Однако в этом случае ему не удалось блеснуть эрудицией и талантами.

- Наконец-то ты, Катон, у меня в гостях! - с удовлетворением констатировал он после обмена дежурными фразами.

- Я помню, что недавно в гостях у тебя был и Цицерон, - заметил Катон.

- Да? - как бы в забывчивости переспросил хозяин дома, подозревая в словах гостя подвох.

- Да, как раз накануне второго процесса Габиния, - подтвердил Марк.

- Ну, конечно! У меня многие бывают, - попытался побыстрее уйти от этой темы Помпей, - но тебе я особенно рад. Наконец-то мы стали с тобою настоящими друзьями! Я мечтал об этом еще с нашей встречи в Эфесе.

- Дружба между государственными мужами налагает на них цепи, - отреагировал Катон, - потому как гражданин я дружу только с Республикой, но как частное лицо, естественно, имею свои привязанности.

- Однако ты только что оказал мне поистине дружескую услугу! - все еще стараясь выглядеть благодушным, воскликнул Помпей.

- Дружескую услугу, в твоем понимании, тебе оказали Цицерон и Клодий. В итоге, один перестал быть уважаемым гражданином, а другой простился с жизнью. Я же всегда руководствуюсь интересами государства и теперь выступил за предоставление тебе империя не из симпатии к тебе, а исходя из нужд Рима, что, как я думаю, ты должен ценить выше. И вообще, твоя новая должность - не награда, с которой надлежит поздравлять, а трудная обязанность, каковую я, будучи сенатором, в меру сил и необходимости готов делить с тобою. Как человеку я тебе сейчас сочувствую, а порадуюсь за тебя как за друга, когда, восстановив силу законов, ты сложишь с себя империй.

- Ну, ладно, Катон, - закусив губу, сказал Помпей, - я не очень хорошо понимаю вас, стоиков, но прошу тебя лишь об одном: помогай мне своими ценными советами в исполнении любой, как ты выразился, трудной обязанности.

- Я тебе уже однажды говорил, Помпей, и подтверждаю вновь, что если ты обратишься ко мне за советом в частном порядке, то получишь его как частное лицо, а если не обратишься, то я официально выскажу все, что думаю о твоей деятельности, с государственной трибуны.

Промучившись с Катоном еще два часа и так и не сумев ни понять его, ни завербовать, Помпей отпустил гостя и, закрыв за ним дверь, воскликнул: "Невозможный человек!"

И действительно, Катон всегда был и всегда будет невозможным человеком для всякого, кто помышляет о господстве над людьми.

Помпей, как это было характерно для него в подобных ситуациях, повел дело широко и уверенно. Он пополнил войско и расставил вооруженные посты на важнейших дорогах и даже в самом городе. Им было реформировано судопроизводство применительно к чрезвычайному положению. Судебный процесс упростился и сократился по времени, вступили в силу новые законы, ужесточавшие ответственность за взяточничество. Некоторые из них даже Катон посчитал перегибом. В частности, он оспаривал правомерность предпринятого консулом преследования лиц за проступки, совершенные ранее. "Несправедливо осуждать человека за прежние действия на основании закона, которого в тот момент он не нарушал, - говорил Катон, - и вообще, у нас столько трудностей, что следует думать о будущем, а не о прошлом".

Протест Катона имел под собою не только чисто юридическое основание, но и политическое. Дело в том, что Помпей пытался использовать это нововведение для расправы с неугодными ему сенаторами и для шантажа тех, кого он намеревался завербовать в свой стан. Так и не вняв Катону, Помпей продолжал смешивать личное с общественным, частное - с государственным и, ведя в целом правильную политику, использовал власть также и в собственных интересах. Он не проявлял ни малейшего снисхождения к оптиматам, преследуя их за малейшие провинности, а по отношению к друзьям его принципиальность провисала до земли, как коровье вымя.

