«Прости, что сделал тебя волком. У меня не получилось больше».

«Я рад быть крысой, мухой, цветком, быть твоим амулетом, лишь бы иметь право прикасаться к тебе и знать, что для тебя я делаю что-то полезное».

«Ты знал лучшие времена. Стать из майа зверем… кто позавидует такой участи…»

«Но я твой волк, Мел. Я ведь всё ещё могу называть тебя «Мел»?»

«Ну конечно».

«Что ещё нужно для счастья… Мел…»

И в первые дни Арды Мелькор, сам над собой потешаясь, гулял по обширному парку Ангбанда, по ровным дорожкам с проросшими кое-где свободолюбивыми травинками, дыша, приучая и заставляя себя дышать, пропитываться заново запахом, вкусом и цветом своего мира, и всюду его сопровождал верный волк со слишком добрыми для зверя глазами. Мелькора забавляло, что они похожи на старика-человека и старого пса.

Стены Ангбанда на время мира ушли под землю, ибо не поощрялись знаки войны на мирных землях, и место площади для построения войск, казарм и укреплений занял парк. Проходя по нему, Мелькор знал, где раньше стояли офицеры, вон вместо тех больших деревьев, а на месте крошечного озерца, в которое с приятным журчанием впадает родничок, находились орудия дальнего боя, могучие катапульты, каждый выстрел которых сметал до сотни единиц вражеской армии. А там, там, где ныне роскошные дикие цветники, заросли плюща на деревянном боку беседки, там, на полуразрушенной крепостной стене, стоял бледный, бешено выкрикивающий приказы войскам Гор, когда они сражались в последний раз. Дрались как звери… и проиграли.

После того поражения Гор имел право бросить меня. У него оно было. Потому что я бросил его. Пусть и против воли. Второй раз я его не заслужил…

«Мелькор…» – тронул мордой его пальцы Карвир, и Вала с трудом загнал воспоминания в ту тёмную глубину, где таились до времени призраки прошлого.

На второй и третий день к Мелькору вернулись духи войны и драконы, и если драконы могли сойти за домашних зверюшек, то от духов полагалось избавиться. Они толклись возле Ангбанда беспорядочной суматошной тучей, ожидая своей участи с не присущим им покорством, и Мелькор не мог предать их доверие. Так духи стали лошадьми, и внешние знаки войны стёрлись с лица Арды. Он был бы абсолютно честен, не знай, что Манвэ не убрал ни одного укрепления, и что Мандос по-прежнему хранит в своей глубине ту клетку, в которой Морготу пришлось провести значительное время.

Окружённый своими зверями, Тёмный Вала глумился сам над собой: картина первого времени после окончательного разрыва с братьями, только климат потеплее. И цветы, вездесущие цветы, Мелькору казалось порой, что он тонет в них, так сильно они пахли, безмерно радуясь своему существованию.

Потом ему позвонил Намо. Телефоны взамен осанвэ предложили ввести именно Фэантури – как более безопасный аналог для повседневного общения. Осанвэ они, поражённые временным дисбалансом и звучащие слишком громко, а потому опасающиеся вызвать смуту, использовать пока избегали.

– Майар воскресли, Мел, – услышал Мелькор голос Намо. – Твоего тоже отдали… а я и не ждал.

Мелькор не мог решить, радоваться или горевать, он знал, что воскресшие майар юны, что они ничего не помнят, и не представлял, что ждать от своего нового Гора, но сумасшествие почти прошло и проявлялось теперь приступами, всё реже и реже.

– Конечно, помню, Карвир.

«Ты стал звучать ровнее с той поры», – улыбнулся волк и, потянувшись, сел. – «Погуляем?»

– Пошли, – поднялся с порога Мятежник.

– А я?

Мелькор обернулся. Хэннер стоял у порога в растянутой мелькоровской футболке с заклинанием против запачкивания, рунами написанном на груди белым по чёрному, в шортах, которых было из-под футболки почти не видно, и в кроссовках, и оттого казался ещё более юным, чем был на самом деле.

– А ты что? – невольно разулыбался Вала.

– Меня возьмёшь гулять? – осведомился Хэннер с намёком на то, что, мол, ты с волком чаще, чем со мной, гуляешь, а обо мне забыл, да, да, да?!

– И тебя возьмём. Возьмём, Виэрт?

Виэрт подскочил на задних лапах, радостно разинув пасть.

