Но на этот раз положение мятежников было менее выигрышным, чем во время первой осады. Во-первых, у них в тылу находились войска Гамилькара, Наравы и пробившегося к ним из Карфагена некоего Ганнибала, которые сильно мешали подвозу продовольствия. Во-вторых, карфагенянам удалось заручиться поддержкой других государств. Помощь оказывал Гиерон (как именно, Полибий не конкретизирует, вероятно, в основном поставками продовольствия) и римляне, которые теперь видели свою выгоду в дружеских отношениях с бывшим врагом. Они не только не поддержали взбунтовавшийся сардинский гарнизон, не приняли под свою опеку Утику, когда та отложилась от Карфагена (Полибий, I, 83, 11), но также запрещали торговые отношения с мятежниками, а снабжение пунийской столицы, напротив, поощряли.

Гамилькар и особенно Нарава настолько успешно действовали на коммуникациях мятежников, что их армия, блокировавшая Карфаген, вынуждена была снять осаду. Вскоре после этого Матос и Спендий сформировали отборный корпус из пятидесяти тысяч бойцов и попытались повторить свою прежнюю тактику, двигаясь параллельно противнику по неудобной для него местности и нанося удары там, где это будет возможно. Командование было поручено Спендию и Автариту. Но, как и в случае с осадой Карфагена, их преследовали неудачи. Помня, какие потери причинили им пунийские слоны и нумидийская конница, восставшие не решались на открытое сражение, а Гамилькар благодаря своему опыту раз за разом находил случай, чтобы нанести им ущерб в мелких стычках или из засад днем или в результате внезапных ночных атак. Говоря коротко, «…тогда обнаружилось на деле все превосходство точного знания и искусства полководца перед невежеством и неосмысленным действием солдата» (Полибий, I, 84, 6).

Наконец, Гамилькар загнал их в некий район под названием Прион (пила), где восставшие оказались окружены валом и рвом, а единственный выход закрывала превосходящая карфагенская армия. Положение было безвыходным: битва означала разгром, а плен расправу. Восставшие держались, как только могли, надеясь на подкрепления из Тунета, но их не было. Страшно представить, что творилось в блокированном лагере, если после того, как закончился провиант, солдаты перебили и съели вначале пленных, а потом рабов. В итоге, чтобы не стать жертвой ярости своих подчиненных, Спендий и Автарит решились на переговоры с Гамилькаром. И вот десять вождей мятежников пришли в ставку карфагенского главнокомандующего. Гамилькар потребовал выдачи десяти человек по своему усмотрению, сказав, что отпустит остальных, оставив им только одежду. Мятежники были не в тех условиях, чтобы торговаться, и согласились. Тогда Гамилькар объявил, что выбирает десятерых парламентеров, все командование восставших. Остальные, ничего не зная об итогах переговоров (впрочем, принимать их всерьез все равно было нельзя) и видя только, что их предводителей схватили, бросились к оружию, но были окружены карфагенянами и истреблены.

Развивая успех, Гамилькар подчинил большую часть ливийских городов, а потом приступил к осаде Тунета, где находилась группировка Матоса. Чтобы устрашить врага, карфагеняне распяли у них на глазах Спендия и его товарищей. Но и это не сломило мятежников. Воспользовавшись беспечностью противника, Матос сделал вылазку и разгромил находившийся достаточно далеко от расположения Гамилькара лагерь Ганнибала, захватил обоз и самого пунийского военачальника. Восставшие сняли с креста тело Спендия, убили над ним тридцать знатнейших карфагенян и после жестоких пыток распяли на том же кресте Ганнибала. Гамилькар отступил от Тунета и расположился у устья Баграды.

