Большинство матросов и капитанов были италийскими греками или римлянами, ходившими ранее на торговых кораблях. Гребцами были наименее состоятельные римские граждане, не допускавшиеся к службе в сухопутных войсках. В непосредственном подчинении капитана были два помощника, один из которых отвечал за порядок на носу корабля, другой – на корме. Свой начальник – гортатор – был и у гребцов, которому, в свою очередь, помогали пятидесятники. Статус гребцов различался в зависимости от ряда, который они занимали. Самые сильные – траниты, орудующие самыми длинными веслами, располагались на палубе, средний ряд занимали зигиты и нижний – таламиты. Помимо них на каждом корабле находились специалисты, без которых нормальное плавание было бы невозможно: врач, плотник, флейтист, задающий ритм гребцам, смазчик трущихся кожаных деталей, перевязчик, следящий за ремнями, крепящими весла к бортам.

Преимуществу пунийских кораблей в маневренности римляне противопоставили боевые качества своей пехоты. В сравнении с тем количеством солдат, которые имели на борту греческие и, вероятно, карфагенские суда, римляне обладали несомненным превосходством. «Морская пехота» римлян состояла из гастатов и принципов, стрелков было, по-видимому, мало. Главной проблемой было доставить этих солдат с собственного корабля на борт противника, а это было не просто, поскольку надо было подойти вплотную к вражескому судну, что требовало искусного маневрирования. Ее решили, изобретя перекидной абордажный мостик – «ворон» (corvus). Ни его материальных остатков, ни изображений не обнаружено, поэтому существует множество различных вариантов его реконструкции, в большей или меньшей степени основанных на описании Полибия: «…на передней части корабля утверждался круглый столб в четыре сажени длиной и в три ладони в поперечнике, с блоком наверху. К столбу была прилажена лестница, подбитая с помощью гвоздей поперечными досками в четыре фута ширины и в шесть сажен длины. В дощатом основании лестницы было продолговатое отверстие, коим лестница и накладывалась на столб в двух саженях от начала ее; по обоим продольным краям лестницы сделаны были перила вышиною до колен. На конце столба прикреплено было нечто наподобие железного заостренного песта с кольцом наверху, так что все вместе походило на орудие хлебопека; через кольцо проходил канат, с помощью которого во время схватки судов ворон поднимался на блоке и опускался на палубу неприятельского корабля спереди и с боков, когда во избежание бокового нападения нужно было повернуть корабль в сторону. Как только вороны пробивали палубные доски и таким образом зацепляли корабли, римляне со всех сторон кидались на неприятельское судно, если сцепившиеся корабли стояли бок о бок; если же корабли сцеплялись носами, тогда воины переправлялись по самому ворону непрерывным рядом по двое. При этом шедшие во главе воины держали щиты перед собою и отражали удары, направляемые с фронта, а следующие за ними опирались краями щитов на перила и тем ограждали себя с боков» (Полибий, I, 22, 3–10).

Надо заметить, что в источниках не содержится упоминаний об использовании «ворона» после Первой Пунической войны. Вероятно, подобное сооружение пагубно сказывалось на и без того не очень высоких мореходных качествах римских кораблей, и от него впоследствии отказались.

К середине 60-х гг. III в. до н. э. в Центральном Средиземноморье, а именно на Сицилии, сложилась весьма непростая и вместе с тем угрожающая ситуация. Остров, находившийся между двумя агрессивными и набирающими силу державами – Карфагеном и Римом, представлял собой территорию, где скрещивались интересы сразу нескольких сторон. Пунийцы, которым после ухода Пирра удалось не только восстановить, но и значительно расширить свои владения, теперь могли контролировать большую часть Сицилии. Им по-прежнему противостояли Сиракузы во главе с тираном Гиероном II и ближайшие к ним эллинские колонии, занимающие сравнительно небольшие земли в восточной части острова.

