«я тихонько подхожу сзади и целую тебя в шейку»

Я вздрагиваю и воровато выглядываю из своего убежища. В доме по-прежнему тихо – наверху спит муж, а в самой дальней комнате – сын. Внезапно я задумываюсь над тем, что у моих незамужних подруг, которых я жалела именно по причине неустроенной личной жизни, всегда были романы. В то время когда я спокойно мыла посуду, пекла пироги и пылесосила, они с горящими глазами бегали на свидания, плакали, смеялись… целовались на холодных скамейках в парках… пусть даже и в чужих замусоренных подъездах, словно малолетки! Ну а что же делала я? Влачила полусонное существование, которое гордо именовала «у меня все удалось»? И что, интересно, у меня особенного «удалось»? У меня лично? Дом в престижном поселке в пригороде? Так он принадлежит не мне, а мужу – и это действительно так, я лично не вложила в него ни копейки и ни на что не претендую. Это он заработал на участок и этот дурацкий модерновый особняк, вкалывая по шестнадцать часов в сутки в своей деревообрабатывающей мастерской наравне с нанятыми работягами, и даже больше. Потому что если бы мы продолжали жить на две чахлые бюджетные зарплаты, то до сих пор ютились бы в доставшейся нам от Сашкиных родителей, а тем – в подарок от Хрущева конуре, выстроенной еще в те доисторические времена, когда легендарный генсек сеял кукурузу от Москвы до самых до окраин и грозил штиблетом капиталистам.

Теперь мы тоже вроде капиталистов: у нас двухэтажный дом – это не считая огромного гаража и кучи подсобных помещений в цоколе, и у каждого – по машине. Если честно, моя мне на фиг не нужна – я боялась ее водить, но Сашка настоял. Это же так шикарно – подарить своей жене машину… особенно новую. Зачем? А чтоб была! И пусть она большую часть времени стоит в гараже, потому что я все-таки опасаюсь перемещаться по городу в этой громоздкой и совсем не женской штуке и выезжаю в лучшем случае в ближайший магазин, а на работу добираюсь на маршрутке или же он сам меня подвозит, – однако факт наличия двух авто приятно греет Сашкино эго. Иногда мне кажется, что эти проклятые железяки, громоздящиеся в гараже, как два бегемота, он как раз и любит… они вполне успешно заменили ему меня. Ладно, с нашим материальным положением все ясно – это заслуга мужа. А вот сыном я действительно могу гордиться по праву – Сашке заниматься его воспитанием было некогда. Заколачивать деньгу – непросто… но кто скажет, что легче вырастить нормального ребенка? Пусть даже и одного? Наше чадо не шляется, не колется, и пока никто – тьфу, тьфу, тьфу! – от него не залетел. Учится на бюджете, что сейчас редкость…

«дай мне свои губы»

«нет!»

Я снова озираюсь и краснею так, что даже становится жарко. Я понимаю, что это – большей частью игра, но…

«:-)) ты меня боишься?»

«я никого не боюсь»

«тогда почему?»

У меня наворачиваются слезы. Я хочу сказать, что я старая, толстая и скоро перейду в разряд бабушек… но вместо этого пишу:

«я замужем»

Очень умно – отгородиться тем, что давно сквозит сплошными дырами!

«я понимаю. не бойся. я не из тех, кто разрушает. я просто буду рядом, хорошо?»

Вот теперь я плачу. Я не хочу плакать вот так – ночью, на кухне, когда нельзя даже включить свет и достать пузырек с валерьянкой из аптечки… потому что в темноте непременно что-то грохнется об пол… на нем сразу все бьется вдребезги, на нашем замечательном плиточном полу с подогревом. Сашка всю душу вложил в этот стеклянно-каменный дворец… а на меня у него уже ничего не осталось. Или же я сама в этом повинна? Но я знаю, что моей вины здесь нет… я старалась… соответствовала… терпела… подавляла в себе все инстинкты… не позволяла даже невинного флирта… да, наверное, все-таки это я во всем виновата! Если б я хоть раз реализовала упущенные когда-то возможности, то сейчас у меня был бы иммунитет. И к реальным, и к виртуальным поцелуям. Но я, дура, гордилась такой правильной и чистой собой… и чем это закончилось? Я старалась быть во всем и всегда идеалом, а оказалась у разбитого корыта. Развалившегося оттого, что я слишком много времени уделяла семье… готовила… убирала… Вылизывала каждый уголок… воспитывала ребенка сама, не доверяя бабушкам, няням и всяким малограмотным воспитательницам. И, вместо того чтобы, как подруги, уделять больше внимания своей личной жизни и внешности, я играла с сыном в развивающие игры, а потом проходила с ним заново почти всю школьную программу. И я ни о чем не жалею… или же все-таки жалею?

