Катону по существу нечего было сказать союзникам, поэтому он в своей речи просто вынул собственное сердце в рубцах и шрамах от ран, полученных его Отечеством, кровоточащее каждой своей клеткой, но продолжавшее пульсировать с богатырской жизненной силой, будучи пронзенным тысячью стрел, и показал его всем окружающим.

Более увидев, чем услышав эту речь, союзники молча повернули суда к берегу и возвратились в римский лагерь.

После этого Катон отправился послом в Кирену, выступил там в совете старейшин, и город, несмотря на близость победоносного Цезаря, открыл ворота воинам Катона и снабдил их всем необходимым.

Успехи военачальника взбодрили солдат. В войске теперь царило необычное воодушевление, оно не походило на хищное воодушевление завоевателей в стане Цезаря или тщеславную заносчивость легионов Помпея после Диррахия. Это воодушевление было чистым, как бы хрустальным, которое основывалось на жажде подвига. Все в один голос уверяли Катона, что с ним готовы идти на любого врага, и просили скорее вести их в бой.

Однако Катон одновременно с агитацией постоянно подчеркивал, что призывает следовать за собою только идейных борцов за Римскую республику, только тех, кто предпочитает погибнуть свободным, нежели жить рабом. Но его заверения о готовности отпустить с миром каждого, кто не чувствует в себе достаточной моральной силы для продолжения битвы за свободу Отечества, лишь умножали воинственный энтузиазм солдат. Катон как бы окружал людей нравственным полем, в котором подавлялись все пороки, алчность и эгоизм теряли свою власть и действовали только законы человечности. Души людей очищались, омолаживались и возвращались к естественному состоянию любви к ближнему.

Определяясь с дальнейшими планами, Катон руководствовался сведениями из Нумидии о том, что Юба хорошо принял Метелла Сципиона и готов продолжать войну с Цезарем. Зимовать в Кирене Катон не мог по причине отсутствия ресурсов, необходимых для снабжения армии. Кроме того, не следовало держать солдат в праздности. О нападении на Египет он не помышлял, так как на помощь Цезарю уже шли войска из Азии. Учитывая все это, Катон решил переправиться со своими силами в Нумидию, чтобы сделать царство Юбы плацдармом для борьбы с претендентом в римские цари.

Поблагодарив жителей Кирены за гостеприимство, Катон погрузил своих людей на корабли и вышел в море. Стояла зима, несудоходная пора, но погода будто бы позволяла путешествовать. Вообще, у Катона были сложные взаимоотношения с морской стихией: иногда ему удавались плавания в самое худшее время года, а в других случаях он терпел бедствия даже летом. Столь же коварной и капризной по отношению к нему показала себя природа и в тот раз. Притворным спокойствием выманив людей с берега, она внезапно обрушила на них шквал своих ударов, атакуя сразу и с воздуха, и с моря. Вдруг взъярившиеся волны нещадно кидали и хлестали суда, а резкий ветер гнал их на мели, минным полем покрывавшие дно в заливе Сирта.

Судьба будто задалась целью не прощать Катону ни одного жизненного шага, мстить ему за всякое слово, за каждый вздох, не позволять ему не только больших деяний, достойных масштаба его личности и задач, но препятствовать и в мелочах, постоянно давить психологическим прессом неудач, вынуждать его ненавидеть каждое мгновенье жизни. Разбивая в щепки флот, топя людей, она словно бросала ему в лицо проклятья беспричинной злобы, будто вопила: "Уж теперь-то ты не выдержишь, ты взвоешь от отчаянья и с корнем вырвешь себе волосы на голове! Но не надейся, что это смерть, еще не все мученья ты изведал!"

Флот возвратился к берегу, и суда поспешно вытащили на сушу. Катон организовал спасательные отряды, которые вылавливали людей из воды, снимали их с мелей и подбирали на побережье. Благодаря этому потери оказались невелики, однако о морском путешествии речи уже не возникало. С того дня зима полностью овладела природой, да и флот нуждался в ремонте. Тем не менее, оставаться в Кирене Катон не мог. Город не имел возможности и желания содержать войско, а окрестности были скудны по части провианта и фуража. Поэтому Катон принял решение добираться до Нумидии по суше.