– Обязательно было волка спрашивать, – фыркнул майа, но всё равно улыбнулся и подошёл обниматься и целоваться. – Гулять – всё разнообразие, а то дома да дома… в школу пойду!

– Как, я забыл тебе сказать? У тебя сегодня начались каникулы, Хэннер!

– О нет, – притворно посокрушался Хэннер и чинно взял своего Валу за руку. – Тогда в эти каникулы мы будем гулять! Не воевать, не в Мандосе сидеть, а гулять!

– Вот и нет, в Мандосе мы сидели как раз таки в учебное время, – поддразнил Мелькор. – Может, стоит перевести тебя на индивидуальное обучение?

– Знаю я, чему ты меня научишь! Ни за что! Так и знай, я не согласен!..

– Нет так нет. Кстати, хочешь, я покажу тебе, где была раньше крепостная стена?

Виэрт неспешно трусил по дорожке впереди них, и Хэннер внимательно слушал Мелькора и смутно радовался, что только из учебника истории узнал, что такое война.

21 августа – 12 октября 2008

====== 5. Чёрные крылья над угрюмой рекой ======

Часть пятая

Чёрные крылья над угрюмой рекой

Но в твоих пальцах моё одиночество,

Сгорая, обращается в дым,

И всё, что ты можешь, и всё, что ты знаешь, –

Это делать моё сердце большим.

Nautilus Pompilius, Большое сердце

Мелькор сходил с ума в четырёх стенах.

– Пойдём погуляем. – Манвэ, деливший его страдания, обаятельно и нагло улыбнулся и потянул брата за руку к выходу из залы. – Пусть заседают хоть год, а мы будем гулять!

– Когда это ты стал таким озорником? – ухмыльнулся старший. Манвэ прищурил голубые глаза:

– Когда познакомился с тобой, братец!

У них были сложные отношения. Настолько сложные, насколько сложными могут быть отношения вечно соперничающих братьев, связанных нитями близнецовой зависимости, любовников и противников, не желающих признавать, что друг без друга им жизни нет.

Минуты согласия с братом Мелькор мог пересчитать по пальцам. Сегодня их стало на одну больше.

Крылья жали и давили изнутри, ни у кого не может быть две пары, это нелогично и нерационально.

Первые крылья он отдал Манвэ, тогда, на вершине мира; они танцевали на тающем льду, Светлый Вала внезапно согнулся, вскрикнув от боли, и рухнул на колени. Мелькор присел перед ним и положил руки ему на плечи, пытаясь узнать, что произошло, и почувствовал, что крылья перешли к хозяину. В груди зияла пустота, Манвэ выламывало в судорогах, его спина выгнулась под неестественным углом, и с новым его криком два белых крыла вырвались на свободу и расправились, белые, как антарктический снег, с лёгкой чарующей золотинкой. Они были прекрасны, и Манвэ излучал с ними новую невиданную силу, хотя и не мог превзойти своего старшего брата.

Мелькор умел дарить крылья. Первые были у него свои, широкие, чёрные, дающие неуязвимость, скорость и силу. Крылатого Мелькора не мог победить никто, и он сияющей бестией носился над миром, пока не пришёл Тулкас.

В той схватке Мелькор потерял крылья. Отец послал свой Гнев отнять то, что было его непокорному сыну дороже всего.

Новая Арда вернула ему крылья, и – вот странно! – в нём снова зародилась вторая пара. Но у Манвэ крылья остались свои, а куда девать эти вторые, настойчиво прущие наружу и ищущие хозяина, Вала решительно не знал.

Над угрюмой северной рекой (он скучал по северной природе, где прошла его молодость) возвышался большой камень, и, сидя на нём, как горгулья, Мелькор смотрел на тёмную воду и отражение своих крыльев в ней.

В очередной раз пропищал телефон. Вала, не доставая его, мысленно считал сообщение.

«Ты скоро?» – Хэннер, кто же ещё. Скучает.

Сообщения от Хэннера, давящее напряжение неподаренных крыльев и неясная болезненная тоска, – всё это привело Мелькора в крайнее раздражение, он даже захотел утопить телефон в реке, но сдержался.

Кому же вы нужны?..

Ответ напрашивался сам собой, но осознать его Мелькор не мог. Он знал это чувство, безусловно знал. Оно ускользало, стоило хоть чуть-чуть сосредоточиться, и уже извело Валу напрочь. Крылья рвались на свободу так отчаянно, будто Мелькор их сжечь собирался, и это тоже бесило дико.