— Животным способом.

— Как это?

— Болван! Все тебе надо объяснять. Мы же говорим по телефону, дубина! У вашего института вторая площадка есть? Есть. Туда инженеры по десять раз в день ходят. Если на каждую мелочь накладную оформлять, рабочего дня не хватит. Поэтому пользуются животным способом. За ремешок. На животике. Сверху прикрыл пиджачком. Ну и дурак! Пень березовый!.. Жду тебя у главного входа полседьмого. Все!

Мишаня повесил трубку. А Полуянов все еще стоял, недоуменно оглядывался. Нет, никто не слышал. Головань что-то подсчитывала, сидя за столом, а больше в кабинете никого не было.

Вернувшись в комнату, Ян достал из верстака две заготовки печатных плат, рассеянно вертел их в руках, не зная, на что решиться. К нему подошла Нина Кондратьевна. Она словно присутствовала при их разговоре с Мишаней и все слышала. Забрала у Яна заготовки, завернула в газету, сунула в сумочку.

Надо было позвонить Татьяне. Но идти в кабинет Головань во второй раз Ян не решился, а другого городского телефона в лаборатории не было. Утром с Татьяной было условлено, что встретятся в Приморском парке, на пересечении дорожек возле большой декоративной вазы. Так что можно и не звонить, они успеют и на встречу с Мишаней.

Когда после работы Полуянов вышел из проходной, Нина Кондратьевна ждала его. На виду у всех вытащила из сумочки и отдала завернутые в газету платы.

— Держите ваши ослиные уши.

Полуянов торопливо огляделся и увидел идущую к нему улыбающуюся Татьяну.

— Ты здесь? Я решила пройтись немножко пешком, сейчас на стадион едет столько народа, не закрываются двери.

— Но до стадиона далеко, несколько остановок.

— Ничего, мы не спеша.

Полуянов со школьных лет любил футбол, для него игры всегда были праздником. А вот Татьяна начала ходить только вместе с ним, когда учились на третьем курсе, но так пристрастилась, что теперь не пропускала ни одного матча. Узнавала всех игроков, как только те появлялись на поле, и часто поправляла диктора, объявлявшего по стадиону состав команды.

— Ты не устала? — спросил Ян, заботливо поддерживая ее под руку.

— Нет еще.

Рядом по проспекту вереницей проносились такси, все в одну сторону, к стадиону, и занятые. Ян скорее просто так, не рассчитывая на что-то, поднял руку. Одна из машин затормозила у поребрика, открылась задняя дверца. Два места на последнем сиденье были свободны.

— Повезло! — обрадовалась Татьяна.

Через несколько минут они уже шли центральной аллеей Приморского парка. По аллее рядами, как на демонстрации, шагали болельщики. По обочинам, обгоняя друг друга, бежали мальчишки, выскакивали на параллельную дорожку, на которой посвободнее, мчались по ней.

— Смотри-ка, купаются! — воскликнула Татьяна. В пруду, мимо которого они проходили, плавали два мальчишки, а еще трое стояли на берегу — каждый на одной ноге, другая подобрана к животу, зябко скорчившись, обхватив себя наискось руками. — Вот дурачье! Закоченеют!

— Ничего им не будет!

Минуты через три мальчишки пронеслись мимо них, размахивая мокрыми плавками.

— Смотри, где-то здесь нас поджидает Мишаня, — сказал Ян, всматриваясь в стоящих по обочине шоссе людей.

— Ты с ним договорился?..

Ян и Татьяна поженились на последнем курсе института. Во время весенней сессии. Зарегистрировались в день сдачи последнего экзамена. Еще сидели над билетами в аудитории, а в коридоре под дверями их ждала шумная компания друзей. Громко разговаривали, смеялись. А Мишаня, который был свидетелем со стороны жениха, не вытерпев, несколько раз заглядывал в аудиторию.

— Скоро там молодожены? Они могут опоздать.

— Не волнуйтесь, все будет в порядке, — улыбаясь, выходил в коридор экзаменатор.

— Вы их там, пожалуйста, не терзайте.

— Будет все хорошо!

И действительно, преподаватель поставил им пятерки, возможно проявив некоторое благодушие.

