Когда Помпей на одной единственной триреме приблизился к александрийской гавани, ему навстречу вышел также один корабль. Скитальцы сразу почувствовали прохладность приема в жарком Египте, но Помпей не изменил своего решения. За ним прибыла лодка, в которую африканцы согласились пустить только самого своего благодетеля с двумя слугами. Помпей попрощался с женою и друзьями, процитировал греческий стих по поводу гостеприимства тиранов и твердым шагом ступил в лодку. Там, кроме гребцов, находились предводитель армии Птолемея и два египетских солдата. Они встретили римлянина молчанием. Лодка отчалила, и Великий Помпей оказался один во власти африканцев.

Впрочем, присмотревшись к этим африканцам, он понял, что они не совсем африканцы. "Если я не ошибаюсь, - сказал он, обращаясь к самому угрюмому из солдат, - то вижу перед собою соратника по войне с пиратами?" Солдат молчал. "Ведь это ты, Септимий?" - настаивал Помпей. Разоблаченный перебежчик едва заметно кивнул и снова оделся бронею демонстративной суровости.

Когда Габиний захватил Египет, часть его легионеров осталась в Александрии для поддержания трона. Габиний являлся ярким представителем своего века, в подтверждение достаточно сказать, что, прожив жизнь человеком Помпея, он завершил ее, сражаясь за Цезаря. Потому и его солдаты, впитав мораль полководца, сделались настоящими профессионалами. Служа Птолемею, они напрочь забыли, что родились римлянами.

Оба солдата в лодке были из их числа. В данном случае им платил Птолемей, а не Помпей, и потому именно он был для них Великим, а не тот, кого так называл весь мир. Монета в своем кармане для них была весомее целой Вселенной. Поэтому, когда лодка ушла на достаточное расстояние от римского корабля, Септимий с собратом по профессии под одобрительный крик египтянина одновременно и очень профессионально вонзили мечи в того, кто почти полвека составлял гордость породившей их земли. Умирая, Помпей лишь успел натянуть тогу на голову, чтобы его труп имел приличный вид.

Все это произошло на глазах у Корнелии, потерявшей второго мужа за пять дет. В череде своих бед ей оставалось только дождаться самоубийства отца, которое последовало в скором времени.

Увидев расправу над Помпеем, судовладелец сразу же приказал дать триреме полный ход и взять курс обратно на Кипр. Хитрый грек давно смекнул, что дело плохо, и потихоньку начал разворачивать корабль, готовя его к бегству, едва только от его борта отчалила шлюпка с Помпеем. Поэтому отступление удалось на славу, и это позволило верному Фавонию спастись, чтобы погибнуть в битве при Филиппах.

Тем временем кровавых дел мастера кромсали шею Помпея, чтобы отделить голову и в подходящий момент преподнести ее Цезарю в качестве залога к договору о дружбе и сотрудничестве. Обезглавленное тело за ненадобностью было выброшено на берег и им заинтересовались вороны. Однако судьба подарила Помпею милосердного могильщика. Один из двух слуг, бывших с ним в шлюпке, спасся и теперь подобрал его обезображенный труп и предал огню на костре, сложенном из выброшенных на берег обломков потерпевших крушение рыбацких лодок. Так одна беда пришла на помощь другой. Этот костер с моря увидел проплывавший на триреме вдоль берега в поисках своего императора консуляр Лентул. "Интересно, кого это там хоронят в столь нищенских условиях? - спросил он безмолвную судьбу. И, грустно помолчав, добавил: - Может быть, и тебя, Великий Помпей, ждет подобный конец... До такого ничтожества дошла наша Родина..." Вскоре он высадился на берег, чтобы навести справки о Помпее, и тоже был убит римскими прислужниками африканского владыки. Увы, не спасли его вы-торгованные у других нобилей при дележе шкуры неубитого медведя после победы у Диррахия дом Гортензия и сады Цезаря. К прискорбию богачей, судьбу не купишь.

