Все романы фэнтезийного триптиха формально – квесты; что важнее, это еще и альтернативная история, к которой Саймак ранее не обращался. Действие «Братства» происходит в реальности, которая разошлась с нашей в XI веке: крестовый поход папы Урбана II наткнулся на Разрушителей, вторгшихся в Македонию и разоривших Европу. «В логове нечисти» – вариация на тему Римской империи, не распавшейся до нашего времени. В каждом из этих миров есть своя версия христианства, более того, сюжет «Братства» вращается вокруг манускрипта, доказывающего существование Иисуса Христа: герою нужно доставить рукопись на арамейском в Оксенфорд (то есть Оксфорд), где живет человек, способный ее прочесть. И хотя содержание манускрипта остается для нас и для героев тайной, слова Бога оказываются действенны даже в таком виде: видимо, они – тоже своего рода магия, причем могущественнее магии прибывшего «со звезд» зла.

То, что христианство у Саймака появляется даже в фэнтези, неслучайно: тема веры пронизывает многие его романы, и поздние – в особенности. Здесь есть загадка. Известно, что фантаст отнюдь не был религиозен и точно не жаловал организованную религию. Говоря о «Мастодонии» (1978), герои которой делают бизнес на путешествиях во времени, Саймак заметил: «Самым большим туристическим аттракционом было бы распятие, в основном потому, что мы – народ движимый и заторможенный верой… Думаю, нам всем было бы намного лучше, если бы мы не цеплялись так за религию… Я бывал в маленьких городках, где ненависть между католиками и протестантами столь сильна, что протестант не купит ничего у торговца-католика и не обратится к католику-врачу, и наоборот».

С другой стороны, из-под пера Саймака вышел рассказ «Фото битвы при Марафоне» (1974), в котором есть всякие фантастические клише – банк знаний инопланетян, люди из будущего, трехмерные «фотографии» исторических событий – и который со всей очевидностью написан ради пары абзацев в финале. Среди прочего герой находит «фотографию» распятия, изображающую вполне заурядное событие, «обыденная смерть». Воинствующий атеист поглумился бы над религией, но Саймак пишет нечто совсем другое: «Из этого грустного и ничтожного события христианство может почерпнуть такую силу, какой никогда не даст ему вся символика воображаемой славы».

Саймак, надо признать, был сложной натурой. При всем своем антиклерикализме он еще в начале 1960-х писал в частном письме: «Я могу назвать себя христианином-неформалом. Временами я читаю Библию. Изредка хожу в церковь, но формально не связан ни с какой конфессией… Я верю – скорее как мистик – в высшую силу, куда менее формализованную, чем считает большая часть религий. Когда я смотрю на то, как четко и гладко функционирует организм космоса, не поверить в эту силу я не могу. При этом я несколько сомневаюсь в том, может ли эта сила быть личным Богом».

Сложно не согласиться с Робертом Эвальдом (автором одной из редких книг о фантасте, названной цитатой из «Города»: «Когда ярко пылает огонь в очагах и дует северный ветер») в том, что поздний Саймак – автор мистический. Может, слово «метафизический» подошло бы лучше: Саймака в старости волновали вопросы вселенского масштаба, неизбежно смыкающиеся с религией и верой. Что делает разумное существо разумным существом? Если это душа – что такое «душа»? И не теряют ли душу люди, увлекшиеся техническим прогрессом? По каким законам функционирует вселенная, равнодушна она к нам или наоборот? Есть ли в ней что-то, что помогает нам не сбиться с пути, – иными словами, Бог?

На все эти вопросы отвечает один из лучших, если не лучший роман Саймака – «Выбор богов» (1972). Сам фантаст говорил, что эта книга – его «окончательная декларация ценностей» и что он сочинил ее, опасаясь не успеть сказать то, что должен был сказать. Фантазия Саймака разгулялась при этом не меньше, чем в «Городе»: здесь есть исчезновение большей части человечества, многотысячелетние герои, силой мысли странствующие по космосу, обретающие сверхспособности индейцы, принявшие христианство роботы, разумные деревья, пришелец, прибывший на Землю, чтобы обрести душу, таинственный Проект… Всё это – части единого целого, которые в нужный час встанут на свои места, чтобы главная философская теория Саймака была изложена во всей красе.