Чтобы исправить ситуацию, карфагенское правительство провело новую мобилизацию граждан в войско и назначило комиссию из тридцати сенаторов с задачей во что бы то ни стало примирить Гамилькара с Ганноном. После долгих уговоров согласие между ними было достигнуто, и совместные действия полководцев стали гораздо эффективнее. Произошло несколько небольших столкновений, в которых успех сопутствовал карфагенянам, после чего обе стороны начали собирать все силы для решающего сражения. Где и как оно проходило, остается неизвестным, но победу в нем одержали пунийцы. Большая часть восставших погибла в бою, остальные бежали, но впоследствии сдались. Попал в плен и Матос. Дольше всех сопротивлялись Утика и Гиппакрит, но и они вынуждены были пойти на безусловную капитуляцию. Подавление восстания, длившегося три года и четыре месяца (с 241 по 238 г. до н. э.), карфагеняне отметили пышным триумфом, в ходе которого были замучены Матос и другие пленные.

Ливийская война явилась тяжелейшим испытанием для карфагенской державы, которая вновь, как во времена нашествий Агафокла или Регула, оказалась на краю гибели. Что же помогло ей спастись и был ли подобный исход событий единственно возможным?

Исходя из рассказа Полибия (а никакой другой из доступных нам источников не содержит сколько-нибудь сравнимого описания этих событий) складывается впечатление, что решающим оказался личностный фактор. Восставшие не уступали карфагенянам ни в численности бойцов, ни в выучке, боевом опыте и дисциплине, ни в вооружении; проблем со снабжением они тоже не должны были испытывать. Кроме того, естественно, что на первых этапах восстания на их стороне была и стратегическая инициатива. В решающий момент наемникам и ливийцам не хватило для победы только одного: человека, подобного по своим полководческим способностям Гамилькару Барке. Безусловно, их вожди Матос, Спендий и Автарит были незаурядными людьми, но они никогда не командовали крупными воинскими подразделениями, и новая должность оказалась им не по плечу. Недостаток опыта у руководителей восстания, очевидно, дополнялся и отсутствием среди них единого руководства.

Хотя в ходе своего рассказа Полибий неоднократно подчеркивает выдающиеся качества Гамилькара, все же существовали и другие факторы, позволившие карфагенскому правительству победить.

Несмотря на то что с обеих сторон сражались воины, прошедшие одинаковую боевую школу и не уступавшие друг другу ни в выучке, ни в решительности, Гамилькар имел важное преимущество, располагая в составе своей армии слонами и нумидийской конницей, страх перед которыми долгое время удерживал восставших от сражений на открытой местности и сковывал их маневр. Слоны вообще сыграли очень важную роль на поле боя, и Ливийская война являет собой пример едва ли не самого эффективного их использования в истории военного дела Карфагена. По крайней мере, в войнах с теми же римлянами успех сопутствовал слонам гораздо реже.

И, наконец, не в последнюю очередь победить своих мятежных солдат, рабов и подвластное население пунийцам помогла поддержка, оказанная другими странами. Ни Гиерон, ни тем более римляне не испытывали дружеских чувств к своим недавним врагам, но все они пока что вовсе не были заинтересованы в падении карфагенской державы: Гиерон, в частности, потому, что стремился оставить достойный противовес усиливавшемуся Риму, а римляне не желали возникновения на месте прежнего соперника нового, непредсказуемого государства восставших, само существование которого серьезно дестабилизировало бы обстановку в регионе и стало бы опасным примером для италийских союзников и рабов.

Отношение римлян к оказавшимся в труднейшем положении пунийцам хорошо отразила ситуация вокруг Сардинии. Как уже упоминалось, восставший гарнизон острова запросил помощи у римлян, в которой ему было отказано. Однако спустя некоторое время, в 238 г. до н. э., когда положение карфагенян уже не было критическим, сардинские солдаты вновь обратились к римлянам за помощью против туземцев. На этот раз сенат начал готовить экспедицию. Карфагеняне попытались было восстановить свое влияние на острове и стали собирать силы, чтобы покарать бывших подданных. В ответ на это римляне не замедлили объявить им войну, заявляя, что пунийские приготовления направлены против них, а не сардинцев. В результате карфагеняне вынуждены были отказаться от острова и выплатить Риму тысячу двести талантов серебром (Полибий, I, 88, 8–12).