— Ими заготовлено около пятисот тысяч листовок типа «П». Ждут приказа на распространение.

— Все листовки уничтожить, — как бы размышляя о чем–то, сказал Игорь Владимирович. — Пусть немедленно приступают к печатанию листовок типа «ПВ 2 ЧС». И распространяют по мере изготовления.

— Скажите, Игорь Владимирович, — с любопытством спросил Бирюков, когда женщина вышла, — а что такое «ПВ 2 ЧС»?

— Прямое воздействие в чрезвычайной ситуации.

— А до этого было косвенное? — с некоторой насмешкой поинтересовался Александр Петрович.

— Не совсем. Первые листовки ориентировали психику на самостоятельную дачу установки. А вторая партия уже будет давать установку нашу.

Бирюков жестко посмотрел на «паука». Его глаза сузились и превратились в два буравчика, которые начали сверлить собеседника, но не в целях проникновения в недра его сознания, а с целью подчинить его своей воле. Такое очень редко случалось с Александром Петровичем и, как правило, заканчивалось успехом.

— Что представляет собой ваш план? Почему он не согласован с Советом?

— Ну, так давайте согласуем, — весело сказал Игорь Владимирович. — Вы видите, что вино налито. Надо пить. Кстати, не хотите ли чаю? Нет? Напрасно. Чай — очень хороший помощник в дискуссии. Итак! Через несколько часов население получит листовки с инструкциями, из которых ему будет понятно, — он начал загибать пальцы: — А. В первом бою одержана победа, и противник перешел к обороне. Б. Борьбу нельзя прекращать ни под каким предлогом до тех пор, пока не будет достигнута цель, а именно, выборы в соответствии с Конституцией. В. Необходима организованность, в связи с чем каждый должен знать свое место. Это место указано в листовке. И каждый прочитавший ее будет знать, куда ему идти, где находиться и что делать. Я предлагаю вам, уважаемый Александр Петрович, немедленно выехать в Москву и рассказать нашим соратникам, и Николаю в первую очередь, что происходит здесь, а также сообщить, что я считаю целесообразным начать то же самое в столице и в других крупных городах.

На следующий день по дороге на вокзал (его повез на своей машине один из помощников «паука») Бирюков внимательно наблюдал за тем, что происходило на улицах. Они как–то враз опустели. Военные патрули попадались чуть ли не чаще, чем цивильные граждане. Все это резко контрастировало с обстановкой, царившей в Питере в день его приезда, за исключением одного. Он чувствовал во внешнем спокойствии какую–то странную напряженность. Ему было ясно, что по первому сигналу (он знал, какой сигнал изобрел «паук» для вывода людей на улицы) улицы заполнятся народом, готовым на все.

В поезде, лежа в купе спального вагона в полном одиночестве, он размышлял над последней фразой Игоря Владимировича, которую тот произнес, кривляясь и подражая голосу покойного, и в то же время вечно живого вождя мирового пролетариата: «Припомните историю, батенька. Побеждает тот, кто действует решительно в нужный момент и в нужном месте. Колеблющиеся, как правило, проигрывают. Это может подтвердить и нынешний почти президент, который всегда побеждал потому, что никогда не колебался, и потому, что всегда колебались его политические оппоненты».

Кого он имел в виду под термином «почти президент», Бирюков спрашивать не стал.

Прибыв на Ленинградский вокзал, Александр Петрович сразу пошел к поджидавшей его машине, возле которой курил его водитель. Когда они отъехали уже на приличное расстояние, раздался грохот, судя по всему, со стороны вокзала. Водитель и Бирюков машинально посмотрели друг на друга, и Александр Петрович почему–то пожал плечами. Через десять минут зазвонил телефон.

— Алло, — сказал Бирюков, достав телефон.

— Александр Петрович? — раздался жизнерадостный голос Сидоренко. — С приездом. Николай Иванович очень просил вас приехать. Он сейчас у себя.

— Хорошо. Сейчас буду, — ответил Бирюков и, повернувшись к водителю, коротко бросил: — В лабораторию.

Пройдя в кабинет Кардинала, он увидел, что уже почти весь Совет был в сборе. Все с некоторым напряжением, но вполне спокойно слушали Указ Президента о введении чрезвычайного положения. Руководители подполья ожидали этот Указ с момента получения информации от французской спецслужбы о тайной встрече высокопоставленного кремлевского чиновника с чеченскими лидерами на юге Франции. Французы также раздобыли информацию о переводе баснословных сумм из офшорных банков на «чеченские» счета, оформленные на подставных лиц. Аналитический отдел Партии был един во мнении, что готовится переворот, целью которого является введение чрезвычайного положения и перенос выборов президента на неопределенный срок.

— Итак, коллеги, каковы, по вашему мнению, должны быть наши действия в сложившейся ситуации? — спросил Романов, обведя всех невеселым взглядом.

— Моя точка зрения — выжидать. Прекратить на время всякую деятельность, — сразу же ответил один из членов Совета.

Разгорелась жаркая дискуссия, в которой не принимали участия только три человека: Романов, сидевший сзади от него Сидоренко и Бардин. Романов внимательно слушал мнение каждого. Сидоренко сидел с непроницаемым лицом. Бардин рисовал какие–то странные фигурки.

— А вы что думаете, Николай Иванович? — спросил Романов после того, как высказались все.

Кардинал оторвался от рисунков и холодным, ничего не выражающим взглядом посмотрел сначала на Романова, а затем поочередно на всех членов Совета. Даже Кот, который общался с Бардиным чаще всех из присутствующих, являясь, по сути дела, помощником не председателя Партии, а ее духовного руководителя, почувствовал легкий холодок внутри. Внезапно все ощутили одно и то же — дискуссия была пустой тратой времени. Все будет так, как решит Бардин. Каждый напряженно ожидал ответа Николая Ивановича.

— Я полагаю, уважаемые коллеги, — сказал Кардинал, убедившись с помощью какого–то известного только ему способа, что контролирует ситуацию, — нам надо быть готовыми к реализации любого варианта нашего Стратегического плана. Я же прошу тайм–аут на несколько часов, после чего выскажу свое мнение. А сейчас, я думаю, Александр Петрович сообщит нам об обстановке в Питере и действиях нашего питерского филиала.

Два джентльмена сидели в уютном кабинете небольшой виллы в предместье Нью–Йорка. В мраморном камине весело потрескивали дрова, свет был погашен, и комната освещалась только пламенем, исполнявшим какой–то дьявольский танец.

Джентльмен пожилого возраста с благородными сединами на висках несколько нравоучительно обращался к своему собеседнику средних лет, говорящему на английском с легким акцентом. Беседа велась неторопливо, и было ясно, что оба собеседника не только обсуждают важные вопросы, но и получают искреннее удовольствие от общения друг с другом.

— Так вот, Джекоб, — обратился американец к своему европейскому собеседнику, — все получается не так, как мы планировали. И знаете почему? Да потому, что мы в первую очередь несколько переоценили свои возможности. Нет, не в экономике, не в финансах, не в вооружениях. Мы несколько переоценили наши интеллектуальные возможности. Успехи, которых мы достигли за последние пятнадцать лет, не просто вскружили нам голову, но и заставили нас игнорировать массу мелких факторов, которые в конечном итоге вылились в громадную западню.

— Для нас? — спросил европеец, придерживающийся той же точки зрения, но не спешивший ее высказывать.

— В первую очередь для нас.

— Вы, по–моему, несколько утрируете, сенатор. Я не вижу пока опасности для Соединенных Штатов.