Однако бессмысленная на первый взгляд выходка Цезаря эхом откликну-лась в дальнейших событиях. Попытки Цицерона добиться лояльности первых сенаторов к Помпею, чьего возвращения в Рим ожидали через несколько месяцев, теперь встречали более резкий отпор, чем прежде: у всех занозой в мозгу засело противопоставление Помпея Катулу и в его лице - партии оптиматов. В свою очередь и сам Великий ожесточился, узнав, что сенат в инциденте с освящением Капитолийского храма активно выступил против него, а потому стал благосклоннее смотреть на Цезаря и других популяров. Так был вбит еще один клин между Помпеем и сенатом, так образовалась еще одна трещина в обветшалом здании Республики.

Начало года выдалось горячим и, будучи вовлеченными в круговорот событий, сенаторы скоро забыли о загадочном выпаде против них Цезаря. Всеобщим вниманием вскоре завладел Метелл Непот. В первых числах января он созвал народную сходку и принялся сокрушаться о бедственном положении государства.

Кто тогда не сетовал на это самое бедственное положение? Разговоры о нем стали общим местом в выступлениях всех политиков, только каждый интерпретировал ситуацию по-своему, надеясь в море общих бед выловить золотую рыбку частной выгоды. По версии Непота, источником несчастий были решительность и принципиальность Цицерона и других сенаторов в борьбе с заговором Катилины, каковых давно не видывали ни Форум, ни Курия.

- Пора положить предел самоуправству Цицерона и его приспешников, совершающих противозаконные казни граждан! - зычно, на весь форум звучало возмущение Непота. - Но разворошить это змеиное гнездо и раздавить ядовитых гадов способен лишь один человек - Гней Помпей Магн! Значит, необходимо призвать спасителя Республики в Рим и вручить ему, как это уже не раз делалось и приносило успех, чрезвычайный империй!

Переждав, пока не утихли аплодисменты, неизменно сопровождающие в народе произнесение громкого имени, Непот начал сокрушаться по поводу того, что войско Катилины до сих пор не уничтожено и грозит Риму из Этрурии, в чем обвинял опять-таки сенат и Цицерона, ничуть не заботясь при этом о возникающем противоречии между первой частью речи и второй. Он отлично понимал психологию массы и знал, что восклицательные знаки с лихвой восполнят погрешности содержания.

Катилина действительно еще не сложил оружия, но конфликт удалось локализовать, и мятеж был обречен на неудачу. Сенатские войска не форсировали события лишь во избежание неоправданных потерь. Однако если само восстание уже не представляло опасности для государства, то разговоры о нем вполне годились для возбуждения недовольства.

- Расправиться с мятежниками может только один человек - Гней Помпей Магн! - вновь приводил речь к требуемому заключению Метелл. - Следовательно, необходимо немедленно призвать его в Италию вместе с его прославленными победоносными легионами, дабы он защитил граждан и от меча Катилины, и от произвола Цицерона.

Возбудив плебс, Метелл вынес предложение, ради которого его и сделали трибуном, на рассмотрение сената. В Курии идея превратить Помпея в Суллу, а сенаторов - в жертв террора, естественно, не вызвала восторга. Патриархи были так взбешены, что выражали готовность, забыв возраст и достоинство, решить исход борьбы с Непотом в рукопашной схватке. В столь накаленной атмосфере самый непримиримый противник всяческих монархических поползновений Марк Катон вдруг повел себя со стоическим спокойствием. Он усмирял разгоряченных сенаторов и объяснял им, что если они поддадутся на провокацию и позволят втянуть себя в открытый конфликт, то это как раз и послужит дестабилизационным силам общества поводом для подготовки диктатуры. В конце концов он добился внимания и своими речами убедил сенаторов доверить борьбу с Метеллом ему.

