никому не нужен…

А где друзья? Друзья гниют.

Никто не скажет:

—Здравствуй, Перс!..

Но тут, отодвигая чашку,

я говорю:

—   Перс, прости! —

Махнул он рукой

и продолжает:

—  Лучше ответь: как там в Москве,

когда уничтожат Шайтан-ага,

что они думают по этому поводу?

—   Шайтан-ага? Что такое Шайтан-ага?

—   Гитлер — Шайтан-ага,

смерть — Шайтан-ага,

атом в бомбе — Шайтан-ага…

Мне семьдесят лет.

У меня ревматизм.

Придумали телевизор—

целые оперы

летают по воздуху

и оперетки!

А смерть победить не могут…

С ума схожу,

как представлю себя в могиле.

Хочу смотреть на красивых женщин!

Хочу угощать тебя кофе!

Люблю

Первого Мая выпить!

И четырнадцатого июля!

Жить интересно, парень!

Одно только плохо —

я привык обслуживать

в белой рубахе, черной бабочке

(буржуазные пережитки!).

Рубаха есть —

черной бабочки нет.

Я тебе

черного кофе секрет,

ты мне —

черную бабочку?

— Ну конечно же, Перс!

Приеду в Москву —

сразу куплю тебе черную бабочку,

пришлю бандеролью.

И вот

лежит на ладони моей

черная бабочка…

А столовка пустая.

Перс неделю как умер.

И если бы я уже тоже умер —

всего нашего разговора как бы не было,

и столовки тоже скоро не будет —

ее сломают.

Осталась лишь эта

черная бабочка,

проклятая черная бабочка

да, может быть, эти самые строчки…

ПЛАВАНЬЕ В МОРЕ ЗИМОЙ

О, разбежаться

броситься

в зеленый сугроб волны!

И –

обжечься им,

вынырнуть

с другой его стороны.

Увидеть

нарастающий

над головою

вал —

его собой протаранить,

чтоб новый

навстречу встал.

Успеть

соленое солнце

судорожно глотнуть

и снова нырять сквозь волны,

а после —

в обратный путь.

…Холодное, зимнее море,

полная солнца грудь!

ГОРОД В ГОРАХ

Горы

темнее ночи

стоят по краям долины.

И сквозь

синий ночной туман

кверху

огни проносят автомашины

между недвижных звезд

и огней горожан.

Вот грузовик последний

гаснет за перевалом.

Чей-то полночный посвист

умолк в садах…

Кто-то по переулку

с палкой прошел устало,

кто-то встал на крылечке,

башку задрав.

…Тихо

мерцает город

по темным склонам.

Ночью

расслышать можно издалека,

как из ущелья к морю

со всем разгоном

бурно

по дну долины

бежит река.

КАТЕРОК

По ночному Днепру на катере

проплывал я, штурвальчик ворочал, обгоняли меня фарватером

фонари и фонарики ночи.

Наплывала тьма треугольная.

Три огня голосили: — Уйди! —

И оглядывался невольно я,

оставляя баржу позади.

И, подобно барже многотонной,

мой рокочущий катерок

нес по правому борту зеленый,

слева красный горел огонек.

В небе черном — подсолнухеспелом—междутысяч натыканных звезд

моя мачта с фонариком белым возвышалась во весь свой рост.

Как жалел я, что нет компаса,

освещенного светом планет!