— Откровенно говоря, — сказала она, когда он вышел, — я терпеть не могла Рея Гантера, и мне не нравилось, что он у нас повсюду слонялся. Только на прошлой неделе я говорила Перри, что хотела бы навсегда запретить ему ступать на нашу землю, но Перри почему-то очень к нему расположен. Отчасти это дань памяти старому Бену Гантеру, я полагаю, а отчасти… Скажем так: если бы дошло до суда, и мы бы проиграли…

— Все стало бы намного хуже?

— Вот именно. В полном смысле слова. Но что бы там ни было, Рей Гантер, конечно, что-то замышлял. Я слышала кое-что ночью. Как по дороге проезжают грузовики. Как разговаривают люди.

— А разве не этого следовало ожидать, учитывая, что ему нужно отвезти рыбу в город?

— В три ночи? — Она покачала головой и замолчала.

— Не могли бы мы взглянуть на сад и то место, где Гантер держал свои лодки?

— Конечно. Сегодня немного ветрено, но если вы против этого не возражаете…

Вчетвером они прошли через дом к выходу в сад. Это было помещение с каменным полом, где стояли в ряд резиновые сапоги и висела одежда для работы в саду. Сам сад, как увидела Лиз, был намного привлекательнее, чем можно было подумать, глядя на строгий викторианский фасад дома. Длинная прямоугольная лужайка, обрамленная клумбами и деревьями, выходила к посадкам трав и, по-видимому, имела спуск к морю. Сквозь деревья по обеим сторонам она могла видеть пляж, теперь наполовину затопленный приливом.

— Как вы, вероятно, знаете, Холл отличается тем, что обладает единственным пригодным для причаливания местом на несколько миль в любом направлении, — сказала Энн Лейкби, пока они шли через лужайку. — У парусного клуба есть небольшая приливная бухта, но в нее не может зайти ничего больше или тяжелее легкой шлюпки.

Пару минут спустя они смотрели вниз на гальку и море.

— Здесь очень уединенно, не правда ли? — сказала Лиз.

— Деревья и стены защищают от ветра не хуже, — сказала Энн. — Но вы правы. Здесь очень уединенно.

— Был кто-нибудь на берегу сегодня?

— Только я. Этим утром.

— Вы заметили что-нибудь необычное?

Энн нахмурилась.

— Пожалуй, ничего не могу припомнить, — сказала она.

— Каким путем ходил Гантер?

Энн указала на низкую дверь в стене сада справа.

— Вон там. Она ведет в переулок. У него был ключ.

— Я мог бы прислать нескольких наших ребят по-быстрому осмотреть это место, если вы не против, — сказал Уиттен.

Энн кивнула:

— Мистер Уиттен, как вы думаете, Рей Гантер был вовлечен во что-то незаконное? Я имею в виду наркотики или что-нибудь в этом роде?

— Пока еще слишком рано говорить, — сказал Уиттен. — Но нет ничего невозможного.

Энн выглядела задумчивой. Даже встревоженной.

А ведь она по поводу мужа беспокоится, подумала Лиз, а не покойного Рея Гантера. И у нее были все основания для беспокойства, потому что Перегрин, несомненно, лгал.

Когда они выезжали из Хедленд-Холла, Лиз поглядела на часы. Было три часа дня.

— Я должна вернуться в Лондон, — сказала она Уиттену. — Но до отъезда я попытаюсь поговорить с Черисс Хоган.

— Конечно. Я прикажу одному из своих людей дать вам ее адрес. — Он поднял воротник, чтобы защититься от вновь хлынувшего дождя. — Что вы думаете о Лейкби?

— Мне она понравилась больше, чем он, — сказала Лиз. — Вы были правы.

Он кивнул:

— Не надо недооценивать людей из высших сословий. Они могут оказаться намного приятнее — и намного противнее, — чем вы можете себе представить.

Лиз не потребовалось много времени, чтобы найти муниципальный квартал, где жила Черисс Хоган. Снаружи, на усыпанной мусором автостоянке, двое мальчишек бесцельно гоняли футбольный мяч. Дерсторп, возможно, находился всего в нескольких милях от Марш-Крик, подумала Лиз, но это был совершенно другой мир.

Черисс жила на третьем этаже. Она сменила рабочую одежду на мятый черный свитер и джинсы. В глубоком У-образном вырезе свитера был виден вытатуированный дьяволенок.

— Да? — спросила она, стряхивая сигаретный пепел в дверной проем.

