рассветный трубач играл.
И так я привык к мелодии,
что слышать ее перестал.
Но вот все проснулись однажды —
чего-то недостает.
Все мучились, как от жажды…
Труба не звучала год.
У строгой домоуправши
спрашивали порой:
— Где же сосед игравший?
Может быть, он больной?
Я даже нашел квартиру,
запертую на ключ.
Висел там замок громадный,
его опечатал сургуч.
Молва пронеслась, что вроде
будут других вселять.
…Привыкли мы без мелодии
на свете существовать.
Кто утешал себя джазом,
кто патефон приобрел —
из окон звучали разом
Русланова и рок-н-ролл.
Ругались друг с другом соседи, пьяный орал во дворе,
и хмурое снежное утро
настало опять в декабре, —
когда серебром прорезалась
мелодия на заре…
Замерли все с испугом —
боялись, что пропадет.
Стали стучать друг другу: — Проснитесь! Труба поет! —
Вернулся трубач-невидимка!
Вновь играл на заре
серебряную мелодию,
мелодию в серебре!
СРЕДИ ЗИМЫ
Однажды в декабре,
когда в своей норе,
опять не зная сна,
в бессмысленной отваге
корпел я допоздна
над стопкою бумаги,
и елочные сны
глядело населенье,
и было до весны
как шубе до сирени, —
послышался в соседнем коридоре
полуночного диктора рассказ.
Он сообщал:
«Со Средиземноморья
нахлынул и пришел
поток воздушных масс».
…Я вышел.
Океан
тепла средь зданий спящих,
прибыв из южных стран,
окутывал в туман
фонарь, почтовый ящик.
Рабочий свет в окне,
не выключенный мною,
средь вымерших огней
светился за спиною…
Чернел и хлюпал снег,
белел на ветках иней.
Какой-то человек
брел городской пустыней.
Он шел и сквозь туман
казался великаном —
счастливый великан
с роскошным чемоданом.
…На площади он влез
в предчувствии полета
в светящийся экспресс,
экспресс «Аэрофлота». Автобус исчезал,
такси гасили скорость, двойной фонарь глаза вперял в туман и морось. Забытый зимний конь влек старенькие сани.
…И звал назад огонь, Оставленный в тумане.
* * *
В шесть часов утра
в городе Новгороде
в привокзальном ресторане
за сквозными гардинами
синий рассвет октября…
Кроме меня
лишь один человек,
он смакует вчерашнее пиво,
рядом с бутылкой
стыдливо лежит его шапка.
Он из тех, кто пьет пиво
в шесть утра
на вокзалах всех городов.
…А магнитофон
на стойке буфета
вспоминает,
как какой-то французский пианист
перебирал по клавишам
свою жизнь.
Официантки
уютно садят в уголке
и вставляют салфетки
углами
в круглые вазочки из пластмассы.
Смотрю на официанток,
пью плохой черный кофе,
и хороший, вежливый кот
с пола
смотрит в упор на меня
и вдруг
лапу кладет на мое колено,
замирает —
не обратится ли кофе в мясо?
Время от времени
молоденькая официантка
подходит к магнитофону.
И магнитофон
на стойке буфета
вновь вспоминать начинает,
как какой-то французский пианист
перебирал по клавишам
свою жизнь.
Человек все смакует пиво.
Кот все ждет.
Снег идет.
И от движения снега
