Размышления не приводили Помпея к определенному решению, и он мед-лил, ожидая, что сам ход событий прояснит будущее. Если бы в это время сенат сделал шаг навстречу, Помпей, пожалуй, отказался бы от мысли о чрезвычайных мерах и вернулся бы в лоно Республики. Но Рим не собирался кланяться Помпею, тогда он сам дал повод сенаторам засвидетельствовать ему свое почтение.
В столицу пришло письмо полководца, в котором он просил отложить выборы магистратов до его возвращения, чтобы дать ему возможность лично поддержать своего кандидата в консулы Марка Пупия Пизона. Просьба, конечно же, была противозаконной, но на фоне ожидавшихся зол представлялась ничтожной уступкой могущественному человеку. Сенаторы увидели в ней знак к примирению со стороны Помпея и возликовали. Однако Катон остудил их восторг напоминанием о прадедах, каковым поведение Помпея показалось бы крайней наглостью и демонстрацией неуважения к государству. Несмотря на последние успехи сената, до идеала чистой республики нынешнему обществу было далеко, и Катон призвал соотечественников более целеустремленно двигаться к этому идеалу.
Увы, мечтая о полномасштабном восстановлении республиканских порядков, Катон не учитывал новых реалий своего времени: резкого расслоения римлян на классы и сословия с различными интересами, наличия провинций, в которых правление было фактически монархическим, причем в худшем его виде, и существования почти профессиональной армии, каковая является фактором не только внешней, но и внутренней политики. Вознесшись на волне побед над действительностью, Катон посчитал, что цель в самом деле близка, и боролся за нее со всею страстью своей души. В таком состоянии он не мог допустить каких-либо компромиссов и убедил сенат отвергнуть просьбу Помпея.
- Но Магн огнем и мечом отомстит нам за это! - пытались возражать ему.
- Мы живем в республике, поэтому Помпей распустит войско, едва ступит на землю Италии! - с непоколебимой уверенностью отвечал Марк.
Когда Помпей узнал, что все сенаторы были готовы уступить ему, кроме одного, но именно этот один победил, и выборы прошли законно, он воспылал гневом и вонзил меч в деревянную колонну митиленского дворца, где в то время находилась его ставка. Меч глубоко вошел в дерево, но, вытащив его и осмотрев смертоносное лезвие, Магн подумал, что за то время, пока он отсутствовал в Риме, там действительно изобрели оружие пострашнее меча, которым сначала победили Катилину, а теперь и его, Помпея Великого. "Что же это за Катон такой?" - произнес он с удивлением и усмешкой. Он вспомнил, как когда-то в Эфесе усадил угловатого молодого человека, лишенного всякого лоска и шика, рядом с собою на глазах пораженной свиты расфранченных богачей, и как этот скромный на вид юноша с достоинством равного принялся расспрашивать о государственных делах и поучать его греческими софизмами. "Удивительные вещи творятся в мире!" - воскликнул Помпей и объявил поход в Италию.
Его гигантская колонна двигалась неспешно и торжественно, словно совершая триумф по всему Средиземноморью. Он останавливался в эллинистических городах, посещал театры и жертвовал деньги на восстановление общественных зданий, а греки за это устраивали всевозможные представления и состязания поэтов и философов, где прославлялись его подвиги. Таким маршем, вздымавшим пыль славословий и оставлявшим пышный след в памяти целых народов, Помпей прошествовал половину тогдашнего мира и прибыл в Италию к концу года. Высадившись в Брундизии, полководец в последний раз построил солдат, поблагодарил их за службу и объявил, что отныне они предоставляются самим себе, напомнив, однако, о триумфе, для проведения которого им надлежало к определенному дню явиться в Рим.