Третьей силой надвигающегося конфликта стали так называемые мамертинцы – жители города Мамертий в Брутии, области на юге Италии. Уже одно название (по-самнитски «Mamers» – «бог войны Марс», а мамертинцы – «люди Марса») должно было указывать на их главное ремесло – войну. В свое время они в больших количествах нанялись на службу к сицилийскому тирану Агафоклу, а когда он в 289 г. до н. э. умер, то на следующий год, возвращаясь в Италию, обманом захватили находящуюся на северной оконечности острова Мессану, куда их доверчиво впустили. Граждане города были перебиты или изгнаны, а женщины, дети, земли и имущество поделены между бывшими наемниками. От произвола разгулявшихся солдат страдали не только подвластные им мессанцы, но и жители приграничных областей, независимо от того, подчинялись они Карфагену или Сиракузам – все они подвергались набегам или были вынуждены платить дань (Полибий, I, 8, 1).

Наконец, Сиракузы выставили против Мессаны армию, командовать которой было поручено тогда еще простому полководцу Гиерону. В последовавшей Мамертинской войне (269–268 гг. до н. э.) Гиерон наголову разбил у реки Лонгано основные силы наемников и пленил их командиров (дата битвы спорна, исследователи называют 270–269 и 265–264 гг. до н. э.,), после чего и сиракузяне, и их союзники провозгласили его царем (Полибий, I, 9, 8).

Неудачный ход войны против Сиракуз означал для мамертинцев угрозу самому существованию их «государства». Чтобы его сохранить, необходимо было заручиться поддержкой сильного союзника, и здесь предпочтения наемников предсказуемо разделились между Карфагеном и Римом. Первой торжествовала прокарфагенская группировка – оказавшаяся поблизости пунийская эскадра высадила в городе десант. Однако вскоре после этого их соперники направили посольство в римский сенат с просьбой взять их под свое покровительство и помочь как родственным по крови (Полибий, I, 10, 2).

Вставшая перед сенаторами проблема была вдвойне сложна, поскольку ее решение должно было повлиять на судьбы не только римлян, но и всего Западного Средиземноморья, ведь вмешательство в ситуацию в Мессане могло означать только одно – войну против Карфагена. Отношения Рима со своим южным соперником уже давно не были не только дружественными, но и союзническими. Уже последний римско-карфагенский договор выполнялся почти символически, а после окончания Пирровых войн пунийцы пошли на его прямое нарушение, попытавшись оказать помощь флотом южно-италийскому городу Таренту, осажденному римлянами (Ливий, Содержание, 14). Теперь формальных препятствий для войны не было, оставалось только решить, стоит ли ее начинать.

С одной стороны, мамертинцы не вызывали ни малейших симпатий ни у римских обывателей, ни у политиков. Еще совсем недавно их правительству пришлось разбираться в очень похожей ситуации. Во время войн с Пирром граждане города Регий в Южной Италии попросили римлян о защите, и те предоставили им четырехтысячный гарнизон. Через некоторое время солдаты, последовав примеру мамертинцев и воспользовавшись их поддержкой, также обманом захватили власть в городе, выгнав или убив хозяев. Реакция римского сената была исключительно жесткой. Как только появилась возможность, в 271 г. до н. э. в Регий были отправлены войска, и после решительного штурма город был взят. Те из осажденных, кто уцелел и попал в плен, были показательно казнены в Риме – даже смерть соотечественников была для сенаторов менее важна, чем сохранение добрых отношений с союзниками. В свете этого помощь мамертинцам казалась по меньшей мере непоследовательной и противоречившей нормам римской морали.

В то же самое время невмешательство оставляло карфагенянам полную свободу действий на Сицилии, для окончательного подчинения которой у них теперь были очень хорошие шансы. Уже одно присутствие пунийцев в Мессане позволяло им держать под контролем Мессанский пролив, отделяющий Сицилию от Италии и имеющий огромное стратегическое значение. Вся торговля на юге Апеннинского полуострова попадала бы в их руки, а кроме того, у карфагенян появлялся отличный плацдарм для вторжения уже в Италию. Война против такой богатой и могущественной страны, как Карфаген, должна была быть очень тяжелой, но для определенной части римского общества могла принести и значительные выгоды: в случае успеха новые прибыли получали бы римские торговцы (пока, впрочем, весьма немногочисленные и маловлиятельные); крестьяне, разоренные предшествующими войнами, рассчитывали поправить дела грабежом, ведь бои предполагалось вести на Сицилии, вдали от родных земель (Полибий, I, 11, 2). Наконец, шанс выдвинуться обретало множество честолюбивых молодых людей, особенно из демократических кругов, которым было не так уж и важно, с кем и за что воевать.