Халден. Несут Холгера.
Ракел (сразу же идет влево навстречу Холгеру). Бедный! Это его утренняя прогулка.
(Халден отступает назад, влево — так, чтобы Холгер не видел его.)
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Холгер в дорогом удобном кресле, которое несут двое слуг. Другие слуги следуют за ним. Голова его забинтована; правая сторона тела неподвижна.
Ракел (берет его за левую руку). Он хочет здесь передохнуть.
(Слуги опускают кресло.)
Холгер (сделав попытку поднять правую руку.) Я всегда забываю, что моя правая рука не двигается. Я хотел было подать знак слугам, чтобы они…
Ракел (наклоняется к нему и прислушивается к его словам. Слугам). Будьте добры, отойдите немного.
(Слуги уходят.)
Холгер (говорит медленно). Мне нужно кое-что сказать вам.
Ракел. Что именно, дорогой Холгер?
Холгер. Когда меня откопали… и когда оказалось, что только я один остался в живых, вы попросили, чтобы меня поместили на излечение к вам.
Ракел. Да.
Холгер. Так что… я не знал заранее, что попаду сюда… и вот оказался первым пациентом в этом доме и в этом парке, которые я сам подарил вам.
Ракел (опускается перед его креслом на колени). А разве вам здесь нехорошо дорогой? Разве вам здесь нехорошо?
Холгер. Нет… но… Мне очень трудно сказать вам это…
Ракел. Что сказать?
(Пауза.)
Холгер. Тело вашего брата нашли?
Ракел. Да. Ужасно обезображенное.
Холгер. Так что нельзя распознать… от чего он умер?
Ракел (настороженно). А разве он умер не так, как другие?
Холгер. Он говорил с нами. Он сказал нам, что в подземелье будет дан сигнал. И его застрелили.
Ракел (отшатнувшись). Его застрелили?
Холгер. Я не узнал его.
Ракел (мгновенно вскакивая). Его застрелили вы?
Холгер. Я не узнал его. Я не знал… что это ваш брат. Но, боюсь, что даже если бы я знал это… я все равно застрелил бы его.
Ракел (шепотом). О. как ужасно! Как ужасно!
Холгер. Он умер с необычайным мужеством. Смертельно раненный, он сказал: это хорошо!
Ракел. О, как он должен был страдать!
Холгер. Он слышал ваш голос; он произнес ваше имя. Вы два раза закричали, и оба раза он произнес ваше имя.
Ракел. Элиас, Элиас!
Холгер. Теперь вы оттолкнете меня?
Ракел (наклоняется над ним). Нет, нет!
(Разражается рыданиями.) О, я плачу! Я наконец плачу! И скажу, как он: это хорошо!
(Рыдает. Потом поднимается с колен)
Элиас, Элиас! Ты скрыл от меня свои страдания, но теперь ты освободил меня от страданий!
(Рыдает.)
Холгер. Идите сюда! Сюда! Унесите меня!
(Слуги спешат на его зов и медленно уносят его вправо Ханс Бро и Аспелюнд входят слева и следуют за Холгером — вправо; видно, что они говорят друг другу два-три слова, проходя по сцене!)
Ракел (не видя их). Значит, он произнес мое имя! Я не знаю… не знаю, что это… но с той минуты, как я услышала об этом…
(Начинает снова плакать; садится.)
(Халден выходит на сцену. Останавливается и смотрит на нее. Потом почтительно опускается перед нею на колени и протягивает к ней руки. Ракел сначала не замечает этого; потом, увидев, невольно поворачивается к Халдену.)
Халден. Вы правы!
Ракел (едва слышно). В чем?
Халден. И я преклоняюсь перед вами.
Ракел (тихо). Что вы хотите этим сказать?
Халден. Это значит больше, чем вы думаете.
(Поднимается с колен.)
(Ракел смотрит на него. В этот момент слышен голос Братта; он появляется на заднем плане. Халден делает жест рукой и уходит влево.)
Братт (как будто говоря с кем-то, идущим рядом). Ах, вот как! Так вы в этом уверены? Ну и что же?
Ракел (смотря вслед Халдену). Что это? Но я разучилась читать в сердцах других людей. Это вы, дорогой Братт?
