— Дай-ка мне твою зрительную трубу, — попросил Анри.

Лежон протянул ему инструмент, которым пользовался в Эсслинге, чтобы следить за передвижениями австрийских войск. Анри поднес окуляр к глазу, потом вернул зрительную трубу полковнику.

— Обрати внимание на хористку, что стоит третьей слева.

— Хорошенькая, — согласился Лежон, разглядывая указанную особу. — У тебя есть вкус.

— По отношению к Валентине «хорошенькая» — не то слово. Красивая — да, блистательная — да, игривая, зачастую смешная.

— Ты мне представишь ее?

— Без проблем, Луи-Франсуа. Когда пойдем за кулисы.

Анри не стал уточнять, что Валентина была болтлива, как сойка, назойлива и несдержанна, но именно она со всеми своими недостатками сейчас больше всего подходила Луи-Франсуа. Валентина была полной противоположностью Анны Краусс.

Тем временем, действо под названием «Дон Жуан» продолжалось, но от Мольера в нем оставалось все меньше и меньше. В последнем акте, когда статуя командора уходила под землю, дона Жуана хватала стая рогатых демонов. На сцене начиналось извержение Везувия, и потоки лавы, очень похожей на настоящую, текли до просцениума. Демоны с улюлюканьем бросали героя в кратер вулкана, и занавес опускался.

Анри потащил Лежона за кулисы. По пути им встретились полуодетые актрисы, буквально таявшие от пылких комплиментов своих обожателей. «Мне кажется, будто я попал в артистическую театра „Варьете“», — улыбаясь, шепнул приятелю Луи-Франсуа. Действительно, здесь, как в Париже, соседствовали драматические актеры, нимфы, театральные критики и светские сплетники. Анри хорошо знал дорогу. Валентина делила уборную с другими хористками, и когда мужчины вошли, девушка разгримировывались. На ней была лишь тонкая туника, тем не менее, она без смущения протянула Лежону руку для поцелуя.

— Мы приглашаем тебя отужинать с нами в Пратере, — сказал Анри.

— Отличная идея! — воскликнула Валентина, не сводя глаз с офицера, и тут же игривым тоном спросила: — Значит, вы участвовали в этом ужасном сражении?

— Да, мадемуазель.

— Вы мне о нем расскажете? С городских стен ничего не было видно!

— Будь по-вашему, но только если вы согласитесь позировать мне.

— Луи-Франсуа замечательный художник, — пояснил Анри, видя недоумение Валентины.

Она взмахнула ресницами.

— Художник и военный в одном лице, — добавил Лежон.

— Замечательно! Я готова позировать вам, генерал.

— Полковник.

— Но ваша форма выглядит, как генеральская!

— Он сам ее нарисовал, — сообщил Анри.

— А вы нарисуете для меня сценические платья?

Пока Валентина выбирала вечерний туалет, мужчины ждали ее за дверью артистической уборной. Рядом несколько человек что-то горячо обсуждали, но Анри и Лежон уловили лишь обрывки их разговора:

— Иллюминат, клянусь вам! — произнес полный господин в черном рединготе.

— Но он такой молоденький! — с дрожью в голосе сказала одна из хористок.

— Тем не менее, он пытался убить императора.

— Пытался, вы правильно говорите, но он этого не сделал!

— Достаточно одного лишь намерения.

— За такое безумное покушение его следует расстрелять!

— Однако его величество хотел спасти этого несчастного.

— Не может быть!

— Да, да, мне говорил генерал Рапп, который сам присутствовал при этом. Но мальчишка уперся, как мул, вдобавок оскорбил императора. И как, по-вашему, после этого прощать его?

— В Вене об этом только и говорят, он станет героем.

— Увы! Это вполне возможно.

— Императора будут обвинять в жестокости.

— Но под удар была поставлена его жизнь, а, значит, и наши жизни тоже.

— Как его звали, вашего героя, возомнившего себя Жанной д’Арк?

— Стабс или Стапс, что-то в этом роде.

Услышав имя, Анри вздрогнул. Ужин для него был окончательно испорчен. Валентина весь вечер забавляла Луи-Франсуа, и они решили встретиться снова.

