— Возможно, мы символическая цель, — сказал Грили. — Мы американские военные, и мы находимся на британской земле, символизируя союз, который сверг Талибан.

— Но ничего… более конкретного? — спросила Лиз.

— Со всем уважением, как можно знать наверняка? Некоторые люди были очень недовольны нашим присутствием, но были и люди — гораздо больше людей, — которые были очень рады нас видеть. — Он указал на портреты Д’Обиньи и Мансура. — Что касается этой воинственной парочки и их обид, то я должен сказать, что полностью уверен в системе безопасности нашей базы.

— Что вы можете рассказать о служащих ВВС США, живущих вне базы? — спросил Маккей. — Они, конечно же, уязвимы для нападения? Наверное, всем известно, где они живут.

На этот вопрос ответил Делвс.

— Если вы здесь посторонний, — сказал он, улыбаясь свысока, — вам будет чертовски трудно заполучить такую информацию. У нас очень близкие отношения с местной общиной, и любой, кто начнет задавать вопросы такого рода, очень быстро окажется лицом к лицу с военным полицейским.

— Но должны же ваши люди время от времени расслабляться, верно? — настаивал Маккей.

— Конечно, — сказал Грили, широко улыбаясь вопреки мрачности своего тона. — Но после одиннадцатого сентября многое изменилось. Дни, когда наша молодежь — мужчины и женщины — входила в местные команды по игре в дартс, безвозвратно ушли в прошлое.

— Проходят ли они специальную подготовку по вопросам безопасности и контрнаблюдения? — спросила Лиз. — Я имею в виду, предположим, что я решила последовать за какой-нибудь парочкой от паба до того места, где они живут…

— Вы продержитесь приблизительно минут пять, я думаю, прежде чем испытаете на себе весьма недружественную реакцию с участием автомобилей службы безопасности и, весьма возможно, вертолетов. Если наши люди хотят выпить пивка, они едут в какое-нибудь место на расстоянии по крайней мере семь-восемь миль, так, чтобы у них было достаточно времени на то, чтобы засечь любое транспортное средство, предположительно следующее за ними домой.

— А как вы сами, полковник? — спросила Лиз.

— Я живу на базе.

— Подполковник?

— Я с семьей живу более чем в дюжине миль отсюда в одной из деревень, — нахмурился Колин Делвс. — Я никогда не выезжаю отсюда в форме и сомневаюсь, что в деревне наберется человек пять, имеющих хотя бы приблизительное представление о том, чем я занимаюсь. Дом, в котором я живу, является архитектурным памятником второй категории, принадлежит он министерству обороны. Это последнее место, где кто-нибудь станет искать офицера военно-воздушных сил.

— А он находится под наблюдением полиции?

— В общем и целом, да. Но не так, чтобы привлекать к этому месту внимание.

Он замолчал, и снова вступил Грили, теперь уже без широкой улыбки:

— Мы можем защитить своих людей, и мы можем защитить свои самолеты. Я взял в Центральную Азию триста семьдесят шесть человек и двадцать четыре самолета, мы отработали свой срок, и я всех их привел назад. Каждого человека, каждый самолет. Я горжусь этим достижением и не дам запятнать его паре психов, которым нравится стрелять в старух. Вы уж поверьте нам в этом, хорошо? — Он указал на Делвса, который уверенно кивнул. — Мы полностью контролируем ситуацию.

Двадцать минут спустя Лиз и Маккей возвращались на БМВ в Свонли-Хит. Они ехали в тишине. Маккей поставил было компакт-диск, но Лиз попросила его выключить. Что-то беспокоило ее на подсознательном уровне.

— Что имел в виду Грили, когда говорил об «обидах» Д’Обиньи и Мансура? — спросила она в конечном счете.

— Что ты хочешь сказать?

— Он произнес что-то вроде «эта воинственная парочка и их обиды». Почему он сказал это? Какие обиды?

— Вероятно, он подразумевал те же самые обиды, которые побуждают ИТС бросать бомбы и стрелять в невинных граждан по всему миру.

— А я вот так не думаю. Такие слова не используют, говоря о членах профессиональной террористической ячейки. Они убили Рея Гантера и Элси Хоган не из-за обиды. Почему он использовал это слово, Бруно?

— Обида, шмабида, откуда мне знать? Я никогда этого парня раньше не встречал.

