Дрожа, Вала тяжело дышал, опираясь на столешницу. Майа жёстко улыбнулся и, полюбовавшись его выпирающими лопатками, выбрал левую и чувствительно укусил.

– Давай, Мел. Очухивайся, у нас стол не накрыт.

Гортхаур попятился. Он любил столы, особенно здоровенный в кабинете, самый надёжный из всех. Этот, хоть и больше, раза через три всё равно сломается.

Да и какая мебель выдержит такой темперамент?..

– Мел, иди ко мне. – Майа уселся на стол и откинулся назад, опираясь на руки. – Жду ещё полминуты и начинаю без тебя.

Ещё раз жадно схватив ртом воздух, Мелькор порывисто развернулся. Гор являл собой воплощение соблазна настолько рокового, что сам величайший соблазн Арды не мог устоять.

– Иди ко мне, – низким грудным голосом повторил майа и слегка прогнулся в пояснице. – Полминуты почти прошло…

Он иронично улыбался, принимаясь расстёгивать свои штаны, и Мелькор, конечно же, не устоял перед искушением. Как бы сильно он ни хотел увидеть своего любимого майа за рукоблудием, сейчас…

Мелькор облизнул удлинившиеся клыки. В моменты особенно сильной страсти хищные черты в нём проявлялись ярче, и если до крыльев и наращивания мускулатуры в постели ещё не доходило, то клыки и когти, бывало, выскакивали. Гортхаура это даже заводило, а как отнесётся к новым анатомическим подробностям Хэннер, Мелькор не знал и старался пока не рисковать.

Однако сводящее с ума видение уже растаяло в утренней дымке. Вала отрешённо огляделся, заметил дрыхнущего на другом краю кровати Хэннера, с головой укрывшегося вторым одеялом, подумал, что, вероятно, исходящая от него во сне энергия беднягу отпугнула, и с наслаждением потянулся. Впервые сон про Гора не вызвал у него желания свихнуться и умереть. Зато свободной энергии осталось даже слишком много.

В приподнятом настроении Вала выбрался из кровати, влез в голубые джинсы, приятно напомнившие ему только что оборвавшееся видение, и отправился на кухню, где сделал себе большую чашку кофе и два уродливых, толсто и криво нарезанных бутерброда, которые затем с размаху раскроил на четыре. С ярым эстетом Мелькором редко такое случалось, обычно он придирчиво комбинировал подходящие по размеру кусочки, пока бутерброд не достигал совершенных пропорций, но в тихие утренние минуты, всё ещё ощущая на лице прикосновения и дыхание Гора, он с жадностью вонзал зубы в бесформенные куски, глотал почти не жуя, спеша насытиться. Вырываясь после приступа вдохновения из мастерской, Гор не глядя брал со столов и из шкафчиков первые попавшиеся куски, складывал их вместе и, откусывая столько, сколько помещалось в рот, запивал прямо из чайника. Красивая сервировка майа тоже нравилась, но, оголодав за работой, тонкие мелькоровские бутерброды он всё равно складывал перед едой как минимум по два.

Покончив с тремя из четырёх непривлекательных бутербродов, Мелькор пошёл налить себе чаю и почти не удивился, поняв, что в чайнике смесь из мяты и душицы. Душицу он терпеть не мог, и не без интереса подумал, кто же в Ангбанде таким балуется.

– Чё это за гадость? – раздался голос Хэннера у него за спиной.

Вала обернулся, сжимая в руке чашку. Приторно пахло душицей.

– Мел?.. – Юный воспитанник Врага, сильно покраснев, попытался отойти, но наткнулся на стол и почему-то остался так стоять, как механизм, упирающийся в стену. – М-м-м… почему ты на меня так смотришь?..

– Как? – прищурился Мелькор.

– Странно… – Хэннер быстро опустил глаза. – Мне неудобно.

– Извини. Мне просто… сон приснился. – Мятежник улыбнулся воспоминанию о сне, но Хэннер снова прервал его, жадно осведомившись:

– Про что?

Мелькор отвернулся и поставил чашку на стол.

– Про нас.

– Хороший? – Гортхаур спрашивал так, будто от ответа зависела его жизнь.

Вала посмотрел на столешницу и вспомнил прыгающую ложечку и отлетающее к стене блюдце.

Хэннер подошёл. Тёплые руки обвились вокруг талии Врага Мира, робко, просяще погладили по животу.

