Чувствую, что подступает истерика. Еще немного, и я начну хохотать, размазывая по щекам слезы, и даже врожденный талант вампиров переворачивать все с ног на голову, меня не спасет.

— Впрочем, талантливые и остроумные художники встречаются не только среди людей. Мой коллега сделал в ходе этого заседания несколько набросков присутствующих здесь профессоров. Вы ведь позволите нам всем взглянуть, Анхенаридит? Полагаю это неплохая основа для небольшой брошюры, которую университет выпустит… ну, скажем, к сентябрю. Вампиры глазами людей и люди глазами вампиров. Немного юмора, как мне кажется, пойдет только на пользу великой дружбе между нашими народами. Собственно, на этом у меня все, не хочу более мешать вашему заседанию. Коллега, вы хотели бы что-то добавить?

— Да нет, я полностью с вами согласен, — светлейший Анхенаридит тоже поднимается и направляется к выходу. — Вот только один вопрос. Частный. Со следующего учебного года мне понадобится новая секретарша. Хочу взять себе эту студентку. Ева, вы не подскажете, по современным правилам, она может просто перевестись с дневного на вечерний? Или ее проще исключить, а потом принять сразу на второй курс вечернего, как и положено секретаршу куратора, без экзаменов?

— Согласно действующим на настоящий момент положениям, равно возможны оба варианта, — невозмутимо отозвалась декан. — Но первый вариант избавил бы нас от лишней бумажной волокиты.

— Это все, что я хотел узнать, — кивнул Великий. — Ах, да, рисунки, — и он положил на длинный общий стол заседающих мою тетрадь. На открытом развороте радовали глаз изображения всех выступавших на этом долгом мероприятии. Нарисовано было мастерски. Вот только дружеским шаржем это можно было назвать еще с большей натяжкой, чем мои художества.

Я все-таки рыдаю. Или хохочу. Едва дождавшись, когда вампиры невозмутимо выплывут из аудитории, я складываюсь пополам, закрыв лицо ладонями и тону в безудержном смехе. Или плаче. Он все-таки меня спас. Я не знаю, зачем, я не знаю, чего мне будет это стоить, но из универа меня теперь точно никто не прогонит.

Меня отпускают минут через пять. Может, даже раньше. Что-то говорят, пытаясь сохранить лицо. Я плохо слышу, я все никак не могу успокоиться. Оказывается, я в самом деле уже со всем попрощалась. Со своим будущим, со своей мечтой, со своей судьбой. Я в самом деле верила, что это конец.

Анхен ждет неподалеку от двери. Один. Генеральный уже ушел. Подхожу, чувствуя себя нашкодившей собачонкой. Меня все еще трясет, и нет сил смотреть ему в глаза. А он молча обнимает и прижимает к себе, и я утыкаюсь носом в его плечо и закрываю глаза. И позволяю себе не быть. Стать невесомой пылинкой в волнах его ауры, молекулой воздуха, тенью вздоха. Он слегка поглаживает меня по голове и просто ждет, когда мои плечи перестанут вздрагивать.

— Пойдем, горе ты мое, — со вздохом мученика он отстраняет меня от себя и, чуть приобняв, подталкивает в сторону ближайшей лестницы. — Разговор будет серьезным. Это фарс закончился, а беседа еще не начиналась.

Всю дорогу до медицинского факультета он молчит. Просто идет впереди меня, не оглядываясь и даже не сомневаясь, что я следую за ним. Он прав, куда ж я теперь денусь. В университете меня отныне будут терпеть ровно столько, сколько согласен будет терпеть дорогой куратор. А вытерпит ли он меня еще пять лет? И что за бред по поводу секретарши? А Инга его ненаглядная куда денется?

Но он молчит и не оборачивается. И я молчу, волочась за ним, что собачка на веревочке. До факультета. До этажа. До кабинета. До стула возле его стола, куда мне молча указали сесть.

— Ну? — холодно интересуется наконец, усевшись в свое начальственное кресло и складывая руки на столешнице, — и что мы будем с тобой делать?

— Не знаю, — не поднимая на него глаз, отвечаю я. Откуда ж мне знать, что вы собираетесь со мной делать? Вот только чует сердце, не брошюру совместно издавать.

— Вот и я не знаю, — огорошивает он меня признанием. — Что это за безумие с рисунками?

