Грохнул выстрел. Николай услышал его словно сквозь толщу воды. Его окутали одуряющая тишина и мрак.

Через какое-то время донеслось издалека:

— В машину его… Скорее!..

Голос был знакомый. Другой голос доложил сухо, казенно:

— Взяли, товарищ подполковник. Матерый зверь… Вы хлопца перевязывайте, а мы отведем гада.

Скрипнула дверь, и с озера потянуло дурманящей влагой. Призывный, одинокий крик ночной птицы будто завис во тьме и ждал сострадания.

Был воскресный день. Антон Иванович не спеша шел в клинику. Так и не разгадал загадки, ничего не откопал в ушедшем навеки прошлом. Сегодня ему наконец придется говорить с доктором Рейчем. Он сам позвонил утром, очень вежливо и даже несколько официально сказал, что визит кончается, так уж сложились обстоятельства, и он хотел бы встретиться с господином Богушем. Не с Антоном, а именно с «господином». Ну, и хорошо… Не вернуться им в прошлое, и пусть фрау Валькирия оставит свои запугивания.

В кабинете Рубанчука было солнечно, в открытое окно виден раскидистый тополь, блеклые его листочки у самого подоконника. Рубанчук, Крылова и Карнаухов негромко переговаривались между собой, словно кого-то ждали. Сел и Богуш у самого окна, чтоб было побольше воздуха посвежее.

Открылась дверь. Антон Иванович повернул голову и увидел… Валькирию. Она была в светло-бежевом костюме. Большие очки отливали зеленоватым блеском тополя.

— Господа… — начала она чуть нервничая. — Я должна передать вам важный документ. — Лицо ее сделалось сухим и морщинистым, как будто съежилось. Она открыла свою сумочку, вынула оттуда сложенную вчетверо газету и положила ее на стол. — Вот, прошу…

— Что это, фрау Валькирия? — без особого интереса спросил Рубанчук.

— Мне поручили… доверили… эту газету… «Франкфуртер-Рундшау» для вашего института…

Чувствовалось, что не знает, как завершить свою фразу, как объяснить свой приход.

— Поручили, говорите?..

— Да, это дело касается чести моего мужа и моей собственной чести. — Она оглянулась на Богуша. — Господин Богуш, простите, но я не могла поступить иначе.

Она зло прищурила глаза и, тряхнув головой, быстро вышла.

Богуш поднялся, подошел к столу и взял газету. Развернул. Увидел обведенное черным фломастером фото, на нем был изображен сухощавый господинчик в шляпе, большой крючковатый нос, на шее — массивный паук креста с дубовыми листьями. Внизу что-то напечатано жирным готическим шрифтом: то ли заявление, то ли интервью. Торопливо прочел. Опустил газету. Она выпала из его рук, но он даже не взглянул на нее. Обессилевший, отступил он к столу и сел.

— Что с вами, Антон Иванович? Что такое?! — кинулся к нему Рубанчук.

— Может, приляжете? — заволновалась Крылова.

— Нет, нет… рука что-то затекла, онемела… сейчас пройдет…

Карнаухов достал из шкафа лекарство.

— Выпейте, Антон Иванович, вам будет лучше.

Все стояли вокруг него, не зная, что делать. Рубанчук поднял с пола газету, развернул ее на столе. Около него склонился Карнаухов.

Крылова подвела Богуша к дивану, уложила и стала считать пульс.

— Та-а-ак… — протянул Рубанчук и прикусил губу.

Крылова подняла на него вопросительный взгляд.

— Что там? Ну… что там? Скажите.

Рубанчук махнул рукой.

— А! Потом!

Богуш стал приподниматься, но сил ему хватило только на то, чтобы поднять голову. Тогда он потянулся рукой к телефону.

— Зачем вы так, Антон Иванович?.. — начала успокаивать его Крылова. — Лежите спокойно. Не надо двигаться.

— Не принимайте близко к сердцу, Антон Иванович, — строго бросил Рубанчук. — Черт с ними!

Но Богуш только покачал головой. Ему нужен был телефон, он хотел куда-то звонить. Его голос срывался, требовательный и отчаянный голос человека, который решился на все.

В эту минуту снова открылись двери, и на пороге появился улыбающийся, сияющий приветливостью доктор Рейч. На нем был блестящий с серебристым отливом костюм, в руках — белая шелковая шляпа. Его появление показалось настолько неестественным и неожиданным, что все замерли.

