Все. Да, это правда.

Братт. И не удивительно, что его так любят. Когда он приехал сюда, он имел большое состояние. И все роздал нуждающимся. Не раз он подвергал свою жизнь смертельной опасности, спеша оказать помощь больным и страдающим. Нечего и говорить о творимых им чудесах, в которые они верят. Чудес много… Именно потому, что их так много, я и не верил в них.

Священники (тихо друг другу). И мы ведь так думали.

Братт. Но, может быть, мы должны как раз думать иначе? Должны понять: перед нами то, что называется подлинной верой. Присутствие подлинной веры и творит чудеса. Может быть, мы должны думать именно так? Но, что бы мы ни думали, мы не должны были относиться к нему с таким… профессиональным сомнением. Я ведь и сам в этом повинен. Его любовь и вера должны были смирить меня. Я обвиняю самого себя и в сердце своем прошу у него прощения!

Все священники (вполголоса). Да, да! И я тоже! И я тоже!

Братт. Он лучший человек из всех, кого мы знаем. Он обладает величайшей верой, какая только возможна. Так почему же здесь не совершиться чуду?

(Сильное волнение среди присутствующих.)

Йенсен (шепотом). Посмотрите-ка на крест над дверью? Что это? Отблески вечернего солнца… или?

Братт. Я не знаю. Но не сомневайтесь, поймите, что если чудо свершится, то при его свершении будут присутствовать тысячи существ, которых мы не узрим! О, если бы мы удостоились! Если бы мы удостоились! Подумайте только: пережить ту великую минуту, когда все видевшие уверуют! Если бы мы удостоились быть свидетелями чуда — ты, ты, я сам? Нет, это было бы слишком потрясающе… Это невозможно. Но если это возможно, то это совершится при нас и рядом с нами, братья, при нас, слабых, маловерных, огрубевших сердцем…

Все присутствующие. Да… да…

Братт. …то это совершится при нас, на которых не снизошла благодать, значит, и мы, недостойные, окажемся призванными.

(Среди присутствующих сильное волнение.)

Вот я смотрю на этот бедный, убогий горный поселок, над которым кричат чайки, и думаю: царство божье основано было в прекрасной плодородной стране, под благодатным солнцем. А если оно снова возникает во всем величии своем здесь, в глухом, бедном краю, у вечных льдов? Какое знамение божье!

Фалк (бледный как смерть, встает и говорит шепотом). Да, да!

Голоса священников. Да, да!

Братт. Мне кажется, все подтверждает, что чудо свершится!

(Все встают с мест.)

Епископ (тихо). О, если бы оно совершилось, чтобы и я, старик, удостоился увидеть его!

Бланк. Да! Если бы и мы познали эту великую веру! Не потому, что мы достойны узреть, а потому, что и мы молим о чуде!

(Старый Бланк падает на колени; его примеру следуют и другие.)

Братт. Все человечество молит о чуде! И молит все настойчивее с каждым днем, с каждым часом, ибо оно обещано. Ведь если чудо есть, то оно должно совершиться именно здесь.

(Становится на колени.)

Его вера вызовет чудо! Его вера — великая вера! Ей нет равной на всей земле! А вера все может! О, вера все может!

Все. Может! может! может!

Братт. Если бы вера не была всесильной, то и все остальное было бы невозможно. Тогда все было бы неправдой! И тогда во всем этом было бы нечто безмерное, нечто свыше наших сил…

Ракел (за сценой, зовет испуганно). Элиас!

(Стремительно вбегает справа, подбегает к окну, открывает его и кричит изо всех сил.)

Элиас!

(Отшатывается от окна и падает на руки поспешившего ее поддержать Крейера. Разражается рыданиями, но тотчас же испуганно вскакивает и указывает пальцем на дверь.)

Смотрите! Смотрите! Она не одна! Смотрите же! Смотрите!

(Все поднимаются с мест. Элиас в этот момент появляется на балконе. Ракел вырывается из рук поддерживавшего ее Крейера и бросается к Элиасу.)

Ракел. Мама! мама!

Элиас. Она встала?

