Оглянувшись, Ривелсея увидела, что молодой стоит шагах в десяти от неё, и ужас был в его взгляде очень глубокий и неподдельный. Животный, звериный ужас и страх за свою жизнь, такой же низкий и постыдный, как та страсть, которую она видела минуту назад в его тёмных выпуклых глазах. Потом он развернулся к ней спиной и бросился бежать. Секунду Ривелсея колебалась, не позволить ли ему это сделать, ибо выглядел он жалко, как кролик, бегущий от охотника. Но слова Повелителя «просто так не убивай, просто так не щади» тут же вспомнились ей, и тонкий свист железа пронзил уже вбирающий в себя утренний свет воздух. Бросок был сильнее необходимого и достаточно меток. Кинжал «Союзник» до упора вонзился в шею разбойника и тут же вылетел под углом, образовав огромную рану. Парень вскрикнул, захрипел и шлёпнулся на землю, после чего над лесом вновь повисла тишина.

Полная тишина, нарушаемая лишь свистом какой-то рано проснувшейся птицы и порывистым дыханием Ривелсеи, которая замерла на месте в оцепенении, глядя на лежащие на земле, распластанные, в силе, тела. Пыталась – и никак не могла согнать с себя оцепенение. Она вообще никогда не видела так много человеческой силы. Только у себя дома, в Росолесной, когда её матери приходилось перевязывать и лечить глубокие раны жителей деревни. Тогда она на всё это смотрела достаточно спокойно, но сейчас испытала абсолютный шок. Убивать ей ещё не приходилось, и то, что она сделала сейчас, было до неприятия жутким и до нестерпимости омерзительным. Однако это было необходимым, и в принципе, она мало в чём была виновата. Этих людей убил Орден ратлеров, и убил, как поняла Ривелсея, заслуженно. Она же имела вины не более, чем нож или топор, который убивает непосредственно.

Пришло уже утро, в воздухе поднялась промозглая сырость, и Ривелсею стало трясти, от холода и волнения одновременно. Но волнение она подавила мощью и сдвинулась наконец с места.

Некоторое время Ривелсея думала, что делать дальше. Убийство – вещь ужасная, из ряда вон выходящая для любого человека, если только он не привык к нему и не заглушил привычкой естественный природный страх. Так или иначе, дело было сделано, задание Ордена выполнено, люди, которые недостойны жить, мертвы. Смерть необратима, и это доставило Ривелсее облегчение, поскольку невозможность что-то изменить освобождает от любых раздумий.

Однако нужно было что-то делать с телами. Честно говоря, до самого последнего момента Ривелсея думала только о том, как добраться до деревни и найти убийц. Как их уничтожить и тем более как обойтись с телами, Ривелсея даже не раздумывала и теперь была в замешательстве. Первая мысль, чисто человеческая, была похоронить их, как хоронят всех людей, но, во-первых, они того не заслужили, а во-вторых, рыть могилу элементарно было нечем. Но оставлять так тоже не хотелось. Что подумает любой человек, увидев в лесу шесть трупов на дороге? Ривелсее больше всего хотелось просто как можно скорее отсюда уйти. Уйти – и не видеть ни испачканной и залитой силой одежды, ни зверского выражения на лицах убитых, ни остекленевших, мутных глаз с расширившимися зрачками. Но бежать она себе не позволила. Борясь с отвращением, Ривелсея по очереди, ухватив каждый труп за одежду, отволокла его с дороги и сбросила в овраг рядом с ней. Из одежды предводителя она достала деньги, свои деньги, и забрала их обратно. Больше она не стала никого обыскивать. Недостойно и нехорошо, хотя, быть может, и разумно. Чужого не надо. Ничего не надо, что могло напомнить о сделанном сегодня. И так было слишком тяжело.

Тело последнего, молодого, лежало в отдалении, и рядом с ним лежал кинжал, который Ривелсея подняла, вытерла об одежду убитого и вернула в ножны. Становилось омерзительно при мысли, что меч и кинжал ей ещё понадобятся, но сомневаться в этом не приходилось. Тащить тело до оврага было далеко, и Ривелсея просто бросила его среди кустов. На теле она заметила какой-то талисман и уже хотела, не обращая на него внимания, просто уйти, но тут в глаза ей бросилась эмблема на нём: двойной диагональный крест, вписанный в ромб – ратлерский симметричный знак. Да, такие значки она уже видела. Такой же висел на груди у того, кто прислуживал в корпусе для прибывающих – знак союзника ратлерского клана.

