До деревни за этот день она не дошла. Когда стало совсем темно, расстелила на траве плащ, улеглась на него и стала смотреть на звёзды. Холодные ледяные кристаллы в небесной тиши светили ярко и спокойно, и такой же ледяной осколок белого месяца озарял блеклым светом рощу, обступавшую Ривелсею, и деревья отбрасывали на землю смутные и мутные тени.
Она не спала всю ночь. И даже не пыталась заснуть. Старалась отогнать от себя все мысли, но всё равно не могла успокоиться. Вспомнилась мать, всю себя посвятившая тому, чтобы продлить и облегчить жизнь людей, вспомнился отец, всегда помогавший тем, кто нуждался в его помощи. И его слова вспомнились, сказанные в тот день, когда разбился с лошади сосед-ростовщик. Уже вечером, когда поужинали и Ривелсея с отцом, как у них вошло в привычку и традицию, гуляли перед сном по ближней рощице. Долго тогда молчали, Ривелсея смотрела, как солнце своими последними лучами проникает сквозь ветви деревьев, и вдыхала пряный, терпкий до неимоверности воздух ранней осени, который на взрослого человека обрушивает потоки воспоминаний, на ребёнка – фантазий, на подростка – тоски. Ривелсее было тогда четырнадцать, она запомнила этот вечер: гуляли долго, наконец отец посмотрел на солнце, потом на дочь, остановился и сказал, даже не обозначая, о ком идёт речь – это и так было понятно. «Что вот сказать про него? Не был он ни хорошим, ни добрым, людей обирал, обманывал, богатство себе копил. А убился – и жалко его, не за дела, а просто, как человеку человека может быть жалко. Пусть и добра он мало делал, и не любил, быть может, никого, однако же он место на этом свете своё занимал, и никто его на этом месте заменить не сможет. Родился человек – место занял, умер – оно навеки пустым остаётся, никто на него уже не встанет. Жил человек так, как нужным считал, и не может же быть, чтобы жизнь свою он зря прожил. Каждый человек – не зря на этом свете живёт».
Молчали опять долго. Потом он добавил: «И лошадь его мне жалко. Ведь из-за неё он расшибся, а лошади – существа разумные. Поэтому жалко. Ведь нет страшнее муки, чем ощущать себя причиной смерти человека».
Совсем некстати, совсем невовремя вспомнились ей тихие слова отца, его чуть смуглое лицо, широкие плечи и ясные голубые глаза. Буря сомнений в душе переросла в смерч, и утишить его была не в состоянии даже ратлерская мощь. Но образ отца в её сознании сменился другим, сумрачным и властным, и слова вспомнились другие, холодные и до боли правильные, выверенные многими жизнями и многими смертями. «Жизнь каждого человека должна быть полезна и разумна. Живущий неразумно не живёт, а существует. В случае, когда он кому-то наносит вред, он недостоин существовать, если те, кому он его наносит, не являются такими же, как он». Железные слова. Железная ратлерская логика. Та логика, которую Ривелсея должна была осмыслить, понять и принять. Она очень старалась, но пока не могла.
Следующий день тоже лёг весь в путь от рассвета до заката. Липенцы оказались несколько дальше, чем предполагала Ривелсея. Этот день для неё был легче предыдущего. Всю ночь в её душе шла борьба, а утром на лице уже ничего не отображалось, само лицо стало выглядеть неестественно холодным и непроницаемым. Словно лёд на воде, и никто не знает, спокойна или нет вода под ним.
Уже когда солнце пошло к закату, Ривелсея, утомившись, устроила привал и легла на траву, чтобы немного отдохнуть. Ветер гнал по небу клочковатые облака, которые солнце окрасило в розовый цвет. Спокойно и тихо было на земле, а облака неслись быстро и легко, куда-то на юго-восток, в сторону города Невильна и Росолесной. Но мысли Ривелсеи сейчас не собирались следовать за ними. Не прошло и часа, как её фигурка поднялась с земли и поглотилась вскоре надвигающимися сумерками.
Лес вокруг уже спал, и над дорожкой среди него, освещаемой лишь редкими звёздами, висела полная тишина. Ривелсее не хотелось почему-то спать и она рассчитывала к утру добраться до деревни и выспаться уже там, и шла она очень быстрым шагом, по-ратлерски, без остановок и передышек.
Когда луна, поднявшаяся в полночь, стала уходить за горизонт, Ривелсея остановилась. С детства она привыкла доверять своим опущениям, и сейчас она почувствовала, что её видит не только спящий лес, но и кто-то ещё. Постояв несколько секунд, она сделала шаг по дороге и тут же услышала шорох и треск в кустах, а затем мелькнул свет и послышался сдержанный хриплый кашель.