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Братт (выглядит жалким. Говорит глухо, медленно). Да… и господин Ласаль. Позвольте мне представить вас: фрекен Санг — господин Ласаль.
(Кланяется сам влево и вправо.)
Ракел. Вы ведь уже представляли его мне не раз.
Братт. Да, да, весьма возможно. Но, по-моему, это были не вы. Это был господин Холгер-младший. Ведь это он только что был здесь?
Ракел. Холгер-младший?
Братт. Ну да… Тот, который проводил электрическое освещение…
Ракел (вскакивает и говорит шепотом). Что вы говорите?
Братт (отступая на несколько шагов). Вы меня испугали.
Ракел. Кто здесь был только что, по вашему мнению?
Братт. Тот, который… тот, который…
Ракел. Он стоял здесь? Кто же это?
Братт. Да, в самом деле? Кто же это был? Бывают моменты, когда я не в силах…
Ракел (подходит ближе и спрашивает мягко, но настойчиво). Кто же это стоял здесь?
Братт. Вы позволите мне спросить у господина Ласаля?
Ракел. Да, да, спросите у него!
Братт (слегка наклоняясь вправо). Простите, господин Ласаль, но я хочу спросить у вас: кто это был… ну, вот тот, который первым пустил в ход руины?
Ракел. А, вот как?
(Опускается на скамейку.)
Братт (подходит к ней ближе). Потому что руины ведь вошли теперь в моду?
Ракел. Вы по-прежнему каждый день ходите смотреть на руины?
Братт. Ну да, конечно, ведь там все это и исчезло.
Ракел. Как вы себя чувствуете сегодня?
Братт. Ничего… Спасибо. Ничего. Если бы это не погибло… то, чего я никак не могу теперь найти.
(Подпирает левой рукой левую щеку, смотрит то вперед, то себе под ноги.)
Это именно то, чего я искал столько лет. Правда? А теперь вот я никак не могу вспомнить, что же это было? Разве это не тяжело?
Ракел (встает, подходит к нему, треплет его по плечу). Дорогой мой! Здесь, у меня, вам будет хорошо!
Братт. Да, мне хорошо. Вот если бы только я мог найти и вспомнить…
Ракел. Ласаль поможет вам!
Братт. Господин Ласаль советует поискать под руинами…
Ракел. Но ведь как раз там все исчезло.
Братт. Да, там все исчезло.
Ракел. Вы сейчас пойдете туда?
Братт. Да, да, конечно, если только господин Ласаль? Да, да! Прощайте.
(Идет, как бы прислушиваясь к тому, что говорит кто-то идущий рядом.)
Вы уверены? Но я ведь говорил вам, что я неустанно ищу — и до сих пор не могу найти. То, к чему я так стремился, так…
(Последние слова слышны за сценой, влево.)
(Появляется слуга.)
Ракел (слуге). Его нельзя выпускать отсюда!
(Слуга идет влево.)
У меня больше нет сил! Я больше не могу притворяться! И даже если бы и могла — не хочу! Вернитесь, мои скорбные мысли! Черные птицы, слетающиеся со всех концов! Скройте меня! Элиас! Я не сумела быть для тебя тем, чем наша мать была для отца. У нее было мужество! У нее была самоотверженность! А у меня ничего этого не было, — и ты, жалуясь, повторял мое имя в свой последний час. Ведь звать меня тогда, в минуту последних судорог, означало воззвать к тому, что исчезало незавершенным, к тому, что не удалось создать, и все это ты связал с мыслью обо мне, с моим именем! Элиас! Твои глаза преследуют меня; я вижу твой взгляд — тот последний взгляд — умоляющий и жалующийся. Ты лежал один, всеми покинутый, жить оставалось несколько мгновений, и ты произносил мое имя, я была для тебя последним прибежищем. Мне кажется, что и мне осталось жить всего несколько мгновений, и я — всеми покинута, и я зову тебя!
(Идет, шатаясь, как в бреду, садится.)
(Музыка, звучавшая в продолжение всего монолога печальным мотивом, становится светлее; последующие сцены идут под аккомпанемент этой музыки.)