Из института они поехали во Дворец бракосочетаний. Конечно, вся группа вместе с ними. Предводительствовал Мишаня Нескучаев, одетый в костюм-тройку, при широком клетчатом галстуке. Необычно деловитый в этот день, он квохтал, как возбужденный индючок, всех отталкивал грудкой:

— Не мешайте молодым, посторонитесь!..

Сейчас Мишаня первым увидел их. Он стоял у раскрытых решетчатых ворот перед памятником Кирову.

— Что же вы! Так можно и опоздать! — проворчал Мишаня, хотя и знал, что они не опаздывают и времени достаточно. — Принес платы? — спросил на ходу, прилаживаясь в ногу с Полуяновым.

— Принес.

— Давай сюда! А вот тебе расписка — о получении. То, я вижу, ты совсем обомлел. Голос стал срываться, как у зайца. Накладную на вынос оформишь завтрашним числом.

— Что у вас такое? — спросила Татьяна.

— Не женское дело! Может быть, завтра твоего мужа повезут в каталажку. Впрочем, у нас договор о техническом содружестве.

Мишаня подхватил Таню под руку. Под другую ее поддерживал Ян.

И тут, усиленный десятками репродукторов-колокольчиков, зазвучал футбольный марш, известный каждому болельщику.

— Трам-тарам-та-там, та-там…

Теперь уже заспешили все.

Мишаня и Ян приподняли Таню и почти понесли ее.

Предъявили билеты контролеру, рядом с которым стоял милиционер, а напротив, с нарочито безразличным видом, прохаживались несколько мальчишек, настолько невозмутимо спокойных, что, взглянув на них, каждому делалось ясно: мальчишкам хочется пройти на этот сектор.

Но вот по стадиону пронесся как бы общий вздох: появились футболисты. Первыми вышли судьи. Один из них нес мяч. Они шли в ногу. А как только дошли до бровки поля, побежали к центру. На трибунах зааплодировали, из-под арки стали появляться футболисты. По проходу между секторами все еще бежали болельщики, приостанавливались, чтоб рассмотреть футболистов, идущие следом подталкивали в спины: «Скорей, скорей!»

Мишаня отыскал ряд. Как всегда, сидящих в ряду оказалось больше, чем мест. Поэтому кому-то пришлось сдвинуться. Сначала усадили Татьяну, затем пристроились сами. Сели тесно, не очень удобно, однако уместились все.

Матч выдался напряженным, захватывающим, Гол в ворота противников, как обычно говорят в подобных случаях комментаторы, «назревал». Зенитовцы атаковали, и все же мяч никак не шел в сетку, то попадал в перекладину, то застревал у кого-то в ногах. Вот уж чудеса: ворота многометровой ширины, а мяч за игру несколько раз попадает в штангу, которая всего-то два десятка сантиметров толщиной! Попробуй попасть на тренировке — замучаешься, пока попадешь.

После каждой хорошей атаки весь стадион привставал, а после неудачного удара раздавался единый вздох разочарования, все садились. Привставала, конечно, и Татьяна. Но активнее всех болел Мишаня. Когда зенитовцы вели, мяч к воротам, он подсказывал, ерзая на скамейке: «Давай, давай! — и шуровал ногами, словно сам подталкивал мяч. — Так!.. Налево!.. Пассик!»

Были, конечно, атаки и на зенитовские ворота. Тогда Мишаня замирал.

Но вот по стадиону пронесся легкий, сдержанный женский смешок. Полуянов сначала ничего не понял и удивленно посмотрел на Татьяну. Она тоже улыбалась. Яна всегда поражало, насколько женщины наблюдательнее мужчин, глянул в ту сторону, куда смотрела Татьяна, и увидел, что один из футболистов побежал к кромке поля, куда бежали два человека в плащах. Они полами распахнутых плащей прикрыли футболиста, и, как передал в это время по телевизору телекомментатор, «игрок привел в порядок свой спортивный инвентарь».

И тут же произошла хорошая атака «Зенита», и…

— Го-ол! — вскочив, заорал Мишаня.

Вскочила Татьяна, вскинув руки:

— Гол!

Вскочили многие другие. Вверх взлетели кепки. А совершенно забывшийся от счастья Мишаня вцепился в уши стоящего впереди мужчины и принялся крутить их, восклицая:

— Гол, гол!

Мужчина обернулся и ударил Мишане в ухо.

— Ты чего? — опешил Мишаня.

— А ты чего?

— Так наши гол забили!

— Зачем же за уши драть!