— Вашими? — язык мой — враг мой. Был, есть и будет.

— Вашими, — никаких эмоций. — Что за неуемная жажда творчества?

— Простите. Это было глупо.

— Я в курсе, что глупо. И что «простите»… Кто ж тебя простит-то, если не я? Я ж говорил тебе, предупреждал: люди никогда не прощают тех, кто идет против толпы, кто оскорбляет их кумиров. Помнишь, я рассказывал, был некогда человек, который, как и ты, не поддавался ментальному воздействию? И вампиры ему, как и тебе, совсем-совсем не нравились.

Я кивнула. Да, что-то такое он мне говорил. Мол, единственный случай.

— Рассказать, что с ним стало? Вампиры его не тронули. Нет, общались, понятно, проверяли реакции, возможности воздействия. Но кровь не пили, не убивали, за Бездну не увозили. Оставили в естественной среде. Тоже, во многом, эксперимента ради: посмотреть, на что способен подобный индивид. Оказалось — ни на что. Только вызвать раздражение и гнев. Его растерзали. Огромной толпой, посреди площади, под одобрительные крики тех, кто уже не имел возможности к нему протолкнуться и лично поучаствовать. Знаешь, что значит растерзали? Размозжили голову, переломали все кости, оторвали руки, ноги. И преподнесли все это нам. В подарок. Ожидая похвалы.

Я молчала. Мне очень бы хотелось сказать, что это неправда, что люди на такое не способны, что их наверняка вампиры заставили. Но не могла. После сегодняшнего Совета — не могла. После того, как мою голову несколько часов торжественно преподносили в подарок вампирам…

— Вы ради этого и сидели там так долго? — имея в виду сегодняшний Совет, а не стародавнюю историю, спросила я. Но он меня понял.

— То есть что-то все же начинает доходить? — усмехнулся он. — Значит, не зря сидели. Люди по природе своей шакалы, Лариса. Способные разве что раболепно стелиться под тех, кто сильнее. И в этом раболепии доходящие до абсурда. До затаптывания своего в угоду чужим.

— Не все.

— Нет? Приведи пример.

— Ева. Декан.

— Не смеши. Она просто лучше знает, откуда дует ветер. Я знаком с Евой сорок с лишним лет. И я за многое ее люблю и уважаю. Но она всегда была прагматична до мозга костей. В любой ситуации умела подстроиться и обернуть все к собственной выгоде. Заметь, она не сказала ни слова. Хотя знала, зачем я пришел и, смею тебя заверить, догадалась, чем кончится мероприятие. Могла бы вступиться за тебя, оказалась бы глубоко права. Только тогда бы она противопоставила себя коллективу, и на нее стали бы смотреть косо, а ей это зачем? Могла бы согласиться с коллективом, но тогда она противопоставила бы себя мне…

— Ты хочешь сказать, своего мнения у нее нет?

— Есть. Она считает, что ты ведешь себя глупо, но понимает, что в личные конфликты между вампиром и человеком встревать не надо. Она не раболепствует, она живет в тех обстоятельствах, какие ей предлагает жизнь. Отталкиваясь от них, а не пытаясь их поломать. Вот поэтому она декан, а тебя исключают из университета.

— Так меня же, вроде, не исключают.

— Нет. Потому что в ближайшие несколько лет у меня будет самая отвратительная секретарша, которую только можно себе представить.

— Почему это?..

— По кочану это. Сейчас, кстати, Гоэрэ за «спасибо» придет. Чем расплачиваться будешь?

— Что? В каком смысле?

— Он натурой берет.

— Анхен!!!

— Что? Когда к начальнику приходит посетитель, он зовет секретаршу, чтобы она угостила их чаем, верно?

Я киваю.

— Так вот вампиры чай не пьют. А угощать надо.

— Нет! — я невольно обхватываю себя руками за плечи. — Это неправда, ты специально меня пугаешь!.. Я не соглашусь, ты знаешь, я никогда на такое не соглашусь! Я лучше уйду из университета и всю жизнь буду двор мести, только не так!

— Вот поэтому я и говорю: у меня будет самая паршивая секретарша за все время моей работы среди людей.

— Нет, стой, погоди. Ты что, действительно собираешься взять меня к себе секретаршей?