Путь пролегал через пустыню, доступную лишь караванам местных племен, народ которых настолько сжился с опасностями этого мира, что даже новорожденных детей проверял ядовитыми змеями. Однако для римлян не существовало невыполнимых задач. Оказавшись перед необходимостью одолеть пустыню, они без лишних эмоций, расчетливо и практично начали готовиться в дорогу. Катон тщательно расспросил о предстоящем маршруте всех, кто имел о нем хоть какое-то понятие, обдумал все возможные варианты развития событий, какие только мог измыслить, и много часов провел в стане кочевого племени псиллов, того самого, где в качестве игрушки младенцам дарили змей и скорпионов, изучая их опыт выживания в пустыне. В конце концов он уговорил это племя следовать за собою, обещая взаимовыгодное сотрудничество. Со всей округи были скуплены ослы, чтобы транспортировать меха с водою и воинское снаряжение, а также другой скот, предназначавшийся для пополнения продовольственных запасов в ходе путешествия.

Когда римляне выступили в путь, их процессия представляла собою внушительное зрелище. За самим войском во множестве шли вьючные животные с поклажей, за ними тянулась длинная вереница повозок, а далее мычало и блеяло огромное стадо скота. Замыкали шествие экзотические по внешнему виду и особенно по поведению псиллы, чьи разведчики, кроме того, находились во главе колонны и были распределены по всему войску. Они прямо на ходу совершали свои загадочные обряды, шептали молитвы богам пустыни, заклинали змей и прочую нечисть, воскуряли специфические благовония, чтобы отвратить злых духов. Это веселило рациональных римлян, но при всем том, однако, внушало им уверенность в успехе дела.

Как только колонна выбралась за пределы обжитых окрестностей Кирены и углубилась в степь, постепенно вымиравшую в бесплодную пустыню, Катон, шедший, как всегда, пешком, переместился с почетного места предводителя легионов вперед и возглавил процессию. Рядом с ним находились только два ликтора, оставшиеся со времен его пропреторства в Сицилии. Когда-то их было шестеро, но один погиб под Диррахием, а трое сбежало после фарсальского поражения. С этого момента и до конца путешествия Катон шел впереди войска, и это было его единственной привилегией, во всем остальном он не отличался от простых солдат.

Помимо сложностей, обусловленных тяжелым климатом, пустыня была опасна людям своими постоянными обитателями - змеями и насекомыми. Поэтому римляне во всем проявляли осторожность и чуть ли не каждое действие согласовывали с псиллами. Те умели делать змей миролюбивыми, а в случае укуса ловко отсасывали яд. По виду и запаху раны они безошибочно определяли, кто ее нанес: аспид, дипсада, сепс или какая-либо другая змея, и применяли соответствующий случаю способ лечения. Уже в первый день псиллы спасли несколько солдат. А на ночь они обложили лагерь кострами, содержащими особые вещества, дым которых отвращал ползучих хищников. Все свои действия аборигены пустыни сопровождали сложными ритуалами с заговорами, причитаниями и песнопениями. После первого знакомства с пустыней это уже не казалось римлянам смешным обычаем варваров, и они взирали на сухопарых темных от жестокого солнца псиллов, колдующих над своими зельями, чуть ли не с благоговением. Особенно возрос их авторитет после того, как один обозный раб, пренебрегши наставлениями африканцев, вышел из лагеря, в темноте наступил на змею и скончался в страшных мучениях.

Зимою в пустыне было нежарко днем, а ночью вовсе холодно, гораздо холоднее, чем на побережье. Однако сухой жесткий воздух, будто состоящий из таких же песчинок, что были и под ногами, только более мелких, жег грудь и вызывал жажду не слабее, чем летний зной. Идти по зыбучим барханам было тяжело, дышать - тяжко, на зубах скрипел песок, он же вызывал зуд в носу, резь - в глазах. Пища ложилась в чрево грузом, но не добавляла сил, а вода почти не утоляла жажду. Однако, благодаря правильно построенной тактике и подготовленности экспедиции, штурм пустыни, этой плоской, но почти неодолимой цитадели природы проходил успешно. Войско благополучно продвигалось вперед и, по оценке Катона, уже преодолело треть пути, когда пустыня в союзе с другими стихиями внезапно перешла в контрнаступление.