Остров Лобау стал неузнаваем. За несколько дней укрепленный лагерь под командованием Массены превратился в замаскированный город, очищенный от колючего кустарника и камышовых зарослей, с улицами, фортификационными сооружениями, причалами для лодок, доставляющих продовольствие и боеприпасы. В пекарнях день и ночь пекли хлеб, а на большой огороженной поляне паслось стадо коров, переправленных с правого берега. В близлежащих монастырях и погребах зажиточных венских буржуа оказалось немало вина, и армия реквизировала его на свои нужды: доброе вино веселило солдатскую душу и скрашивало бивачную жизнь.

Помимо войск, на острове находились около двенадцати тысяч саперов, плотников и рабочих, которые строили три больших моста на сваях, защищенных выше по течению свайным же молом, преграждавшим путь любым плавучим предметам. Австрийцы, время от времени спускавшиеся к реке в районе Эсслинга, не могли видеть ловко замаскированных и нацеленных на них пушек большого калибра.

Каждое утро полковник Сент-Круа проверял ход строительных работ, а затем мчался в Шенбрунн докладывать императору о достигнутых успехах. Часовые и камергеры уже знали его и беспрекословно пропускали в Лаковый кабинет, куда он входил без стука.

30 мая в семь часов утра Сент-Круа прибыл с очередным докладом и увидел императора со стаканом воды в руке.

— Хотите воды? — спросил император, указывая на графин. — Вода из шенбруннского родника чудо как свежа и восхитительна на вкус.

— Я верю вашему величеству однако отдаю предпочтение хорошему вину.

— D'accordo! Месье Констан отправьте полковнику две сотни бутылок бордо и столько же шампанского.

Император и его новый фаворит устроились в салоне кареты-берлины и отправились в сторону Эберсдорфа, откуда хорошо просматривались строящиеся мосты. Ежедневно бывая в деревне, Наполеон каждый раз ненадолго навещал Ланна, но его состояние не оставляло никаких надежд на выздоровление. Этим утром Марбо покинул свой пост у изголовья маршала. Опираясь на трость, недолеченное бедро продолжало побаливать, он ожидал императора перед конюшней. Наполеон торопливо выбрался из кареты.

— Маршал?

— Умер этим утром, сир. В пять часов у меня на руках.

Император поднялся на второй этаж и целый час провел у тела покойного в провонявшей гноем комнате. Выйдя из дома, он поблагодарил Марбо за верность и попросил распорядиться насчет бальзамирования тела маршала перед его отправкой во Францию.

В глубокой задумчивости Наполеон следовал за Сент-Круа, молча слушая его пояснение касающиеся выполненных работ. Заговорил он лишь в палатке Массены. Герцог де Риволи принимал его, сидя в кресле, потому что одна нога у него была плотно забинтована.

— Как! Вы тоже? Что, черт возьми, с вами случилось? Насколько мне известно, сражение закончилось!

— Я провалился в какую-то дурацкую яму, заросшую травой, и с тех пор хромаю. В моем возрасте, сир, кости становятся чрезвычайно хрупкими.

— Ладно, берите ваши костыли и следуйте за мной.

— Мой врач должен делать перевязку каждый час, сир. Надеюсь, мы пойдем не слитком далеко.

Массена неуклюже ковылял позади императора и Сент-Круа, который подробно рассказывал об устройстве десантных барж, заложенных по его приказу.

— Каждая баржа берет на борт триста человек, сир. В носовой части находится щит, обеспечивающий защиту от огня противника, но, как только мы достигаем берега, щит откидывается и служит трапом для высадки на сушу.

Наполеон посетил мастерские, потом осмотрел оборонительные сооружения, а в завершение пожелал прогуляться по песчаному берегу, где его солдаты обычно купались на глазах удивленных австрийцев. Чтобы не рисковать понапрасну, Наполеон и Массена накинули на плечи простые сержантские шинели.

— Через месяц мы начинаем наступление, — сказал император. — К тому времени у нас будет сто пятьдесят тысяч солдат, двадцать тысяч лошадей, пятьсот орудий. Бертье ручается за это. А что виднеется там, вдалеке?

— Палатки в лагере эрцгерцога Карла.