— Я этого и не говорила.

— Послушай, Лиз, я правда в восторге от того, как ты продвинула дело, но тебе нужно немного остыть. Ты не можешь все брать на себя, иначе ты не выдержишь, понятно? Я уверен, ты считаешь меня этаким пройдохой в плаще и с кинжалом, но не будь так строга — я ведь не враг.

Она моргнула. Над длинным ровным горизонтом висело серо-стальное небо.

— Прости, — сказала она. — Ты прав. Я действительно слишком глубоко копаю.

Но он, вполне возможно, раньше встречался с Грили, подумала она. Мы развертывались на афганской границе… Почему она чувствовала, будто находится в свободном падении? Истощение? Нехватка сна? Чего она не знала?

В молчании они продолжили свой путь к Свонли-Хит и были уже в пяти минутах от него, когда пронзительный писк мобильника сообщил Лиз о приходе текстового сообщения. Оно гласило: «Позвони Джуд». Они остановились у придорожной телефонной будки, Маккей откинул назад спинку своего сиденья, а Лиз выбралась на мокрую обочину и позвонила в следственный отдел.

— Итак, — начала Джудит Спратт, — вот что мы имеем. От родителей мы узнали, что с тринадцати лет Джин Д’Обиньи училась в школе-интернате под названием Гарт-Хаус близ Трегарона в Уэльсе. Небольшое заведение с совместным обучением, прогрессивное по своему характеру, которым руководит бывший священник-иезуит Энтони Прайс-Лэсселс. Школа известна тем, что принимает проблемных детей. Мы послали своих людей в школу, но она оказалась закрыта на рождественские каникулы, а сам Прайс-Лэсселс находится в Марокко, в местечке Аземмур, где у него есть квартира. Сегодня утром Шестерка послала в квартиру своего человека, но тот узнал от прислуги, что Прайс-Лэсселс на весь день уехал в Касабланку. Человека оставили ждать его приезда у дверей квартиры.

— А больше некого расспросить о школе? Бывших учителей, может быть?

— Мы не смогли разыскать никого, кто помнил бы о ней что-нибудь существенное. У нас создается впечатление, что заведение это очень маленькое и оно испытывает довольно серьезные финансовые проблемы. Текучесть кадров там очень высокая.

— А полиция не может просто открыть его и пройтись по архивам? Закон о предотвращении терроризма делает это возможным, не так ли?

— Конечно, и именно это прямо сейчас происходит. Как только у нас будет что-нибудь, я сообщу.

— Что-нибудь из Парижа?

— Опять же ничего существенного. Ее довольно хорошо знал один студент по имени Хамидулла Сауд. Они несколько раз ходили в кино, но перестали встречаться после того, как она сказала ему, что не одобряет его образ жизни.

— Таким образом, мы по-прежнему не имеем никакой связи с Восточной Англией?

— Ничего. А должно у нее что-нибудь там быть?

— Нет, она может быть просто прикрытием Мансура, и тогда все, что от нее требуется, это быть англичанкой. Но если она когда-либо бывала здесь прежде, это могло бы нам подсказать, где она залегла или даже какова ее цель. Так что не сбавляйте темпа, Джуд, пожалуйста.

— Не будем.

Глубоко расстроенная, Лиз повесила трубку. Им ужасно была нужна удача. Но в данный момент это было лучшее, на что они могли рассчитывать.

— Вылезай! — сказал Фарадж резко. — Сложи сумки под деревом и помоги мне с машиной.

Джин пристроила рюкзаки у корней ивы. Снова пошел дождь, свет стал меркнуть. Кругом было безлюдно.

Джин Д’Обиньи знала это место — там, где пересекались дренажные каналы Лессер-Уз и Метволд-Фен. Она знала, что вода здесь была глубока, а люди заходили редко. Вспышка памяти, яркая почти до боли, извлекла картину, каково это, когда тебе шестнадцать лет, пахнет зеленью, речным илом, а в голову ударяет смесь водки и сигарет на пустой желудок.

Им потребовалось некоторое время, чтобы найти это место, но теперь они были на целых двадцать пять миль к югу от деревни, где угнали MGB, и после того блокпоста они не видели никакой полиции, кроме проблеска огней военного вертолета далеко на севере. С учетом естественного предположения, что об угоне MGB должны были быстро сообщить, они были благодарны судьбе.