В «Выборе богов» сконцентрированы все важные для автора истины. И признание того, что техника заводит человечество в тупик, мешая нам эволюционировать. И вера в то, что космосом управляет некий сотворивший его Принцип, «направляющая сила, мозговой центр, то, что делает вселенную единым целым и приводит ее в действие»; этот Принцип может казаться нам злым, холодным и равнодушным, но на деле он морален – и вмешивается, когда мы сбиваемся с верного эволюционного пути. И надежда на то, что нас спасет главное, что только есть в Принципе, этом странном саймаковском Боге, – движущая электроны и галактики любовь, возникающая из необъятного знания. И даже буддийская мысль о том, что обрести душу – значит избавиться от страданий. Как говорит Саймак устами героя, «душа – состояние ума». Позднее, в «Проекте “Ватикан”», такое же определение будет дано раю, и вряд ли это случайный повтор.

Мотивы «Выбора богов» Саймак углублял в других романах, попутно ставя грандиозный литературный эксперимент и доказывая те же истины в разных формах и жанрах: от фэнтези и аллегории до жесткой НФ и реализма, от линейных квестов вроде «Звездного наследия» (где тоже есть давняя катастрофа и отказ от технического прогресса) до полифонических романов а-ля «Проект “Ватикан”» (где роботы тоже ударились в подобие христианской религии и конструируют божество).

Любопытно, что мысли Саймака иногда дословно совпадали с тем, что по другую сторону железного занавеса писали братья Стругацкие. Вот цитата из «Выбора богов» о прогрессе: «Уничтожались цивилизации, стирались с лица земли культуры, погибали люди и надежды, игнорировалось всякое приличие. Все приносилось в жертву прогрессу. А что такое прогресс, подумал он. Как его определить? Мощь или нечто еще?» Сравните: «Прогресс может оказаться совершенно безразличным к понятиям доброты и честности… А можно понимать прогресс как превращение всех людей в добрых и честных» («Улитка на склоне»).

Стругацкие и Саймак – большая тема: впечатление такое, что они пребывали в общем идейном психополе. Скажем, разделение человечества в «Выборе богов» заставляет вспомнить роман братьев «Волны гасят ветер»: «Человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, меньшая часть его форсированно и навсегда обгонит большую, и свершится это волею и искусством сверхцивилизации, решительно человечеству чуждой». Очевидны и параллели между «Пикником на обочине» и «Пришельцами» Саймака: там и там Землю посещают инопланетяне, разум которых столь отличен от нашего, что любые попытки истолковать их действия обречены на поражение.

«Пришельцы» – один из результатов литературного эксперимента Саймака: это роман психологический и, несмотря на фантдопущение, почти реалистический. Автора интересуют не пришельцы, а спектр реакций на контакт с непостижимым. Плюс параллель с завоеванием Америки. Инопланетяне несут нам такое же благо, какое нес белый человек индейской цивилизации: «Надо думать, пришельцы не представляют себе, что они с нами делают, потому что ничего не знают о сложной экономической структуре, которую мы создали у себя…»

Или нет? Саймак не питал иллюзии насчет «экономической структуры» (и часто высказывался в своих книгах). «Быть может, это самое лучшее из всего, что когда-либо случалось с нами, – говорит героиня романа про делающих бесплатные машины и дома пришельцев. – Это может нас встряхнуть… Покажет нам, что наша экономическая система слишком чувствительна, слишком неустойчива, потому что основана на фундаменте, который с самого начала никуда не годился. Что есть и другие ценности, кроме бесперебойной работы машин… Мы бы перестали быть крысами. Ведь социально и экономически мы крысы, крысиная раса. Мы стали бы людьми и смогли бы работать ради общих целей».