— А балки? Понадобится тысяч девять, не меньше... Хорошо хоть в этой ужасной стране есть леса для их заготовки.

— И еще около четырех тысяч брусьев плюс, как минимум, девять тысяч метров прочного троса.

— Да, и якоря.

— Или рыбацкие ящики, ваше сиятельство. Мы заполним их ядрами.

— Давайте экономить ядра, полковник.

— Я постараюсь.

— Тогда за дело, да поживее! Реквизируйте все, что плавает!

Лежон собрался уходить, но Массена задержал его:

— Лежон, вы шныряете повсюду, все знаете... Скажите мне...

— Ваше сиятельство?

— Ходят слухи, будто генуэзцы вложили в венские банки сто миллионов. Это правда?

— Мне об этом ничего не известно.

— Так выясните. Я настаиваю.

Под одеялом кто-то завозился и засопел. Лежон заметил на подушке пряди светлых волос. С заговорщической улыбкой сводника Массена откинул в сторону вышитое стеганое одеяло и приподнял голову еще не проснувшейся молодой женщины за гриву пышных длинных волос.

— Полковник, поскорее разузнайте о генуэзских деньгах, и я отдам ее вам. Она вдова корсиканского стрелка, погибшего на прошлой неделе, особа послушная и сговорчивая, как настоящая герцогиня!

Кабацкие нравы были чужды Лежону, и это ясно читалось по его каменному лицу. По мнению Массены, этим молодым тихоням было еще далеко до настоящих солдат. Маршал разжал пальцы, и голова женщины опустилась на шелковую подушку.

— Действуйте! Отправляйтесь к Дарю![14] — сухо приказал он.

Граф Дарю заправлял интендантской службой императорской армии. Он разместился со своими людьми в одном из крыльев Шенбруннского замка по соседству с апартаментами императора. До Вены было рукой подать — всего-то пол-лье. Граф правил в своей вотчине зычными окриками, беспощадно гоняя толпы гражданских, ибо за армией Наполеона следовал не военный обоз, а настоящая орда, кочевой город: пять батальонов возничих управляли двумя с половиной тысячами повозок, груженных военным имуществом и припасами; с ними ехали роты пекарей, печников, баварских каменщиков и людей прочих профессий. Ими командовали девяносто шесть офицеров интендантской службы и их заместителей. Они отвечали за расквартирование войск, сбор фуража, лошадей, повозки, полевые госпитали, снабжение, одним словом — за все. Дарю должен был знать, где раздобыть лодки.

Лежон прошел по широкому мосту, украшенному статуей сфинкса, потом миновал высокие ажурные ворота, по обе стороны которых возвышались обелиски из розового камня, увенчанные бронзовыми орлами, и оказался в квадратном дворе Шенбрунна — загородного дворца, где Габсбурги отдыхали летом, пренебрегая тонкостями придворного этикета и наслаждаясь прохладой тенистого парка, облюбованного множеством почти ручных белок. Во дворе царила суматоха: подъезжали и отъезжали кареты и повозки, маршировали императорские гвардейцы. На глаза полковнику попался капрал с зелёными льняными эполетами.

— Где Дарю? — крикнул ему Лежон.

— Туда, господин полковник, — показал рукой капрал, — идите под колоннаду слева за большим фонтаном.

Шенбрунн был венским дворцом, то есть помпезным, уютным, барочным и строгим одновременно. Сложенный из красновато-желтого камня, он напоминал Версаль, только меньшего размера и с еще большим презрением к симметрии. Лежон нашел Дарю во внутреннем дворе; тот стоял в окружении своих подчиненных и, яростно размахивая руками, распекал одного из интендантов. Появление штабного офицера граф воспринял, как очередную проблему: что еще от него хотят? Дарю упер руки в бока, отчего фалды его фрака, небрежно застегнутого на внушительном брюшке, поползли вверх.

— Здравствуйте, граф, — поздоровался Лежон, спрыгивая с лошади.

— Ближе к делу! — буркнул Дарю. — Его величество опять просит у меня чего-то невозможного?

Он четко выговаривал каждый слог, как это свойственно южанам, но его речь звучала плавно и мелодично.

— Всего восемьдесят лодок, граф.

