Они направились к машине. Он видел видеть купол ее груди, открытой в расстегнутой куртке, и красивые бедра. Его обоняние плавало в аромате ее духов.

— Роман, только не надо меня везти в самый крутой ресторан, в котором все сверкает и толпа народу, — она выговорила его имя немного растянуто, получилось как бы с выражением.

— Я знаю, куда тебя вести, — сказал он.

К ресторану вела аллея. Свет фонарей падал на дорожку и сырые от вечерней свежести деревья. Высокий мужчина в черном смокинге и белых перчатках открыл перед ними дверь. Приглушенный свет, тихая музыка. В гардеробе молодой человек в черной жилетке поднялся и положил на стойку два номерка.

Зудин помог ей снять куртку. Ее волосы коснулись его лица. Тонкий белый свитер мягко облекал ее тело, и как бы дразнил, показывая его полоску над джинсами. Она повернулась и едва не дотронулась до него бедрами. Мелькнула аккуратная ямка пупка.

Он сдал в гардероб верхнюю одежду, а она отошла к окну. Когда он повернулся, она стояла к нему боком. Ее рука была опущена вдоль тела, и он четко видел ее линии. Они были совершенны. Небольшая голова на стройной шее, будто вылепленная скульптором, изящная как у царственной особы, и женственный стан, очерченный крутыми линиями облегающей одежды. Ее тихое совершенство властной рукой держало его взгляд.

Она почти не двигалась, поправила очки и снова опустила руку. Открытая шея делала ее похожей на балерину, только не воздушную, ушедшую в образ, а земную, плотскую. Она сияла бело-голубым светом. Он искал в ней хоть что-то, что не позволило бы ей быть совершенной, и не находил, и пил ее девичью красоту, как родниковую воду, не в силах оторваться.

За ее спиной стояло большое зеркало. Она повернулась и посмотрела в него. Он подошел, стал сзади и пригладил свои блестящие черные волосы. В зеркале их лица были совсем рядом, как на семейной фотографии. Его — твердое, немного вытянутое, тонконосое, с прямыми губами и упавшей на бровь смоляной прядью. И ее — овальное, девчачье, в скромных очках, уставившееся на него внимательно и смущенно. Его широкое плечо в сером джемпере высилось за ней как гранитный утес. А она, стройная, крутобедрая и длинноногая — тянущееся к утесу деревцо.

Метрдотель повел их на второй этаж. Лестница была узкой, и Зудин пропустил ее вперед. Он смотрел, как синий шов ныряет ей между ног, как двигаются ее бедра, полные у основания и стройные у коленей — вверх-вниз, вверх-вниз. Он прошел бы за ней до последней ступени Останкинской башни. Наступит момент, и он увидит, как ее бедра будут двигаться внутрь — в стороны, как можно шире в стороны.

Зал был отделан в восточном стиле, везде были ковры, приглушенное освещение, вместо стульев диваны с подушками, каждый столик отделялся ширмами. Когда она села, он спросил, наклонившись к ней:

— Что ты любишь?

— Вообще я предпочитаю рыбу или птицу. А можно меню?

— Положись на меня. Здесь прекрасно готовят форель. Рекомендую.

Пока он разговаривал с метрдотелем, она наблюдала за ним. Он ей нравился, высокий, уверенный, нравился его ровный баритон и как он отдавал указания, отмеряя их словно порциями.

Отпустив метрдотеля, он сел напротив, утопив себя в мягком диване. Она отодвинула от себя подушки.

— Тебе неудобно?

— Теперь нормально.

Их глаза встретились. Ее сияющее юностью лицо было направлено на него. Она уже не стеснялась его и не отводила взгляд.

— Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь?

— Попробуй.

— О еде.

Она засмеялась. Он улыбнулся.

— А ты можешь угадать, о чем думаю я? — спросил он.

— Даже не буду пытаться. Я не обладаю сверхъестественными способностями, — сказала она.

— Это еще проще.

— Все равно.

— Попробуй.

— Ничего не приходит в голову.

— Это из-за того, что ты хочешь есть, — улыбнулся он.

Она засмеялась. Они смотрели друг на друга, улыбались и молчали.

— Ну? — не выдержала она.

Его лицо стало серьезным.