– Я не могу вспомнить, что мне снилось, – пожаловался майа тихо. – Я всё время думаю, что всё помню, но как будто что-то не даёт мне понять до конца… как слово, когда вертится на языке, а сказать не можешь… Мел?..

– Что?

– Я тебя люблю.

Мелькор истерически улыбнулся и накрыл ладонями его руки.

– Я… тебя тоже… очень-очень люблю, – проговорил он хрипло и страстно.

– Так какой это был сон?..

– Вещий, – усмехнулся Мелькор.

– Я хотел извиниться.

– Да ты что? – усмехнулся Мелькор. Ему пришлось тащиться к орущему телефону через весь замок, потому что применять силу для призывания аппарата или для перемещения Вала в своём неуравновешенном состоянии опасался, и к сухому, без нотки сожаления извинению брата отнёсся скептически. – И по столь ничтожному поводу ты сделал над собой страшное усилие и позвонил? Я не ожидал от тебя такого героизма, брат! Прости, я в тебе ошибался. Как я мог. Мне почти стыдно.

– Моргот, – оборвал его Намо, и Мелькор замолчал, услышав в голосе Мандоса скрипучие нотки первозданной смертоносной стихии, тьмы более тёмной, чем его, пустой и ледяной, звук той канвы, что вьётся по краю Арды, обрывая всякое затянувшееся существование. – Я могу кое-что для тебя сделать.

– Что? Сложить мне из кубиков трактат по совращению Манвэ во Тьму? – усмехнулся Тёмный Вала. – Не шути, я уже тебя извинил.

– Ты ведь хочешь поговорить с Гором? Только не отрицай, я знаю, что он тебе снится.

– И… что?

– Я могу это устроить.

– Но… – осёкся Мелькор, и руки у него дрогнули. – Он ведь…

– Умер? – хищно усмехнулся Намо. Сидя на столе по-индейски, он пристально смотрел на выложенное кубиками слово «СМЕРТЬ». – Нет, Мел. Ничто не умирает. Мне стало интересно.

– Что тебе интересно? – рыкнул Мятежник, принимаясь ходить по кабинету. – Препарировать Хэннера?! Я тебе не позволю, так и зна…

– Интересно, – вкрадчиво вмешался Мандос, и Мелькор почти против воли мысленно увидел его тонкое нежное лицо с чуть заострёнными скулами, перекинутые через плечо серебристые волосы, Млечным Путём вьющиеся по тёмному шёлку на груди, мягко сияющую бледным свечением кожу и зловеще-мечтательный росчерк почти бесцветных губ, скрывающих ослепительную улыбку в шестьдесят семь – один выбит – тонких острых клыков, каждый в полтора раза короче, вполовину уже и в десятки раз опаснее клыка Мелькора. – Я любознателен, Мелькор. Суть твоего майа мне непонятна. Я не причиню ему вреда. Я только узнаю, что он такое, призрак ли, обладающий волей, фантом ли твоего разума или нечто совсем иное. А ты поговоришь с ним. Ты ведь давно хочешь, не правда ли?

Мелькор помолчал.

– Это точно не опасно?

– Могут быть последствия… это не страшно.

– Намо, у меня только один майа, и Гор это или не Гор, я не намерен им рисковать!

– Но иначе ты убьёшь его своими сомнениями. Он гаснет в твоих руках, ты же сам это видишь.

– Какие последствия?

– Так ты согласен?

– Да.

– Ложись рядом с ним. – Когда Намо вошёл в Ангбанд, Хэннер уже неподвижно лежал на кровати, погружённый в транс. – Будь готов увидеть себя другим. – Мандос бледно улыбнулся. – С изнанки, так сказать. Там всё немного другое.

– Так, как видишь ты? – уточнил Мелькор, ложась на спину рядом со своим майа.

– Почти. – Брат провёл над его лицом ладонью, и Тёмный нервно сглотнул, ощутив идущий от неё бездушный холод. Спальню окутывала непроницаемая темнота. – Не беспокойся, я не буду подслушивать. Когда я выпущу его, я и без того пойму, кто он. Ты готов?

– Да.

– Иди.

Мелькору показалось, что он начал проваливаться вниз, едва он закрыл глаза. Захотелось немедленно их открыть, но он преодолел инстинктивный страх, столь же сильный, как страх смерти у людей. Айнур боялись изнанки, той, что лежала ниже породившего их разума отца. Мелькор и другие были сознанием Эру, Намо – подсознательным, глубинным, непонятным, алогичным по своей сути, но именно подсознание сейчас и требовалось заблудившемуся между памятью и жизнью Тёмному Вале.