— Вот как! Только-то? И где, по-вашему, я возьму эти лодки? Нарисую? Что, армия отправляется на прогулку по Дунаю?

— Они нужны для наведения переправы.

— О, и как это я не догадался! — хмыкнул Дарю и, повернувшись к своим людям, рыкнул: — А вы что здесь стоите, остолопы! Вам нечем заняться?

Граф проводил сердитым взглядом своих подчиненных, прыснувших во все стороны, словно стайка воробьев, и повернулся к Лежону:

— Сожалею, полковник, но в Вене больше не осталось лодок. Ни одной! Австрийцы не так просты, как кажется! Большую часть того, что может плавать, они потопили или спустили вниз по течению до Пресбурга, чтобы не оставлять нам. Разумно, не так ли? Они не хотят нас видеть на левом берегу Дуная!

Дарю взял Лежона под руку и повел в свой кабинет, заставленный ящиками и мебелью. Треуголку с кокардой он ловко бросил на стол, засыпанный служебными бумагами, огляделся и, грозно рявкнув на двух помощников, к несчастью своему задремавших на рабочих местах, выгнал их вон. Как опытный комедиант, он тут же сменил тон и с напускным изнеможением в голосе произнес:

— Какой беспорядок, полковник, какой бардак! Дела идут из рук вон плохо! Проблемы нарастают, как снежный ком! Эта чертова блокада лишь вредит нам, вы уж мне поверьте!

Три года назад император решил изолировать Англию, перекрыв доступ ее товарам на материк, но это не помешало контрабандистам: солдатские шинели шились из сукна, сотканного в Лидсе, башмаки тачались в Нортгемптоне. Англия продолжала доминировать в мировой торговле, а имперская Европа обрекала себя на автаркию[15]: внезапно с прилавков исчезал сахар или вдруг пропадало индиго — текстильщикам нечем было красить в синий цвет ткань, из которой шились мундиры для военных. Дарю жаловался:

— Наши солдаты одеваются лишь бы как, в тряпье, что находят в деревнях или подбирают на поле боя. На что это похоже, а? На труппу бродячих комедиантов-оборванцев, вот на что! На них серые австрийские мундиры, и вы знаете, что происходит? Нет, не знаете? Я вам скажу, полковник, я скажу... — он шумно вздохнул. — Даже при легком ранении на светлой ткани расползается хорошо заметное кровавое пятно. Простая царапина выглядит так, будто вы получили удар штыком в живот, а кровь деморализует окружающих, сеет среди них страх, парализует! — И тут Дарю заговорил тоном торговца одеждой: — Тогда как на ткани красивого темно-синего цвета эти скверные пятна не бросаются в глаза и, следовательно, не так пугают людей...

Граф опустился в кресло рококо, жалобно заскрипевшее под его весом, и развернул штабную карту.

— Его величество желает выращивать вайду[16] в районе Тулузы, Альби, Флоренции... — продолжал он. — Что ж, раньше она росла там отменно, но у нас нет времени! Кстати, вы видели наших рекрутов? Они служат всего второй год, а выглядят, как ветераны! За нас воюют переодетые дети, полковник...— Дарю взглянул на карту и снова сменил тон: — Где вы хотите строить свой мост?

Лежон указал на остров Лобау. Дарю вздохнул еще громче, чем прежде:

— Хорошо, мы этим займемся, полковник.

— Безотлагательно?

— В кратчайшие сроки.

— Нужны также канаты, цепи...

— С этим проще. Кстати, готов поспорить, что у вас с утра маковой росинки во рту не было.

— Вы правы, граф.

— Тогда попробуйте стряпню моих поваров. Сегодня у них рагу из белок, впрочем, они готовили его вчера, и будут готовить завтра. Получилось, должен признать, совсем недурно, немного напоминает кролика, к тому же белок в парке так много! Когда они закончатся, будем жрать тигров и кенгуру из дворцового зверинца! Для наших пресыщенных желудков это обещает новые ощущения... Отправляйтесь к интенданту Бейлю, он сидит этажом ниже, как раз под моим кабинетом, а я вас покину: госпиталя еще не готовы, поставки фуража затягиваются, а тут еще ваши чертовы лодки... Ба, как говорил поэт Гораций, милейший Гораций: «Кто обдумал жизнь, не боится горя»[17].