Где наша юность,

палатки меж сосен?

Первой любви—ни следа.

Нет той любви, той страны и тех песен.

Не будет уже никогда.

Пирей. Ни дождя, ни ветра, ни снега.

От Родины—только лицо Олега.

* * *

Поедем в Падую?

Я не был в ней веками.

…Так звезды падают.

И так взлетает камень.

Поехали в Тифлис?

Там НикоПиросмани,

чей герб и чей девиз—

глаза невинной лани.

Поедем в счастье всех.

Я там ни разу не был.

А это просто грех—

жить, не увидев неба.

Поехали туда,

где нас давно заждались

Очаг. Окно. Звезда.

Что смотришь ты в печали?

* * *

Памяти Ф. Г. Лорки

Апрель испанский—

голубой, зеленый.

Морские ветры по бульварам бродят.

Средь площадей и улиц Барселоны

я шел и повторял:

—Смотри, Володя!

Пропахли солнцем, кофе и цветами

дома, балконы, жалюзи, решетки.

И яхта в порт

под всеми парусами

несет свой силуэт, как юность, четкий.

Колумб

встречает с высоты колонны

корабль белый, что идет из Ниццы.

В пролетках лакированных

влюбленных

катают тихо старые возницы.

Тропою тротуаров и бульваров

я шел и шел,

не сознавая цели,

и кофе пил у стоек тесных баров,

и снова выходил на свет апреля,

где птицы всех названий и расцветок

по всем кварталам

пели,

щебетали,

и в пленницах висящих всюду клеток

не чувствовалось грусти и печали.

Смотри!

Торгуют розами цыганки

среди платанов, взорванных листвою.

Ты пережил и Гитлера, и Франко.

Ты здесь,

в Испании!

Так что с тобою?

…Печаль

неотомщенного поэта

была подобна сдавленному стону.

Его глазами

я глядел на эту,

искрящуюся в солнце Барселону.

СОЛНЦЕ РОДИНЫ

Испанский город Авила

за крепостной стеной казался старой маркой, зубчатою такой.

С холма смотрел он тихо

на голубой рассвет,

На то, как речка Рио

уносит ночи след.

По грудь в кустах туманных река текла под мост.

А с моста иностранец

искал остатки звезд.

Щелкал кастаньетой соловей в кустах.

Автобус шел к Мадриду весь еще в огнях.

Я был иностранцем,

на меня Восток

наводил слепящий солнечный зрачок.

ТУРИСТ В МАДРИДЕ

Утром перламутровым Мадрида

из отеля

на тенистый тротуар

улицы Гран Виа

только выйду,

как земной

перевернется шар.

Грянет,

нарастая,

убывая,

так что осознать и не успеть

странная мелодия,

такая,

что ее услышать—

умереть.

Спутаются

годы, судьбы, сроки.

Полицейский глянет,

удивлен —

почему

заплакал одинокий

человек?

Чего лишился он?

Среди банков

и отелей лоска

и безмерной роскоши витрин,

прислонясь к газетному киоску,

что он плачет,

этот господин?

Раздирая

слезные каналы,

что давным-давно позаросли,

будут слезы

стыдно и устало

прожигать асфальт на полземли.

Загудят виски.

И сквозь ломоту,

отирая мокрые глаза,