— Хочу потрогать твои волосы, провести по ним рукой, почувствовать, какие они мягкие. А потом запустить в них пальцы и запутаться в них. Хочу увидеть твое лицо, когда на него упадут распущенные пряди…

Она залилась краской. Он понял, что хватил лишнего.

— Я боюсь тебя.

— Не бойся, — он взял ее руку, но она отняла ее. — Ты мне нравишься, и я хочу говорить о тебе…

Ее правая рука лежала на столе, словно ждала его руки, несмотря на то, что минуту назад не приняла ее. У нее была красивая женственная рука, немного бледная, ни полная, ни худая, без выраженных вен, с аккуратными, покрытыми бесцветным лаком ногтями. Он положил руку рядом с ее рукой. Его рука была крупной, холеной, с длинными пальцами. Обе руки как будто смотрели друг на друга, не решаясь дотронуться.

Появился официант, поставил на стол воду и закуски.

— Оль, не бойся меня, — сказал Зудин. — Во мне нет ничего, чего следовало бы бояться. Наоборот, ты в безопасности, когда я рядом. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо. Обещаю.

Он быстро съел салат, запил водой и отодвинул тарелку. Она орудовала ножом и вилкой, то и дело, вытирая губы салфеткой.

— Ты обещал рассказать, чем занимаешься, — сказала она.

— Вентиляшкой, устанавливаем кондиционеры и все такое.

Ее лицо выдало, что это не произвело на нее впечатления.

— Разочарована?

— Просто, это очень далеко от меня. Почему ты не женат?

— Еще не встретил свою половинку.

— Все вы так говорите. Признайся, что это не входит в твои планы.

— Это не так. Если встречу девчонку, с которой пойму, что она — та самая, женюсь.

— Правда?

— Истинная, — сказал он, уставив на нее немигающий взгляд. — А ты?

— Сначала надо закончить институт.

— Любовь подождет?

— Да, любовь подождет.

— Оль, а ты любила? У тебя вообще была первая любовь?

— Не было.

— И не хочется?

— Так как было у моих подруг, вообще никакой любви не надо.

— Понятно. Но парень-то тебе нужен?

— Нет.

— Вообще? Такого не бывает!

— Девушке не обязательно быть озабоченной, в отличие от парней.

— Тебе не нужен секс?

— Нет! — ее лицо зарделось.

— Странно… Ты вся такая, с такими… — он показал руками.

— Прекрати!..

— …и тебе не нужен секс?

— Это бестактно!

— А мне кажется, что нормально, — он лукаво приподнял бровь. — Может, тебе нравятся девушки?

— Нет! — чуть не закричала она.

Он захохотал. Она не знала, обидеться или засмеяться, но, все таки засмеялась.

Принесли горячее. Они были голодны, поэтому, пока ели, почти не разговаривали. Он смотрел, как она орудует ножом и вилкой, зажав их красивыми сильными пальцами, как берет на вилку и отправляет в рот куски рыбы, жует, шевеля блестящими от жира губами. Все в ней было юное, сильное.

Когда он вез ее домой, он всю дорогу рассказывал веселые истории, она смеялась, сначала сдержанно, словно стеснялась, потом смелее, и не заметила, как они подъехали к дому.

В этот раз она не возражала, чтобы он проводил ее до квартиры. Но, когда они оказались перед дверью, она быстро попрощалась и исчезла. Она еще боялась этих последних самых томительных минут.

Одиночество навевало тоску. Когда он сел в машину, он позвонил Нине.

— Рома?

— Да.

Она помолчала. Он пытался понять, в каком она настроении.

— Что делаешь?

— Лежу, — в трубке послышалось, как она дышит.

— Ты в чем?

— Прекрати.

— Есть планы?

— Уже поздно.

— Я хочу к тебе.

Она вздохнула.

— Приезжай.

Она была рада, что он позвонил, но тоски в ее голосе было больше чем радости.

Когда утром он уходил, он знал, что больше не придет, и, несмотря на то, что старался, не смог ее обмануть. Он прочел это в ее глазах. Она ничего не сказала, и он был благодарен ей за это. Они улыбались, она положила руки ему на грудь и очень нежно поцеловала его. Она держалась изо всех сил, но голос ее дрожал.