— Пойдемте, узнаем.

Они оделись, вышли из дома и, крадучись, пошли по улице. Повсюду группками собирались горожане и что-то оживленно обсуждали. Шульмейстер попросил Анри снять с промокшего цилиндра кокарду, после чего они смешались с толпой взволнованных буржуа. Новости, одна невероятнее другой, распространялись со скоростью лесного пожара:

— Французы заперты на острове Лобау!

— Эрцгерцог засыпает их пушечными ядрами!

— Император взят в плен!

— Нет, нет, он убит!

— Бонапарт убит!

В руки Шульмейстера попал измятый лист бумаги, который, передавая друг другу, читали возбужденные горожане. Начальник полиции шагнул к ближайшему фонарю и пробежал глазами прокламацию.

— Что там написано?

— Что в сражении убито пятьдесят тысяч французов, месье Бейль. Это список их имен, не всех, конечно...

Колокола гудели оглушительно и тревожно.

Однако слухи, облетевшие Вену, были далеки от действительности. Император находился в Шенбрунне и беседовал с Даву. Он прибыл в лагерь Рейнской армии прежде, чем пошел дождь, затем в сопровождении маршала под охраной эскадрона конных егерей отбыл в шенбруннский замок. За всю дорогу Наполеон не произнес ни звука, зато в Лаковом салоне замка его словно прорвало:

— Как же я не люблю реки!

Император в бешенстве схватил изящный золоченый стул и со всей силы обрушил его на круглый лаковый столик.

— Даву, я ненавижу Дунай так же сильно, как ваши солдаты ненавидят вас!

— В таком случае, сир, мне жаль Дуная.

Лысый, с курчавыми бакенбардами на щеках, в круглых очках на кончике носа — он страдал сильной близорукостью, — маршал Даву, герцог Ауэрштедтский, был известен крайней суровостью по отношению к подчиненным и пристрастием к нецензурщине. Со своими офицерами он обращался, как со слугами, но при этом не проиграл ни одного сражения и был верен данному слову. Этот бургундский аристократ, ярый республиканец на первом этапе Революции, демонстрировал исключительную преданность Империи. Даву сохранял спокойствие, и это еще больше распаляло Наполеона.

— Не хватило самой малости! Если бы вы вышли справа от Ланна, победа была бы у нас в руках!

— Несомненно.

— Как при Аустерлице!

— Все было готово.

— Если бы этот осел Бертран восстановил мост за ночь, то завтра утром мы бы разнесли ошеломленные войска Карла в пух и прах!

— Без проблем, сир. Австрийцы измотаны до крайности. Я перешел бы Дунай со своими свежими дивизиями, и мы раздавили бы их, как клопов.

— Как клопов! Да, именно так! Как клопов!

Император достал из табакерки щепотку нюхательного табака и сунул себе в нос.

— Что вы можете предложить, Даву?

— Черт возьми! Мы могли бы поужинать, сир. Я умираю от голода, и меня не испугала бы даже рота австрийских пулярок!

На острове становилось многолюдно. Тысячи усталых, голодных солдат слонялись, словно тени, по ночному лесу. Многие устраивались под деревьями на мокром мху и засыпали, не обращая внимании на проливной дождь. Это столпотворение приводило в ужас службу снабжения: накормить такую массу народу представлялось задачей практически невыполнимой. Интенданты Даву отправляли продовольствие на остров на лодках, но если им и удавалось добраться до места назначения, не перевернувшись на стремнине, изголодавшие толпы мгновенно растаскивали провиант и тут же его уничтожали.

Всех раненых собрали в одно место и уложили под большими парусиновыми навесами вдоль повозок, поставленных рядами. Для сбора воды санитары повсюду расставили пустые бочки, из камыша устроили водостоки и по ним отводили воду, что скапливалась в тех местах, где намокшие тенты провисали, образуя глубокие карманы. Вонючий бульон из конины, которым кормили раненых, варили тайком, а отходы — головы и кости — прятали в деревянных чанах, откуда их таскали военнопленные, согнанные на дальнюю, песчаную оконечность острова. Время от времени кто-нибудь из санитаров обходил лежащие тела и, заметив умершего, равнодушно оттаскивал его к реке и сталкивал в воду.