Несмотря на свои почти шестьдесят лет, Помпей облюбовал себе в жены молодую женщину, вдову Публия Красса, сына триумвира, погибшего вместе с отцом. Он женился на ней летом, когда истек годичный срок ее траура, но с ее отцом, небезызвестным Катону Метеллом Сципионом сговорился еще зимою. И это оказалось очень кстати для Метелла, поскольку судебная лавина и его бросила на позорную скамью. Когда это произошло, Великий и несравненный Помпей топнул ногою, и пред его требовательным взором сразу предстало аж триста шестьдесят судей. Он многозначительно указал им на понурившегося Метелла и внушительно погрозил пальцем. Судьи дружно закивали головами, поспешно демонстрируя свою сообразительность. Увидев со стороны эту сцену, сопровождавшуюся столь красноречивой жестикуляцией, обвинитель тоже проявил сообразительность и отказался от иска. После этого счастливый, а самое главное, свободный отец начал готовить дочь к жертвоприношению Гименею.

Во время суда над другим приближенным Помпея Мунацием Планком была публично зачитана хвалебная характеристика подсудимому, выданная ему никем иным, как самим Магном. Это являлось грубейшим нарушением судебной процедуры, незадолго перед тем установленной все тем же Помпеем. При виде столь бесцеремонного попрания закона со стороны всемогущего лица весь суд пришел в смущение. Несчастные судьи и прочие чиновники не знали, куда деваться от стыда и потупили красные лица, страшась смотреть на белый свет. Однако среди судей был и Катон. Этот человек, этот судья, конечно же, не мог смириться с произволом, но вступать в конфронтацию с Помпеем он не хотел, поскольку в тот период интересы государства требовали консолидации всех здоровых сил общества. Поэтому он избрал путь пассивного, корректного протеста. Во время прочтения хвалебного послания Помпея Катон встал и демонстративно закрыл уши руками. Этот жест всем все разъяснил и сформировал мнение относительно происходящего и у зрителей, и у судей . Мунаций Планк по существовавшему порядку исключил Катона из числа судей как человека, явно враждебного к нему, но было поздно. Катон уже сумел осудить его вместе с Помпеем, а, будучи отстранен от судейства, тем самым и вовсе обрек его на обвинительный приговор.

Для преступников всех рангов Катон-судья являлся страшным, непреодо-лимым препятствием. Его невозможно было ни купить, ни запугать, ни обмануть, но, что еще обиднее, нельзя было и дать ему отвод. Благодаря репутации самого честного человека в государстве, Катон мог казнить и миловать одним своим именем. Если обвиняемый заявлял ему отвод, этим он как бы признавал собственную вину. Нежелание видеть своим судьею самого честного гражданина в глазах римлян являлось неопровержимым свидетельством содеянного преступления.

Планк не избежал участи всех, струсивших перед Катоном. Несмотря на настырное заступничество Помпея, он был осужден и отправился в изгнание. Очень постарался для этого и Цицерон, наконец-то отважившийся выступить против триумвиров.

Главным этапом в деле усмирения гражданских волнений стал процесс Милона. Именно инцидент с убийством Клодия был использован друзьями Помпея, чтобы нарушить и без того шаткое равновесие в обществе и вынудить сенат пойти на чрезвычайный шаг. Поэтому нити мятежа изначально находились в руках Помпея, однако впоследствии у этого протестного движения определились собственные лидеры. Одну из первых ролей играла вдова Клодия Фульвия, женщина с темпераментом Суллы, властолюбием Цезаря и исключительно собственным коварством. Неспроста все ее мужья противопоставляли себя государству.

Это была та самая Фульвия, которая позднее потребовала голову Цицерона, а получив ее, колола булавками язык оратора, прежде жаливший стрелами разоблачительных острот ее мужей. Это была та Фульвия, которая, желая вернуть себе внимание последнего мужа Марка Антония, порабощенного чарами Клеопатры и роскошью ее двора, затеяла гражданскую войну, правда, вскоре погибла. Естественно, что такая личность не могла легко подчиниться Помпею, она вообще не способна была подчиняться. Минимум, который Фульвия требовала от консула, - это смертный приговор Милону и, как следствие, амнистию всем преступлениям Клодия.