и привез в свои владения. Прожив вместе с ним почти семь месяцев, мы снова забрались вчера в лодки и пересекли залив. Но теперь мы протягиваем старику руку помощи и на буксире тащим Олсона с его заплетающимся мотором на обратном пути в Сьюард.

На рассвете было холодно и ветрено. Но мы все-таки быстро упаковали оставшиеся вещи и погрузились. Вскоре после полудня ветер слегка утих, и мы убедили Олсона ехать с нами. Моя машина работала превосходно и тащила обе лодки, пока не заработал и второй моторчик. В заливе ветер дул порядком и сильно качало. На середине пути он еще покрепчал и погнал волны. Мотор Олсона работал так слабо, что его лодка висела на моем буксире всей тяжестью. Когда разгулялась волна, я стал опасаться, как бы старик не упал духом, и время от времени ободряюще улыбался ему. Когда же белогривые валы стали обрушиваться на нас с предельной яростью, лицо Олсона приняло серьезное выражение. Он махнул рукой, чтобы я повернул назад к острову. Но конец буксирного каната был хорошо укреплен в моей лодке, и я вовсе не думал ни отвязывать его, ни возвращаться. Повернувшись спиной к Олсону, я стал искать прикрытия у Каиновой Головы, что и удалось. Дальше мы продвигались, осторожно обходя утесы, и дело наладилось. Потом ветер спал; к сьюардской пристани мы подошли по зеркально гладкому морю.

И вот все действительно позади. Лисий остров скоро превратится в нашей памяти в сон или видение, в далекое переживание, столь прекрасное благодаря полной свободе и глубокому покою, что, вспоминая, невозможно будет верить в него как в истинное событие жизни. Мы испытали жизнь такой, какой она должна быть,- безмятежной и здоровой. Вот она — любовь без ненависти, вера без разочарования, неограниченная свобода для трудолюбивых рук человека и полета его духа. Старый Олсон, умудренный жизнью, сильный, храбрый, благородный, при этом нежный, как ребенок, и его райский остров.