— Это негодяи, — ответила я, — поджигатели домов, которые грабят и насилуют…

Юная девушка повторяла, особо не понимая, что говорит, то, что она много раз слышала в пресыщенном буржуазном обществе в Авиньоне. Генеральша улыбнулась, генерал же лишь пожал плечами.

— Федералисты, — сказал он, — тебя плохо настроили. Они завели тебя в скверную ситуацию. Ты так молода; не находишь, что обидно было бы умереть?

Я сделала движение головой, которое можно было трактовать по-разному.

— Ты храбрая. Не кажется ли тебе, что было бы лучше сражаться за Родину, служить Республике и Конвенту? Ну, как, ты пойдешь с нами?

— Невозможно, гражданин генерал.

— Почему?

— Потому что твоя Республика — это толпа убийц, потому что твой Конвент убил короля.

— Да ты просто бешеная. Ты сошла с ума.

И тут в разговор вступила генеральша. Она попыталась переубедить меня, начав излагать мне свои здравые идеи. По окончании этой проповеди генерал, поглаживая усы, сказал:

— Послушай, да или нет. Возвращайся в тюрьму, и черт с тобой, тогда я умываю руки, или присоединяйся к аллоброгцам, в этом случае я дам тебе возможность выбрать лучшую лошадь в моей конюшне.

Я не была пропитана закостенелым роялизмом; но дух противоречия и женское самолюбие взыграли во мне, меня задела эта манера давить на меня; к тому же канонир федералистов испытывал некоторое затруднение и не мог просто так взять и повернуть в другую сторону, что в глазах его первых товарищей по оружию выглядело бы не очень славно. Я попросила разрешения посоветоваться с моим дядей.

Бедняга все слышал из-за двери, которая оставалась полуоткрытой. Когда я подошла, он выглядел бледным и осунувшимся. Он живо и с силой обнял меня.

— Мое дорогое дитя, это сам бог посылает тебе спасение. Бог не хочет, чтобы ты умерла. Соглашайся, немедленно соглашайся.

Он поцеловал меня в лоб и втолкнул обратно в комнату. Я медленно подошла к столу.

— Гражданин генерал, я требую от тебя выполнения еще одного условия.

— Какого?

— Я требую свободы для моего дяди.

— Хм! Повезло ему иметь такую племянницу. Впрочем, ладно. Договорились.

— А теперь, прежде чем окончательно ударить по рукам, посмотрим на лошадей, из которых, как ты обещал, я могу выбирать.

Карто расхохотался. Генеральша сказала моему дяде, чтобы он вошел. Она сама налила нам великолепного бордоского вина. На этот раз я была вынуждена подбодрить моего дядю и заставить его чокнуться; эмоции лишили его слов и практически парализовали.

Потом мы все четверо спустились в конюшню. Там я присмотрела себе красивую кобылку серой в яблоках масти (потом мне показалось, что ее специально дрессировали для службы гражданке-генеральше). Мой выбор пал на нее.

— Эта лошадь твоя, — сказал мне генерал, — инструктор научит тебя на нее садиться. Пока же держись за пятый повод.

Мне пришлось объяснить эту старую шутку, такую популярную тогда в казармах, но которую я слышала впервые.[22]

Вскоре я была одета в униформу аллоброгцев: зеленая конно-егерская куртка, зеленые обтягивающие панталоны, полусапоги с кисточками, каска из черной кожи, украшенная меховым гребнем и султаном. Мой дядя получил похожую униформу, но у него были нашивки фурьера.[23] Бывший су-лейтенант королевской армии сделал оригинальный шаг в плане продвижения по службе. Потом речь зашла о том, чтобы дать мне боевое прозвище. Остановились на Сан-Жен,[24] это имя предложил су-лейтенант Шатель.

— Уверяю вас, — сказал он, — когда мы взяли ее в плен, она с нами ни секунды не церемонилась, называя нас подлецами за то, что мы собирались убить двух врагов, прекративших сопротивление.