Когда Катон и Метелл Сципион направлялись в Африку, уже было известно, что Помпея видели на Кипре, и поэтому ожидали его появления либо в Египте, либо в Нумидии. Республиканцы опасались за своего вождя, так как крутой зигзаг в войне принципиально изменил его статус. Как сказали бы Цезари и цезарята нашего времени, акции Помпея резко упали, и мелкие акционеры спешили избавиться от них. Для этих мелких политических акционеров - царей и царьков Средиземноморья - Помпей сделался весьма нежелательным союзником. Особенно прозрачно об опасности, грозящей Помпею у иноземных правителей, говорил Цицерон. Поэтому Метелл и Катон торопились разыскать своего императора и при необходимости оказать ему помощь.

Метелл двинулся в царство Юбы, а Катон взял курс на Александрию. Когда его флот, следуя вдоль африканского берега, уже приближался к границам Египта, ему встретился корабль Секста Помпея, младшего сына императора. Секст сообщил Катону о гибели своего отца. Это известие резко изменило настроение в окружении Катона, и он высадил войско на берег неподалеку от города Кирены.

В то время в Александрии уже обосновался Цезарь, гнавшийся за Помпеем по пятам. Он получил голову Помпея, но не выказал удовольствия, поскольку ему не понравились советники юного царя, заявившие претензию на некоторую самостоятельность своей страны. Разочаровавшись в Птолемее, Цезарь вызвал из изгнания проигравшую междоусобицу Клеопатру. Та тайно прибыла во дворец и заключила с Цезарем договор о совместном владении Египтом, который они тут же начали приводить в исполнение, на первом этапе организовав совместное владение телом царицы. Клеопатра была молода и эффектна, поэтому Цезарь, извлекавший выгоду из любой ситуации, конечно же, не упустил возможности воспользоваться ее затруднительным положением для собственного удовольствия. Впрочем, благоговеющие перед диктаторским ореолом Цезаря писатели уверены, что пятидесятичетырехлетний плешивый муж очаровал семнадцатилетнюю девушку, и в скрипучей постели она совершала с ним любовный, а не политический акт.

Как бы там ни было, а Цезарь, покрывая тело царицы ночью и прикрываясь ее именем днем, активно ввязался в борьбу за египетский престол, причем поначалу, как это обычно с ним бывало, оказался в очень сложной ситуации.

Если бы тогда Катон со своим десятитысячным войском вступил в Алек-сандрию, у него появился бы шанс расправиться с Цезарем, однако для этого ему пришлось бы заключить союз с убийцами Помпея, что для него и его окружения было неприемлемо. Но, конечно же, Катон не знал, какие трудности терпел Цезарь, для него Египет был враждебной страной, однозначно, через злодеяние принявшей сторону Цезаря и теперь приютившей его у себя. Кроме того, Катон был слишком занят собственными проблемами, чтобы думать о Египте.

Кирена закрыла перед ним ворота так же, как незадолго до того, перед Титом Лабиеном, отказав ему в приеме. В войске начались волнения как из-за материальных затруднений, так и ввиду бесперспективности продолжения войны. Гибель Помпея у многих подорвала веру в победу, а других и вовсе лишила стимула к войне. Последнее в первую очередь относилось к союзникам. Вожди контингентов средиземноморских общин и царств признались Катону, что сражались с Цезарем только ради Помпея, из-за личного расположения к нему, а потому теперь, когда его не стало, им нечего делать в лагере республиканцев. С тем они и покинули римский стан, погрузившись со своими войсками на суда и отчалив от негостеприимного африканского берега. Однако Катон догнал их в море и, взойдя на передовой корабль, обратился к хмурым вождям с увещевательной речью.

Чем мог Катон увлечь за собою этих чужих ему и его государству людей? В той ситуации, как никогда ярко, проявилась ограниченность социальной базы Республики. Легионы принесли Риму власть надо всем обозримым миром, но это была власть легионов, а не Республики, и с установлением монархии она лишь обретала упорядоченную законченную форму. Соответственно население зависимых стран хорошо знало Помпея, знало Цезаря, но понятия не имело, кто такая есть Республика. Катон для этих людей был всего лишь офицером Помпея, офицером разгромленной армии, армии, потерявшей своего полководца, армии, не имевшей никаких шансов на победу. Суть борьбы Катона состояла в гибели за Республику, за принципы; но за что должны были гибнуть греки, испанцы, иллирийцы, фракийцы и киликийцы?