На дорогу выскочили шестеро мужчин с огнём в руках, быстро обступив Ривелсею со всех сторон и лишая её возможности бежать, чего она делать, впрочем, совершенно не собиралась.
– Доброй ночи, – непонятно зачем и почему сказала она, почти уже уверенная в том, что эта ночь для кого-то, скорее всего, будет не совсем доброй.
Один, тот, что был помоложе, хохотнул и уставился на неё тупым недвусмысленным взглядом, буквально щупая им её и глупо хихикая. Это практически сразу взбесило Ривелсею. Да, она считала себя красивой, но не терпела, когда так пристально рассматривали её тело. Двое других нахмурились и сжали губы. Ещё двое стояли чуть поодаль и, видимо, ждали приказа или действий с чьей-либо стороны. Последний, видимо, старший, бородатый мужик, подойдя к ней, сказал грубым неприятным голосом:
– Не надо, детка, по лесам гулять ночью. Куда ты идёшь и зачем?
Ривелсея смолчала. Она была уверена, что идёт именно сюда. Нервное напряжение захлестнуло её тело, и опять прошла мелкая неприятная дрожь. Нет, не страх, конечно. Просто нервы.
– Хотя неважно, – закончил мужик. – Идёшь ты с нами, и давай без фокусов. Бежать некуда, помощь не придёт. А ну-ка иди сюда…
Он грубо схватил её за руку, и в тот миг, когда глаза их встретились, Ривелсея увидела в его взгляде ту же тупость и сладострастность, что и у молодого. Рукав затрещал, одна из пуговиц плаща отскочила и упала на землю. Вывернув ей карман, он извлёк оттуда золотые монеты и жадно сжал в своём кулаке; затем, нарочно сильно прижав её к себе, вывернул другой карман, в котором ничего не обнаружил, и плюнул на землю. Другие обступили Ривелсею плотным кругом, дыша ей в ухо, одновременно косясь на предводителя и явно думая о том, сколько денег он даст каждому из них.
– А теперь, девочка… – продолжил главарь, снова протягивая к ней руки, подходя к ней сзади и плотно прижимаясь к её задней части.
Ривелсея стояла и ничего не делала до этого момента. Это было не оцепенение, не испуг, она ждала гнева. И дождалась. Слово «девочка» было произнесено явно зря, оно напоминало Ривелсее исключительно о ратлерском клане и её Великом Мастере. Пусть это звучало пренебрежительно в его устах, но чтобы какой-то грязный карманник называл её так же, как Веттар Нарт!
Сначала она ударила кулаком по физиономии этого предводителя. Несильно, тот отлетел всего метра на полтора и с громкой руганью поднялся, а Ривелсея быстрым, оттренированным движением выхватила меч. Под плащом и в темноте его не заметили или просто не предполагали, что у такой хрупкой на вид девушки он может быть.
Дальше – проще. «Удар ратлера» по тому, кто стоял ближе всех. Меч «Ярость» с неприятным скрипом прошёл сквозь мясо, и хруст костей, разламываемых его нечеловеческой мощью, смешался с утробным предсмертным криком. Враг, словно мешок с песком, упал на землю, забрызгав чистый ратлерский плащ Ривелсеи своей силой, запах которой тут же тяжело повис в воздухе. Только тут нападавшие, поняв, что дело пошло гораздо дальше обычной потехи над молодой девушкой, достали ножи и топоры, а предводитель бросился на неё, размахивая огромной, длинной и тяжёлой железной цепью. Уклонившись от её удара, Ривелсея выставила вперёд лезвие меча и легко всадила его по рукоятку в области груди.
Сложнее было, когда оставшиеся трое, исключая молодого, разозлившиеся уже не на шутку, бросились на неё, не вынашивая больше никаких иных планов, как только размозжить ей череп. Тут нельзя медлить, нужно бить верно, быстро и наверняка.
И она ударила.
«Вихрем Победы».
Даже трудно описать, насколько этот приём красив и при этом ужасен. Ривелсея сосредоточилась на движениях меча, только на них – и забыла про всё на свете на несколько секунд. Это было словно сон или медитация – ни эмоций, ни жажды убийства, а только наслаждение красотой приёма. Тела врагов словно смазались как-то, ибо Ривелсея уже не могла видеть нормально, кружась в этом железном вихре, а потом упали на траву, иссечённые таким числом ран, как если бы их пропустили через мясорубку или бросили на несколько минут среди стаи голодных волков. Уже не люди. Даже не трупы и не тела. Просто куски мяса.