И вот, когда во время собрания Катон встал, чтобы отвечать на официальное заявление Метелла Непота, когда на нем скрестились взгляды друзей и врагов, когда одни были готовы поддержать любые его слова, а другие - все оспорить и опровергнуть, но и первые, и вторые в равной степени ждали от него чего-то из ряда вон выходящего, он неожиданно для всех заговорил о весьма далеких событиях второй Пунической войны. Напомнив о тяжких испытаниях, выпавших на долю Рима в былую эпоху, Катон восславил победу и тут же принялся обосновывать тогдашний успех тесным единением всех лучших граждан. Расписав подвиги Сципиона, Фабия и Марцелла, он подробно остановился на роли Цецилиев Метеллов, которые руководили столичной политикой в отсутствие полководцев и выполняли связующую роль между партиями и вождями.

- Именно их взвешенная и мудрая дипломатия позволила уберечь государство от внутренних раздоров в столь тяжелый период, - говорил он, - с той поры Цецилии Метеллы всегда составляли ядро здравомыслящей части сената, были украшением и опорой нобилитета.

Далее Катон плавно перешел к рассмотрению событий своего времени и аккуратно намекнул Метеллу, что его место в среде аристократии, а не в лагере Помпея, чей род по знатности и заслугам перед Республикой не идет ни в какое сравнение с Цецилиями.

- Я ничуть не сомневаюсь, что достойный потомок славного рода сегодня хочет играть ту же роль в государстве, что и его великие предки, - примиряющим, благостным тоном вещал Катон. - Однако ситуация ныне значительно усложнилась. Прежде враг был очевиден: им был Ганнибал, потом Филипп, Антиох, Персей. Теперь же зло проникло в наше общество, неприятель гнездится среди нас самих. Потому во избежание трагической ошибки сегодня как никогда следует соблюдать осторожность, прислушиваться к мнениям старших, держаться заветов предков и избегать авантюрных мер всяческой чрезвычайщины.

Старейшины притихли и слушали Катона, затаив дыхание. Они поражались тому, что в критической ситуации у этого, еще молодого человека оказалось больше рассудительности и выдержки, чем у них. Им думалось, что Метелл, вняв столь вкрадчивой, уважительной, мягкой и в то же время убедительной речи, образумится и подобно Цезарю откажется от своего предложения.

- Слава Метеллов, каковую и ныне поддерживают представители этой фамилии, в частности, пропретор Целер... - продолжал оратор, но вдруг его оборвал резкий выкрик Непота:

- Брось подхалимничать и льстить мне, Порций! Я отлично знаю славу моего рода, а потому никогда не сяду с тобою за один стол!

При этой реплике Цезарь громко расхохотался, и тем сделал конфликт необратимым. По примеру вдруг ставшего излишне эмоциональным претора захихикали другие люди того же толка, и атмосфера в Курии резко изменилась.

- Бестолочь! Ты ничего не понял! - резко отреагировал Катон, убедившийся, что его попытка договориться миром не удалась. - Разве я льстил тебе, Непот? Я напомнил тебе о достоинствах твоих предков, чтобы ты, сравнив себя с ними, осознал собственное ничтожество и навсегда сомкнул свои смердящие уста, дабы не позорить отца и дедов!

Непот вскочил с места и, заикаясь от бешенства, закричал проклятия Катону. Но и Марк, сдерживавший себя несколько часов, теперь дал волю чувствам. Его лицо налилось кровью, а мозг - ненавистью. Громким и не слишком благозвучным голосом, больше годным для битвы, чем для сената, он без труда заглушил оппонента.

- Ты, Непот, решил, будто я могу льстить визгливой шавке, которую хозяин послал вперед себя облаивать достойных граждан, чтобы затем под шумок взгромоздиться на трон? Ты возомнил, будто я могу льстить Помпееву рабу, чью пустую и оттого звонкую голову господин использует в качестве тарана против бастиона сенатской чести? Ты, Непот, настолько подл и ничтожен, что мог подумать, будто Катон способен льстить?

Метелл сделал движение, чтобы броситься на Катона, но его остановил голос Цицерона, попытавшегося поддержать товарища. Тогда Метелл резко обернулся к новому обидчику и, грубо оборвав вчерашнего консула, закричал:

- А ты, арпинский сорняк, вообще, молчи! А если тебе неймется, то прежде всего скажи, кто твой отец!

- Я-то своего отца назову, а вот тебе это сделать куда как затруднительней по милости твоей матери, - съязвил в привычном для себя стиле Цицерон в ответ на извечный упрек в незнатности своего рода.