(Карен отходит от него.)
Ужасно! — Послушай, дочка! Чуточку такта и у меня есть. Мое положение требует такта, и оно воспитывает такт. А следовательно, и я вправе высказать свое мнение о подобном происшествии, и, быть может, мое мнение поценнее мнения господ Кампе и сына. И я уверяю тебя — и смею сказать, это точка зрения хорошего общества, — что трем молодым дамам ничего и не оставалось делать, кроме как грести к берегу за помощью и по возможности скорей. А вы так и сделали.
Карен. Но представь, что он утонул бы!
Рийс. Ну, и…
Фру Рийс. Доктору почти полчаса пришлось приводить его в себя.
Рийс. Представь, что он утонул бы! Ну, и кто был бы виноват? Он сам. Каждого, кто погибает вблизи нас, не спасешь — будь то на море или на суше. И не юным девицам заниматься такими делами!
Карен. Я тысячи раз думала об этом снова и снова. Ах, чего только я не передумала за весь этот долгий месяц! И чего только не открыла!
Рийс. Так вот в чем дело! «Открыла»!
Фру Рийс. Быть может, это происшествие ниспослано, чтобы пробудить тебя, Карен!
Карен. Да, я воистину пробудилась! До чего же я пуста и никчемна!
Рийс. Так! Так! Как сверхторжественно. Какая же ты экзальтированная! Тебе следует каждый день ездить верхом. Это так помогало тебе раньше. Начни снова! Никчемная, неспособная — да что ты, Карен? Ты всегда была самая толковая среди своих однолеток! Это говорили почти все твои учителя!
Карен. Ты подумай, отец! Видал ли ты, чтобы человек, в самом деле стоящий, был бы кривлякой? Нет! Это только мы, никчемные, неспособные, мы — трусы и кривляки. Мы читаем и мечтаем, и… О, до чего же мы фальшивы!
Рийс. Даже фальшивы!
Фру Рийс. А ведь она в чем-то права, Рийс!
Рийс. Смотри-ка!
Фру Рийс. Да, потому что у нас столько идеалов и всего такого, а на поверку все — пустота. Именно пустота!
Карен. Мама права.
Рийс. Ясное делю, мама права, — от маминой сумасшедшей семейки у тебя все и идет. Я начинаю терять терпение.
Фру Рийс. Всегда ты ругаешь мою семью, Рийс.
Рийс. Ну, пожалуй, в твоей семье есть и кое-что превосходное. Тебя-то дала мне она. Но ты послушай меня, Карен, я ведь желаю тебе только добра.
Фру Рийс. Неужели моя семья хотела чего-нибудь, кроме добра, тебе или кому другому?
Рийс. Да нет, конечно же добра, только добра. Так вот, Карен, ты бы положилась немного на меня, на твоего отца. Ведь я не хочу, чтобы ты сбилась с дороги.
Фру Рийс. Ну уж, Рийс, ты не можешь сказать, чтобы моя семья сбивала кого-нибудь с дороги.
Рийс. Этого я тоже не сказал, дорогая. Ты должна преодолеть слабость своей натуры; таков долг каждого человека. А твоя слабость заключается в том, что ты…
Фру Рийс. Но ведь не хочешь же ты сказать, Рийс, что недостатки она переняла от моей семьи?
Рийс. Вовсе нет.
Фру Рийс. Еще бы! Это было бы так несправедливо! Столько энергии, столько веры, как…
Рийс. Вот, вот! Ты не хочешь ограничить себя тем, чем тебе надлежит заниматься! И ты выдумываешь себе несуществующие обязательства, а отсюда проистекают неудовлетворенность и пустые мечтания…
Фру Рийс. Но ведь мы действительно не делаем многого из того, что должны бы делать. Правда, ведь это так, правда!
Рийс. Конечно.
Фру Рийс. Взять хотя бы помощь беднякам. Мы не делаем для них того, что следовало бы. Нет, совсем не делаем.
Рийс. Те, дорогая моя, кто стоит у вершины общества…
Фру Рийс. Ибо, хотя сказано, что надо возлюбить ближнего как самого себя…
Рийс. …люди, стоящие у вершины общества, должны поддерживать друг друга…
Фру Рийс (одновременно). …мы не выполняем этого. Ах, ничуть, ни в малейшей мере!