Ракел. Да, да!

Элиас. И идет?

Ракел. Да, да! Но она не одна!

Элиас. Неслыханно!

Ракел. Только не тревожь отца!

Элиас. Нет! Я вылезу на крышу! Я с колокольни возвещу всем!

(Быстро уходит.)

Ракел. Куда ты! У тебя же нет лестницы!

(Ответа нет. Всеобщая тревога.)

У него же нет лестницы.

Крейер (делает успокаивающий жест и говорит шепотом). Тише!

Епископ (шепотом). Слушайте!

(Все слышат, как из церкви доносится пение: «Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!».)

Все (опускаются на колени и повторяют шепотом). Он знает! Он знает!

(Входит Клара. Она вся в белом. Идет очень медленно. Глаза ее устремлены на церковь. Она останавливается и протягивает руки навстречу пению.)

Все священники (хором тихо вторят пению). Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

Ракел (с балкона). Отец идет!

(Слышно, как он поет сильным и радостным голосом: «Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!». Звук колокола и множество голосов, поющих «Аллилуйю», сливаются с его пением. В этом многоголосом хоре такая сила, что кажется, будто поют многие тысячи. Пение нарастает, потому что люди стекаются из рощи, спеша к дому пастора. Несколько мгновений кажется, что от этого пения весь дом поднимается ввысь. Санг появляется на пороге. Его лицо освещено вечерним солнцем. Все встают, уступая ему дорогу. Он протягивает обе руки навстречу Кларе стоящей посередине комнаты. Она тоже протягивает к нему руки; он идет прямо к ней и обнимает ее. Песнь ликующе звенит над ними. Комната наполняется народом. В дверях и за дверями, на балконе толпятся люди. Некоторые заглядывают в окна. Вдруг Клара медленно опускает голову на плечо Санга и бессильно поникает всем телом. Пение прекращается. Только колокол продолжает звонить.)

(Клара делает усилие, стараясь выпрямиться. Она поднимает голову и пристально смотрит на Санга.)

Клара. Когда ты вошел… вокруг твоей головы было сияние… мой любимый!

(Снова поникает головой, руки ее падают, все тело снова бессильно опускается.)

Санг (стоит неподвижно, поддерживая Клару; кладет руку на ее сердце. Наклоняется над нею; он как будто удивлен. Потом поднимает глаза к небу и говорит по-детски просто). Неужели так надо было?

(Опускается на одно колено, чтобы положить себе на другое колено ее голову. Еще раз всматривается в ее лицо и бережно кладет на пол. Поднимается и снова смотрит на небо.)

Неужели так надо было? Или… или?..

(Хватается за сердце и вдруг падает.)

(Ракел, все время стоявшая в оцепенении, с диким криком бросается на колени.)

Крейер. Что он разумел под этим «или»?..

Братт. Я еще не понимаю… но он умер от этого…

Ракел. Умер? Не может быть!

(Колокол продолжает звонить.)

Вторая часть дилогии была издана впервые в 1895 году; в том же году появилось второе издание; третье — в 1900 и четвертое — в 1916 году. Пьеса включалась во все норвежские собрания сочинений Бьёрнсона. К началу 20-х годов столетия пьеса была переведена на немецкий, французский, итальянский и испанский языки. В России она впервые была издана совместно с первой частью в 1907 году. Примечательно, что в 1919 году вторая часть «Свыше наших сил» была издана Театральным отделом Наркомпроса в серии зарубежных пьес на революционную тему.

Первая постановка пьесы была осуществлена парижским театром «Творчество» в 1897 году. В ноябре 1899 года состоялась премьера в Национальном театре в Кристиании и в копенгагенском Народном театре.

Эта драма Бьёрнсона вызвала ожесточенные дискуссии в западноевропейской критике; во многих странах цензура запрещала ее постановку на сцене. Со специальной статьей, посвященной дилогии, выступил Ф. Меринг. Он писал: «Конечно, Бьёрнсон имеет весьма странные представления о средствах разрешения социального вопроса, и как только выступает Элиас Санг, дело становится безнадежным.