Понять, как этот значок попал к разбойнику, было слишком легко. Двух вариантов быть не могло. Ривелсея сорвала значок и положила в рюкзак. Отдать Совету. Это теперь их.

Ривелсея вновь вышла на дорогу, бросила в кусты топоры и цепь, засыпала пятна силы землёй и листьями. Всё. Дорога выглядела нормально, словно ничего не произошло, и можно было идти.

Солнце уже взошло. Ривелсея медленным шагом пошла на север, обратно в Цитадель. Липенцы ей были больше не нужны.

Пройдя шагов триста, она услышала сзади хриплое карканье нескольких ворон, а оглянувшись, увидела, что в светлеющем небе парит, снижаясь, какая-то птица. Больше она не оглядывалась и ускорила шаг.

Ключ, повернувшись в замке, отпер дверь комнаты, а его щелчки снова вызвали какой-то отклик в сердце. Вот она и дома. Нет, не дома, конечно, а в Цитадели. Но всё же – как дома. И теперь можно отдохнуть. Всё-таки она устала. Пять дней в пути, из них два – на лодке против Нириона. Не по воде, конечно, она бы с ним просто не справилась, а по берегу, таща лодку за собой. Потом, как всегда, по пустыне до Цитадели. Ривелсея быстро разделась и, занавесив окна, легла в постель. Больше недели не спала по-человечески. Но теперь можно. Первое испытание пройдено, одобрение Совета получено вместе с половиной анрелла денег, значок передан, дата получения следующего задания назначена. До этого момента Ривелсея могла спокойно отдыхать, без каких-либо потрясений, волнений и неожиданностей.

Впрочем, это она так думала. Она спокойно выспалась до вечера и, направившись затем вниз по лестнице, чтобы умыться, совершенно не озаботилась тем, чтобы запереть дверь, поскольку намеревалась вернуться не позднее чем минуты через три. Да и вообще незачем. В Цитадели, кроме ратлеров, почти никого нет, а рыцарей Разума можно не опасаться: они вряд ли зайдут без приглашения и уж тем более не возьмут чужого.

То есть это, опять же, она так думала. Чужое ратлеры действительно брать не склонны, но когда Ривелсея вернулась, то увидела, что на единственном стоящем в её комнате стуле сидит немолодой человек в фиолетовой накидке; в подобную сама Ривелсея уже облачалась, когда во второй раз являлась перед Советом Разума. Ривелсея почти мгновенно узнала этого ратлера – и сразу подумала, что дверь надо было всё же закрыть. Это был тот, кто вынес её из пустыни, произвёл совершенно отталкивающее впечатление своими манерами и, наконец, непонятно зачем пришёл к ней без приглашения теперь. Самым последним, что об этом человеке вспомнила Ривелсея, было то, что его, кажется, звали Генресом.

Генрес сидел и смотрел в окно. Услышав шаги, он медленно развернулся в сторону двери и не просто посмотрел на Ривелсею, а стал буквально измерять её взглядом. Примерно так садовник смотрит на дерево, которое не видел несколько месяцев, мысленно сравнивая имеющееся с тем, чем оно было в прошлый раз, и с тем, чем оно должно быть. Ривелсее, хотя она ничего другого и не ожидала, это сразу же не понравилось, но она ничем не выказала этого: во-первых, потому, что она теперь ратлер, а им выражать свои чувства вообще не подобает, а во-вторых, она стала понимать, что её злость, видимо, веселит Генреса, и решила не дать ему испытать эту радость.

Когда иссякла минута молчания, Генрес, окончив разглядывание, сказал:

– Да, повзрослела, повзрослела и даже поумнела, немного совсем, но всё же, всё же. Ещё бы надо, но это уж потом. Да, совсем ты другая, другая теперь, де…

– Рыцарь Разума, – твёрдо сказала Ривелсея, решительно не давая применять любимое им обращение, которое, быть может, было употребимо в тот раз, когда Генрес только что вынес её из пустыни, к прошедшему посвящение молодому ратлеру.