Рийс (пока жена говорит)…а уж прежде всего — дитя родного отца.
Фру Рийс (одновременно). Любви-то нам и не хватает, да — любви!
Рийс (в то же время). Вот мы и до любви добрались! Я настоятельно хочу внушить тебе, Карен, что в жизни надо держаться определенных границ…
Фру Рийс (пока он говорит). Живем только для себя, да, да! — Откупаемся мелкой монетой и мелкими делами от большого долга.
Рийс (одновременно с нею)…нельзя выпархивать в жизнь, подобно слепой летучей мыши, мечущейся в полумраке.
Фру Рийс (пока он говорит). Как тяжело (всхлипывает) сознавать, что человек не может стать таким, каким он должен быть.
Рийс (одновременно с нею). Теперь она плачет! Путаница в голове, вот и лезем помогать всем и каждому.
Фру Рийс (запевает псалом). В жизни нас ведет любовь…
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же и Фредерик.
Фредерик (выходит из двери справа. В руках книга). Отец!
Рийс. Что там такое?
Фредерик. Ты разве не получил эту книгу?
Рийс. Эту книгу? Мне принесли какую-то и Карен тоже.
Фредерик. Подумать только, он набрался наглости прислать ее еще и Карен.
Карен. Кто? В чем дело?
Рийс (читает). «Ханс Кампе, инженер».
Карен. Ханс? (Берет и вскрывает свой пакет.)
Рийс. «О так называемой новой системе…» Вот как?!
Фредерик. Я перелистал ее. Ты не можешь себе представить, что это за постыдная вещь.
Рийс. Ну, что же, чудесно! Нам это весьма на руку!
Фредерик. Да нет, ты не так меня понял: книга учтивейше написана, со всей видимостью справедливости, понимаешь. В том-то и дело! И так вот — хваля тебя, беспрестанно отзываясь о тебе в самых почтительных выражениях, — он коварно внушает читателю свои доказательства. И прежде чем ты поймешь, куда он клонит, — система повергнута, а он уже холодно, умно и холодно, рассчитывает, сколько страна на этом ежегодно теряет. А заканчивает красивыми рассуждениями о том моральном воздействии, которое система оказывает на инженеров. Они, мол, теперь соглашаются и участвуют в том, во что в душе своей не верят, и вообще вся система держится только на сомнительной честности бухгалтерской отчетности.
Рийс. Он так сказал?
Фредерик. В книге он приводит примеры.
Рийс. Ну! Их мы еще посмотрим!
Фредерик. И это — мой друг, лучший изо всех, что у меня были! Я им так восхищался! Ах, господи, никогда в жизни я так не обманывался! Нет, все остальное — пустяки по сравнению с этим.
Рийс. Я всегда говорил тебе, Фредерик, когда ты так его расхваливал: он — достойный сын своего отца. Так ведь и бывает.
Фредерик (отвернулся и разглядывает свой экземпляр). Нет, как это все мерзко, даже переплет!
Рийс. Переплет?
Фредерик. Не видишь разве, книга переплетена?! Подумай, прислать ее нам, прислать Карен и — переплести! Как будто это нечто такое, что мы должны беречь!
Рийс. Да, если подумать, так ты, в сущности, прав.
Фредерик. И поступить так с Карен и со мной… Что же мы сделали ему плохого?.. А тебе, отец, тебе, поддержавшему его пьяницу папашу, хотя он всегда был действительно скандальной личностью…
Фру Рийс. Только не в делах, Фредерик! Мы не можем говорить о ближнем хуже, чем…
Фредерик. Ах, не ищи извинений!..
Фру Рийс. Нет, Фредерик, мы обязаны любить даже врага своего.
Фредерик. Я сейчас не в силах такое слышать! — Но и я тоже…
Карен. Фредерик!
Рийс (одновременно с нею). Тихо, тихо, тихо! Ну, Карен? Так каким взором посмотрел на тебя Ханс Кампе, инженер, что ты захотела стать совсем другой?
(Карен выбегает в левую дверь.)
Фру Рийс. Тебе не следовало ей этого говорить.
Рийс. Почему же? Ей это на пользу.
Фредерик. Бедняжка Карен! Но что касается меня!..
