Я сплю и помню—
ко мне в четыре постучится мальчик,
наверное, веслом он стукнет тихо
по темному высокому окну
и станет зябко ждать в ночи осенней,
пока я не откликнусь…
Я откликнусь,
зажгу свечу
и при неверном свете
проверю, все ли в сумку уложил:
вот хлеб,
вот нож,
вот спички,
компас,
карта,
соль в коробке…
Да что я снова все
перебираю?!
Ведь вечером все тщательно сложил
и снасти приготовил.
Какого ж черта я не сплю и помню—
ко мне в четыре постучится мальчик…
Он встанет раньше,
по тропинке мокрой
он с веслами тяжелыми пройдет
сквозь лес дремучий…
Не знает он названия созвездий,
играющих над головой, над веткой.
Он думает, что я их знаю—все.
Он думает, что я, большой и сильный,
поймаю с ним больших и сильных рыб.
Он хочет знать—зачем река стремится
отсюда к морю? И зачем опять
дождем и снегом падает обратно?
И правду ли сказала бабка Марья,
что люди все на свете помирают,
а если так—зачем они живут?
…Я улыбаюсь в темноте
и малость
свою перед Вселенной ощущаю,
и радуюсь, что горизонт безбрежен,
и мальчикам останутся загадки
великой, капитанской широты.
И забываю все свои печали.
Я должен быть правдивым и простым.
Я вправду должен быть большим и сильным,
поймать хотя б одну большую рыбу…
Стучит весло о раму.
Откликаюсь.
Зажег свечу.
И быстро проверяю—
вот хлеб,
вот нож,
вот спички,
компас,
карта,
соль в коробке…
ЭКСПРЕСС ЗА РУБЕЖ
Россия за окном,
исчерченным дождем.
Березовый колок.
Разметанный стожок.
Пасутся кони.
А стрелочник продрог,
и свернутый флажок глядит вдогоню.
На склон холма,
березками поросший,
легла пороша.
И у подножья
вновь пасется лошадь.
Охранник на посту.
И поезд на мосту
вдруг медлит ход.
Дождь ледяной стекло
колосьями сечет.
Внизу оцепененье ледостава—
река не встала.
Граница впереди.
И странная тоска
вонзает жало.
ГРЕЧЕСКИЙ МОТИВ
Веселый,
который,
приходит в свой дом,
играет с детьми, петухом и котом.
Веселый,
который
не спит по ночам.
А что его мучит—
известно всем нам.
Веселый,
который
когда он один,
он вовсе не весел—
есть много причин.
Веселый,
который
известен всем нам.
Лишь в зеркало глянешь,
тотчас же он там.
ЗИМА В ПИРЕЕ
Тот ветр,
что вздымал Маяковского парус,
упал.
Роскошные яхты у Микролимана
целуют причал.
Мы едем с Олегом на автомашине
сквозь них, как сквозь лес.
И зазывалы из ресторанов
бросаются наперерез.
И вот мы сидим в ресторане «Canaris»,
лангустов печеных едим,
белым вином запиваем закуску,
и осьминог впереди.
По-царски Олег меня угощает.
Следит официант,
чтобы бокалы—полны до края
и на столе —провиант.
Одни в ресторане средь великолепья
зеркал, позолот.
Иллюзий былых отрясает отрепья
парусный флот.