— Добрый день, господа… Или… быть может, я не вовремя?

У Богуша побелели губы, он слегка приподнял голову.

— Здравствуй, Герберт… Входи.

Тишина в кабинете становилась нестерпимой. И слова Богуша падали в ней как камни, ударяющие по стеклу.

— Извините, господа… — пробормотал Рейч.

— Хорошо, что ты пришел, Герберт, — тяжело дыша, заговорил Богуш и обратился ко всем остальным: — Я вас очень прошу… Мы должны поговорить с доктором…

В его взгляде был и требовательный приказ, и покорная мольба. Словно он ждал этой минуты всю жизнь. Рубанчук переглянулся с Карнауховым, тот кивнул на дверь. Но Крылова продолжала сидеть рядом с Антоном Ивановичем.

— Я не оставлю вас, — заявила она с такой твердостью, что все это поняли и не стали возражать. Рубанчук с Карнауховым вышли за дверь.

Рейч, все еще ничего не понимая, стоял посреди комнаты и смотрел на Богуша с некоторой опаской, прижав шляпу к груди. Богуш, опершись на локоть, показал ему на стул.

— Я решил прийти к тебе сам, Антон, — нарушил тишину Рейч.

— Спасибо, Герберт. Мы знаем о вашем решении. Тут была фрау Валькирия, — медленно произнес Богуш.

— Она не могла говорить от моего имени. Я хотел сам побеседовать с тобой… — Повинуясь взгляду Богуша, Рейч взял стул и, поставив его около дивана, сел. Спросил с искренним участием: — Ты плохо себя чувствуешь?

— Так… ничего… немного сердце прихватило…

— У вас что, совещание было? — Рейч оглядел кабинет. — Я, кажется, помешал вам?..

Богуш кивнул в сторону стола на газету. Пусть Рейч возьмет ее и прочитает. Спасибо фрау Валькирии, теперь все стало на свои места, теперь они могут быть откровенными.

— Газета? — ничего не понимая, Рейч взял газету, прочитал интервью, нахмурился. — А-а…

Рейч долго молчал, потом утвердительно качнул головой. Да, правда… Хоть и не совсем… Белая шляпа его скатилась с колен на пол, неуверенными движениями Рейч сложил газету вдвое, вчетверо, потом разгладил ее на коленях. Снял тяжелые, в темной оправе очки и начал с ожесточением протирать их…

— Спасибо Герберт, — с какой-то холодной отстраненностью сказал Богуш. — Спасибо за эту правду.

— Я очень не хотел, чтобы ты ее знал, поверь мне…

— А я сразу почувствовал, что так оно и было.

— Нет, не так! — быстро заговорил Рейч. — Не совсем так… Когда партизаны обстреляли машину бригаденфюрера фон Дитриха, его привезли вместе с шофером к нам в госпиталь. Шофер скоро умер. А Дитриха положили на стол. Рана была критической… в живот и, кажется, была задета печень… Я знал, что ты блестящий хирург, но тебя забрали в гестапо… И тогда мы с майором Штумпфом вырвали тебя оттуда. Помнишь?

— Помню.

— Я поставил тебя к операционному столу. Спасая генерала, ты отвел от себя подозрения. Мы оперировали в страшных условиях… Ты показал себя великим мастером, Антон… Помнишь?

Богуш не отрывал глаз от потолка. Черной волной накатилась та ночь, и он увидел: солдаты в вестибюле, майор с пистолетом в руке, маленькое высохшее тело на операционном столе… Значит, он собственноручно спас генерала фон Дитриха…

— Ты спас не только генерала, ты спас самого себя, Антон… и того старика-врача, — голос Рейча охрип. — А я… я не мог поступить иначе.

— Что ты наделал, Герберт!

— У меня и в мыслях не было…

— Что же ты наделал тогда, Герберт! — еще тяжелее вздохнул Богуш.

— Но ведь если бы ты узнал, что Дитрих в госпитале, ты убил бы его и погубил себя… Я боялся… Но потом ваши люди подорвали офицерское казино… И ты сбежал вместе с доктором Адольфом… Помнишь?.. Я дал вам оружие и свою машину.

Стало тихо. Мария Борисовна отпустила запястье Богуша, быстро прошла к стеклянному шкафчику в углу кабинета, нашла в нем нужное лекарство и вернулась к дивану.

— Антон Иванович, родной мой, ну-ка, быстренько под язык… — Он покорно открыл рот.