Я знаю, что завтра утром у меня будут заплывшие глаза, омерзительные мешки под ними и набрякшие веки… но мне уже все равно… все равно! И я плачу… реву отчаянно… слезы капают на халат и в вырез, где под ночной рубашкой находится все, что уже не соблазняет мужа, когда мы занимаемся любовью… нет – какой там любовью! Просто спариваемся, как животные… или, как говорит моя подруга, проводим постельный тренинг для здоровья – и в темноте. Конечно, зачем ему нужна моя грудь – она уже изрядно провисла; или трехъярусный живот, которого я стесняюсь даже в собственном саду и стараюсь прикрыть футболкой. Они не могут конкурировать с блестящей «тойотой», которую он так любовно оглаживает тряпочкой, что даже смотреть не хочется! Мне кажется, если бы еда и чистые рубашки появлялись в нашем доме каким-то волшебным образом, никто бы и не заметил моего отсутствия… я им не нужна… ни Сашке, ни даже сыну… давно не нужна…

Мои слезы из сладких, любовных давно стали горькими… ядовитыми… они словно прожигают дорожки на коже. Я судорожно запахиваю ворот и уже откровенно рыдаю… не заботясь о том, чтобы никого не разбудить. И мне плевать, что сцена появившемуся зрителю покажется очень странной: почему я так горестно плачу здесь, в углу, ночью, с ноутбуком, на темной кухне? Но никто не приходит, никто не задает никаких вопросов. Никто не утешает. А я действительно нуждаюсь в утешении! У меня такое чувство, что только помани… только пообещай мне настоящее, и я сорвусь. Я могла бы выйти из дому, поймать машину и поехать… или даже пойти пешком к этому самому Юре… и пусть бы все случилось прямо сейчас! Однако он, скорее всего, врет, что одинок. Он сам сидит с компом на кухне, а за панельной перегородкой спит жена. Такая же точно, как я. Или даже хуже. Толстая баба с небритыми подмышками и отвисшими щеками, постаревшая раньше времени от базаров, абортов, стирок и огородов, которые все почему-то гордо именуют дачами… Она храпит, как уработавшаяся за день коняга, а он сидит и пишет… «давай я тебя обниму»! И, скорее всего, я у него не одна такая дурища… Я утираюсь поднятым с пола и давным-давно завалившимся в этот угол кухонным полотенцем, отвратительно пахнущим прогорклым маслом, и, мысленно схватив себя, идиотку, за шиворот, выхожу из Сети. Я не прощаюсь. Мне так больно, что я даю себе слово – завтра меня здесь не будет.

Завтра наступило. Оно было точным повторением вчера – за исключением лишь того, что я не плакала. И, когда прощалась, написала «целую».

«привет. это я»

Я тяну лыбу до самых ушей… я даже чувствую, как уголки губ встречаются у меня на затылке. Кто сказал, что понедельник – день тяжелый? У меня выдалась такая неделька, что мама не горюй! А теперь, когда я уже немного успокоилась, ты вдруг нашелся! В ответ на несколько робких улыбок «)))» я набираю не попадающими в клавиши пальцами этот волшебный пароль:

«привет. это я».

Хорошо, что в этот момент ты меня не видишь…

«ты улыбаешься?»

Еще как улыбаюсь!!! Мне хочется орать, выть, визжать, прыгать по комнате, целоваться с Танькой… слава богу, ее нет, а то моя соседка подумала бы, что у меня напрочь снесло шифер!

«ты не сердишься?»

Конечно, я сержусь. Разумеется! Всю неделю меня так корежило… Было все – от ярости, когда хотелось рвать подушку зубами, до тихо-дебильного, безразличного ко всему пофигизма. Но в данный момент я улыбаюсь блаженной улыбкой – так, наверное, улыбаются ангелы в небе, видя, как внизу их подопечный ребенок послушно доедает кашу. Вообще со мной сейчас творится что-то непонятное – кажется, ко всему прочему я еще и расплачусь прямо здесь, сейчас… перед сияющим молочным светом экраном… Пока я сижу в своей блаженной прострации, появляется еще несколько фраз: