«Карвир хоть расскажет», – вздохнул Хэннер.

При случае надо будет выспросить у него про Мелькора. Может, он ещё что-нибудь интересное знает…

Майа повернулся бочком и прижался щекой к холодной руке своего Валы, судорожно вцепившейся в волосы.

– Я тебя люблю, – прошептал он, и почувствовал, что сумасшедшая мелодия едва заметно выправилась. – Люблю… люблю тебя и никого кроме тебя… всегда буду любить…

Его прорвало, он говорил и говорил, до тех пор, пока у него не пересохло в горле, а рука Мелькора не ослабла и не упала на диван.

Чуть выпрямившись, Вала с всхлипом вздохнул и провалился в обморок.

Артэррим ждал. Он не соображал, сколько времени прошло, что с ним случилось, ему было страшно, от боли Владыки собственные страдания усиливались многократно, а остывающая кровь резала тело хуже кипящей.

– Я пришёл! – выкрикнул Карвир, неуклюже сваливаясь с головы Хэннатара. – Я тебя сейчас вылечу… ой.

Он не сдержал вскрика при виде огромного изувеченного тела. Ребра в измочаленных клочьях шкуры едва вздымались, безглазая скользкая голова на длинной ободранной шее лежала почти у его ног, к ней липли травинки.

Майа растерялся. Он не был Мелькором, он не обладал достаточной силой для исцеления дракона, особенно сейчас. Как намазать такое огромное животное, он даже не представлял.

«Помоги ему», – настойчиво сказал Хэннатар. – «Пожалуйста, сделай что-нибудь для него».

– Он… такой большой…

«Сначала глаза… потом ему станет легче, мы быстро регенерируем…»

Именно в глазницы Карвир больше всего опасался смотреть. Ослабевшими руками он кое-как открыл банку и зачерпнул пригоршню мази, холодной и чуть пощипывающей кожу.

– Потерпи… – прошептал он и, сам зажмурившись, подошёл ещё ближе, вдохнул и на ощупь просунул руку в покрытое сукровицей углубление. – Только не двигайся, пожалуйста, сейчас начнёт заживать…

Дракона заколотило от боли, но он подчинился доброму голосу лекаря и не шелохнулся. Тщательно вымазав глазницу изнутри, Карвир, шатаясь, вернулся к банке и зачерпнул ещё. Его тошнило от ощущения чужой боли, закрыться не получилось бы, да он и не считал, что это честно, закрываться, когда твоему пациенту так плохо.

«Мел…» – позвал дракон еле ощутимо.

– Потерпи, – увереннее сказал Карвир, радуясь, что зачарованная банка пополняется сама собой, быстро обработал второй глаз и начал смазывать морду дракона. Хэннатар старательно пододвигал ему ёмкость с мазью, посильно ассистируя. Увы, жёсткие когтистые драконьи лапы для обработки ран больного товарища совершенно не годились.

– Ты будешь наказан со всей строгостью. Твои действия нарушили баланс Арды. Живое чуть не стало мёртвым, а мёртвое – живым. Отправляйся за своим наказанием.

– Я не принимаю твоё решение! – упрямо мотнул головой Манвэ, скованный путами звёздного света, которые не позволяли ему подняться с колен. – Я волен делать, что захочу!

– Покуда ты не смиришь свои страсти, ты не покинешь чертогов ожидания.

– Я не хочу в Лориэн! Я не психопат!..

Элентари, царственная в холодном сиянии, возвышалась над ним. Судить блудного мужа ей позволили один на один.

– Ирмо решит.

Манвэ повлекло прочь; вырываясь, взлохмаченный и оскаленный, он яростно выкрикивал:

– Я люблю только Мелькора! Я всё равно буду его любить! И мне плевать, что ты думаешь! Ты мне всего лишь жена!

– Но я всё-таки твоя жена, – сухо отозвалась Варда и добавила: – И Королева.

Она не хотела бы озвучивать свои мысли, но иногда хочется какое-то время отдохнуть даже от самого ласкового ветра.

Мелькор перевернулся на спину. Спазм, скрутивший внутренности тугим узлом, отступил, можно было сменить позу. Правый бок онемел и противно ныл, во всём теле зудело непрекращающееся раздражение, которое при наличии сил заставило бы метаться, не находя успокоения. Сердце изредка сжималось, делая вялые попытки работать, хотелось разорвать себе грудь и хорошим ударом заставить его нормально биться.

– Мел, ты как?.. – прошептал Хэннер, вставая около дивана на колени. – Мел…

Тёмный Вала приоткрыл глаза и уставился ему в лицо. Слегка обалдев от его насмешливого неподвижного взгляда, Хэннер нервно сглотнул, понимая, от кого его унаследовали драконы.

– Мел, – настойчивее позвал майа, понимая, что, вероятно, Мелькор его не совсем узнаёт, – это я, я… Гор…

Губы Валы беззвучно повторили: «Гор», Хэннер ощутил, как заволновалась сущность его возлюбленного при этом имени, он почему-то был уверен, что на «Хэннер» такой реакции не последовало бы. Не охвати его ревность, он, вероятно, никогда не посмел бы прикоснуться к своему покровителю.

– Мел, – шепнул он, наклонившись к уху Валы, – я люблю тебя, Мел… я, я, Хэннер, помнишь меня?

Хаотическое звучание Мелькора мало отреагировало на его слова. Хэннер разозлился, ноздри у него затрепетали, сердце забилось чаще, и, встав коленом на диван, он наклонился к Мелькору, чьи глаза снова почти закрылись – остались узкие щёлочки между веками, – и собственнически поцеловал его в губы. Слабый физический контакт подействовал на него как электрический импульс, по позвоночнику прошла крупная дрожь, но реакция Мелькора его потрясла. Приоткрыв рот, Вала беззвучно застонал и чуть прогнулся под ним, ресницы у него затрепетали, а тело так мощно отозвалось, что у Хэннера округлились глаза.

– Мел, – прошептал он, голосок сразу стал гортанно-страстным, зовущим, – я тебя хочу… если тебе вдруг будет неприятно, я уйду, обещаю…

Бережно обхватив голову возлюбленного, он слегка лизнул его в губы, поцеловал в подбородок, в шею спереди, сбоку… Мелькор закинул голову и застонал, уже в голос, горло у него завибрировало под губами Хэннера, и потерявший от возбуждения всякий разум майа разодрал на нём задубевшую от крови рубашку и принялся целовать грудь и живот, особое внимание уделяя ссадинам и синякам. Кажется, одно из рёбер было сломано, Хэннер старался избегать этого участка, чтобы не причинять лишней боли; Мелькор тянулся к его рукам, слабо сжимая пальцами диванную обивку, быть может, думая, что ласкает своего партнёра, и постанывал – майа никогда раньше не слышал от него столь возбуждённых стонов и потерял всякое терпение. Желание жгло его изнутри, ему было плохо от жажды слияния, ему казалось, что сердце сейчас порвётся от перегрузки, сломается, как перегревшийся моторчик.

– Мел, Мел, Мел… люблю тебя, Мел… – повторял он как заведённый и целовал Мелькора в ухо, в угол челюсти, в шею, в плечо, усаживаясь на него верхом, потираясь о него через одежду, даря ему ласку, как более сильный и опытный любовник, впервые чувствуя за него ответственность и испытывая потребность оберегать его, делать ему хорошо, заставить его закричать от наслаждения, гармонизировать его мелодию, вылечить его… мелькнула шальная мысль, что попить Мелькору он так и не принёс… в Мандос воду, Мел, я напою тебя своей кровью, своей любовью, своей сутью, вот увидишь, тебе станет лучше… Мел, Мел, любимый, Мел… мой любимый, мой, только мой…

Дёргая пуговицы и молнии трясущимися от возбуждения руками, майа расстегнул сначала свои джинсы, потом брюки Валы, слабо дёрнулся от лицезрения последствий тулкасовских методик боя, засомневался, стоит ли, но Мелькор так яростно двинулся к нему, явно желая слияния не меньше, что Хэннер решил: хуже уже вряд ли будет.

Памятуя о головной боли, он честно постарался не закричать, когда резко ощутил Мелькора внутри, выпустил только сдавленный стон сквозь стиснутые зубы, Вала ответил на удивление могучим рыком и, схватив его за плечи, прижал к себе и принялся кусать и целовать в плечо. Постанывая от полуболезненного наслаждения, майа подавался ему навстречу, обалдевая от возможности задавать темп самому; глаза у него были сумасшедшие, он не узнавал интерьер хорошо знакомой ему гостиной, галлюцинации Мелькора проходили сквозь него, лишь немного задевая его разум, иногда ему становилось страшно от невероятности и непонятности видений и ощущений, воздействующих на столько органов чувств, сколько у него, кажется, даже не было.