Мои послужные списки свидетельствуют, что мое добровольное вступление в Аллоброгский легион состоялось 9 июля 1793 года, когда им командовал полковник Пинон.[25]

Когда Авиньон был в полной мере наказан и Карто счел себя достаточно сильным, чтобы идти на Марсель, он перешел через Дюране. Аллоброгские разведчики, в число которых входила и я, каждый день приводили в штаб пленных федералистов; большинство из них были богатые городские буржуа, которые, побросав ружья и мундиры, пытались спрятаться в бедных хуторах или одиноко стоящих лачугах. Я пользовалась благосклонностью, которую продолжал проявлять ко мне главнокомандующий, чтобы вызвать у него к этим несчастным чувство милосердия.

— Гражданин генерал, — говорила я, — это хорошие французы; они просто запутались, как и я в свое время.

Таким образом, было спасено много простых людей и дворян из Марселя. Этим они должны быть обязаны гуманности и мудрости генерала, но их признательность почему-то обратилась на меня: когда армия Конвента заняла Марсель, я вдруг стала очень знаменита среди его жителей. Гражданка Сан-Жен в униформе аллоброгского егеря действительно пользовалась успехом. Были приготовлены носилки, которые покрыли тканью и украсили листьями. Я заняла место на них, и меня стали носить по улицам с криками «Да здравствует Сан-Жен!» на плечах людей, энтузиазм которых кипел и бурлил, как кипит и бурлит все под небом Прованса. Прогулка закончилась на большой площади, где в мою честь произнесли речи несколько ораторов. Меня дружески обнял гражданин генерал Доппе,[26] а вместе с ним еще множество разных граждан, среди которых были члены муниципалитета в трехцветных шарфах, руководители секций и пр. Церемония завершилась патриотическим банкетом.

Разум мой совсем отказал бы мне, если бы я решила ответить на все тысячи поздравлений, адресованных мне, поднося стакан к губам. Я еще не была тогда старым солдатом, и к тому же мне никогда не нравилось пить.

Из Марселя мы двинулись через ущелье Оллиуль на осаду Тулона, попавшего в руки англичан, которыми командовал генерал О’Хара.[27] Одна дивизия из Итальянской армии располагалась на другой стороне города в Соллье и Ля Вилетте. Карто лишился командования и оставил нас; мне кажется, я была солдатом его армии, больше всех сожалевшим об этом. Его ненадолго заменил Доппе. Доппе сменил Дюгоммье,[28] который уже стоял во главе тридцати тысяч человек, так как численность армии значительно возросла.

Итак, мой первый бой произошел под Тулоном и против англичан; что ни говори, но мой выстрел из пушки на дороге в Ламбек был лишь безрассудной проделкой, а наш марш на Марсель — лишь охотой на людей, попавших в списки запрещенных лиц. Однажды меня послали отвезти суп на один из наших отдаленных постов. Несколько туазов[29] дороги простреливались огнем из форта, кажется, это был форт Мальбоске. Я прикрепила несколько котелков к седлу лошади, сообщила об этом дяде и своим товарищам и отправилась в путь, с решительным видом пустив лошадь рысью. Ехала я, громко напевая. Отъехав на некоторое расстояние, я услышала звук пушечного выстрела со стороны, где должен был находиться этот проклятый форт. Это заставило меня замолчать. Раздался второй выстрел: я огляделась, но вокруг лежала лишь бесплодная и абсолютно ровная равнина, какие обычно простираются вокруг военных укрепленных пунктов. Место, куда я ехала, было еще достаточно далеко, а проклятый форт был близко. Раздался третий выстрел: и тут до моих ушей явственно донесся свист, не было никаких сомнений, что это был звук ядра, которого я пока еще не видела; это заставило меня задуматься еще сильнее. Неожиданно моя лошадь остановилась, вся белая от пота и вся в пене. Раздался хохот. И тут я поняла, что нахожусь среди своих товарищей, которых недавно оставила, а полные котелки так и болтаются на седле лошади рядом со мной. Мой дядя был единственным, кто не стал смеяться; напротив, он посмотрел на меня очень сурово. Я так и не поняла, как моя лошадь смогла изменить направление движения и аллюр, перейдя от рыси к галопу, ускорив мое досрочное возвращение. Мой дядя до конца дня не произнес ни слова. Мне было стыдно, я была очень опечалена.