— Я была в пабе этим утром, — сказала Лиз.

— Я помню, — осторожно кивнула Черисс.

— Я хочу поговорить о Рее Гантере. Я работаю вместе с полицией.

— Что это значит, работаю вместе с полицией?

Лиз сунула руку в пальто и нашла свое удостоверение сотрудника государственной службы.

— Я работаю в министерстве внутренних дел.

Черисс тупо посмотрела на удостоверение. Затем кивнула и сняла цепочку с двери.

— Это ваша квартира? — спросила Лиз, протискиваясь в приоткрытую щель.

— Нет. Мамина. Она сейчас на работе.

Лиз осмотрелась. В квартире было душновато, но обставлена она была с комфортом. Электрокамин «горел» под каминной полкой, где были выставлены стеклянные украшения и фотографии. Телевизор был широкоэкранный.

Черисс знала Гантера, сказала она Лиз — она знала практически всех в Марш-Крик, — но отрицала, что между ними когда-либо что-нибудь было. Сказав это, она допустила, что Гантер вполне мог распускать слухи, что что-то было.

— Почему?

— Такой он был человек, — сказала Черисс беспечно, гася сигарету в оловянной пепельнице. — В принципе Рей Гантер думал, что для того, чтобы произвести на кого-нибудь впечатление, все, что ему нужно было сделать, это начать приставать ко мне. Ему понравилось создавать впечатление, что я ему отдалась по первому требованию.

— А на кого же Рей Гантер желал произвести впечатление?

— О, да всякий там был народ. И еще один парень… Митч. Я называла его Стаффи, потому что он был похож на бультерьера. Когда он приходил, Рей никогда не сидел у стойки, как он делал обычно.

— Где они сидели?

— В самом углу. Я спросила Рея однажды, кто это, потому что он что-то глазел на меня, и Рей сказал, что это один из его покупателей. Омары и все такое.

— Вы этому поверили?

— Взгляд у него был нехороший, — пожала плечами Черисс.

— Вы не знаете, что мог бы делать Рей в кафе «Фэрмайл» вчера ночью? — спросила Лиз.

— Понятия не имею.

— Может быть, он оказался вовлечен во что-то незаконное? Что-то, к чему могли иметь отношение его лодки?

Она снова недоуменно покачала головой.

Лиз поблагодарила ее и направилась к двери.

После жары в квартире Хоганов берег показался пронизывающе холодным. В телефонной будке пахло мочой, и Лиз обрадовалась, когда Уэдерби снял трубку на первом звонке.

— Говори, — произнес он.

— Дела плохи, — сказала Лиз. — Я возвращаюсь немедленно.

— Я буду на месте, — сказал Уэдерби.

С каждым щелчком ножниц еще один пучок темных волос падал на пол. Фарадж Мансур сидел перед нею на деревянном стуле, с белым банным полотенцем на плечах. Он не был похож на убийцу, но, по его собственным словам, стал им буквально в течение часа после въезда в Великобританию.

Это делало ее… кем? Соучастницей убийства? Это не имело значения. Имела значение только операция. Она достаточно слышала о Фарадже Мансуре и знала, что он был высокопрофессиональным оперативником. Если вчера ночью ему пришлось застрелить лодочника, значит, это было наилучшим выходом из создавшегося положения. И если его не беспокоило, что он лишил жизни того человека, это не должно волновать и ее.

А он, подумала она, весьма симпатичный мужчина. Правда, ей он больше нравился таким, каким был, когда проснулся, — этакий боец с всклокоченной гривой. Теперь, безбородый и аккуратно постриженный, он был похож на преуспевающего веб-дизайнера или копирайтера. Вручив ему ножницы, она взяла бинокль, вышла на берег и осмотрела горизонт. Ничего. Никого.

Книга, которую она прочитала вскоре после своего пятнадцатого дня рождения, была биографией жившего в двенадцатом столетии Саладина, предводителя сарацинов, который сражался с крестоносцами за обладание Иерусалимом. Сначала события, о которых она читала, казались отдаленными и туманными. Однако неожиданно она увлеклась предметом книги. Она представляла себе Саладина высоким, с ястребиным профилем, черной бородой и в остроконечном шлеме. Она узнала, как правильно писать по-арабски имя его жены Азимат, и стала воображать себя в ее роли. А когда она прочитала об окончательной сдаче Иерусалима сарацинскому принцу в 1187 году, она поняла, что именно такая концовка ей по душе.