Тем временем, отход войск с левого берега Дуная продолжался. Залитые ливнем, факелы уже давно не горели, но Массена своего поста не покидал. Выпрямившись во весь рост и расправив плечи, он стоял по щиколотку в жидкой грязи. С надвинутой на глаза треуголки струями стекала вода, но маршал продолжал лично следить за тем, чтобы армия, доверенная ему императором, благополучно покинула левый берег и укрылась в лесах на острове Лобау.

— Осталась только Старая гвардия, господин герцог, — доложил Сент-Круа. Намокшие перья на его треуголке обвисли и имели жалкий вид, но он не обращал на это никакого внимания.

— До рассвета еще есть время, мы справились.

— Ну, вот и последние...

Во главе батальона серых теней, завернутых в тяжелые, пропитанные водой шинели, ехал генерал Дорсенн. Солдаты месили жидкую грязь и старались не поскользнуться, спускаясь к мосту, при этом они держали строй и старались идти в ногу. Мокрые полотнища знамен обвисли на древках. Кларнетисты негромко играли императорский марш, но барабанщики молчали — они берегли свои инструменты от дождя, укрыв их под толстыми кожаными фартуками. Дорсенн остановился перед Массеной, и Сент-Круа был вынужден помочь ему спешиться — из-за ранения в голову генерал был очень слаб. Чтобы остановить кровь, при перевязке его белоснежные перчатки наложили на рану вместо тампона и привязали галуном, оторванным от мундира.

— Всего лишь осколок, — слабо улыбнулся генерал.

— Поторопитесь в госпиталь для осмотра! — рявкнул Массена. — Мы потеряли Ланна, д’Эспаня, Сент-Илера. Довольно с нас смертей!

— Только после того, как пройдут мои гренадеры и егеря.

— Упрямый осел!

— Господин маршал, я не имею права потерять сознание до окончания последнего акта. Это послужит плохим примером.

Массена взял его под руку, и они замерли, глядя, как мимо них парадным строем проходили гренадеры и ряд за рядом вступали на шаткую переправу, переброшенную через беспокойный Дунай.

— Я привел назад больше половины, — горько заметил Дорсенн.

— Сент-Круа! — обратился Массена к своему адъютанту. — Прошу вас лично проводить генерала к доктору Иванну.

— Или к Ларрею, — сказал Дорсенн, белый как полотно от потери крови.

— Ни в коем случае! Ларрей способен ампутировать вам голову! Он, как доктор Гийотен[99], отрезает все, что считает лишним...

На этой шутливой ноте разговор был закончен, и Дорсенн в сопровождении Сент-Круа отправился на остров. Массена обернулся к своим офицерам:

— Ваш черед, господа. Я следом.

Офицеры уже ступили на остров, когда в окрестностях Асперна громыхнули пушки. Массена ухмыльнулся:

— А вот и наши плуты проснулись!

Впрочем, стрельба на этом закончилась. Австрийские артиллеристы просто разрядили свои пушки, пальнув разок в сторону покинутого бивака. Эрцгерцог не знал истинных размеров ущерба, нанесенного большому мосту. Он опасался, что саперы противника быстро восстановят его, и к французам подойдет подкрепление, как это произошло накануне. Встревоженный и неуверенный, Карл отвел большую часть своих войск на старые позиции. Он даже не помышлял о дальнейшем наступлении. Его армия истекала кровью.

В полном одиночестве маршал Массена ступил на мокрый настил моста и медленно, не оборачиваясь, перешел на остров. Последним. А саперы уже готовились к разборке переправы. Их длинные, узкие тележки без бортов предназначались для погрузки понтонов, необходимых для восстановления большого наплавного моста на другой стороне острова Лобау. В шесть часов утра сражение при Эсслинге закончилось. На окрестных полях полегло более сорока тысяч человек.

Два дня на острове Лобау стоили полковнику Лежону двух лет жизни. Он с нетерпением ожидал завершения работ по восстановлению моста, а с тех пор, как войска барона Гиллера вошли в брошенные деревни, опасался возможных бомбардировок острова. Австрийцы занялись укреплением береговой черты и, несомненно, планировали разместить на новых позициях свои артиллерийские батареи. Лежон пил дождевую воду, отведал даже бульона из конины (Массена находил его отменным), но ни на миг не переставал думать о мадемуазель Краусс. Он еще не знал о ее бегстве.