Известие о том, что Помпей повел себя как настоящий римлянин и не стал использовать данную ему государством силу против этого государства, облетела Италию, и навстречу герою вышли толпы благодарных людей. В результате, Помпей, будучи уже простым гражданином, прибыл в Рим в сопровождении гораздо большей силы, чем та, которую он имел в звании императора. Ни одного самодержца никогда не приветствовало такое количество людей, как тогда - Помпея, ни один монарх не видел излияния столь искренних и добрых чувств. Каково же было Помпею, глядя на ликующий народ, вспоминать в те дни советы тех, кто звал его в злобу, кровь и слезы междоусобной войны, и все это ради трона, ради того, чтобы уважение сограждан сменилось страхом подданных, любовь свободных людей превратилась в угрюмую ненависть рабов.
В это время с другой стороны к Риму приближалась еще одна процессия. Красс, узнав о миролюбивом настроении своего соперника, отказался от мысли о добровольной ссылке и повернул обратно. Это шествие тоже было шумным и по-своему символичным. За Крассом следовали десятки высокопоставленных льстецов, сотни рабов, тысячи праздных любопытных и бесчисленное множество мулов со звонкой поклажей. Он не слышал вокруг себя восхищенных возгласов и изъявлений благодарности, зато у его ног стлались едкие пары зависти, клубившиеся по дороге подобострастным шепотом. В его свите не раздавался счастливый смех, но в повозках хищно звякали монеты и угрожающе грюкали серебряные слитки. Эти звуки ласкали слух Крассу и радовали его сильнее, чем восторги плебса, потому что в сложившихся условиях сулили большую выгоду.
Помпей завершил свой самый мирный и самый почетный марш-бросок на Марсовом поле, где и обосновался в ожидании триумфа. Навстречу ему вышли все сенаторы, но простой народ опередил их, и полководцу пришлось выступать на общем собрании всех граждан. Помпея это не смутило: до сих пор все римляне независимо от классовой и сословной принадлежности в равной степени выражали ему признательность за содеянное во славу Отечества, и он воспринимал их как единую массу. Соответствующей была и его речь. Он обращался сразу ко всем вместе и ни к кому в отдельности, обещал блага и процветание государству, но ничем не выказывал предпочтения какой-либо партии или группировке. Его фразы были обтекаемыми, мысли - аморфными, идеологические позиции - расплывчатыми. В результате, столь долго ожидавшееся выступление получило формальное одобрение всех, но не удовлетворило никого. Он разочаровал и ревностных борцов за возрождение Республики, и радикальных противников сената, и плебс, и даже сторонников примиренческой, компромиссной политики, таких, как Цицерон, поскольку принцип согласия сословий тоже был принципом и требовал твердой политической линии.
Видя, что великий полководец еще не определился со взглядами на госу-дарственную жизнь, представители различных политических течений засуетились перед ним, доказывая достоинства своих идеологий. Помпей словно бы принимал политический парад, где каждая партия стремилась предстать ему в лучшем свете и привлечь его на свою сторону. Более чем когда-либо блеснул ораторским талантом Цицерон, который на высшем интеллектуальном и эмоциональном уровне доказывал, что только согласие и единение всех общественных сил может спасти и упрочить Республику. Однако, точно ставя задачу, он ошибался в средствах ее разрешения. Цицерон верил в разум и добрую волю, но если каждый конкретный человек обладал разумом или хотя бы рассудком, то до уровня, когда возникает коллективный разум, общество не доросло, и, в то время как по отдельности люди в своих действиях руководствовались рассудком, все вместе они слепо подчинялись стихии необходимости. Стремление к расширению личной свободы за счет окружающих оборачивалось тотальным рабством всех и каждого перед обстоятельствами, которые люди способны одолеть только совместно.
Тем не менее, речь Цицерона произвела впечатление. Поднялся с места Красс и помпезно расхвалил оратора как за красивые идеи, так и за подавление заговора своего недавнего друга и соратника Катилины. Помпей не мог отстать от конкурента и тоже обронил несколько комплиментов на голову Цицерона, а заодно, оставаясь верным себе, восславил весь сенат, народ римский и богов небесных.
