В Майнце мы продали коляску и четырех лошадей за девять луидоров,[86] что в военное время, уверяю вас, было вполне нормальной ценой. Спросите у солдат, которым приходилось продавать лошадей в подобных ситуациях. Мы очень торопились и поэтому решили воспользоваться почтовым дилижансом. В Меце я передала своего компаньона в руки его товарищей по артиллерийскому училищу, которые не позволили ему ехать дальше. Они устроили для меня вечеринку, на которой меня отблагодарили за то, что я была для раненого и сестрой милосердия, и ординарцем.

Прибыв в Париж, я явилась к маршалу Бессьеру.[87] Сборный пункт моего полка находился в Версале. Маршал стал возражать против того, чтобы я туда шла. Он порекомендовал меня одному из своих адъютантов. Я получила от маршала деньги, чтобы снять жилье у молочника с улицы Бургонь. Хотя эта добрая семья и заботилась обо мне, я все еще находилась в очень тяжелом состоянии, практически при смерти. Ко мне вызвали священника. К счастью, этот священник еще сохранил под черной сутаной военную выправку, и это сблизило нас. Раньше он служил в драгунах, был женат, но потерял жену и ребенка и в тридцать лет с горя подался в священнослужители. Ему удалось буквально вытянуть из меня исповедь, ведь он на самом деле любил Бога и своих ближних. Он говорил на таком языке, на каком мы изъяснялись в казармах. Он, например, сказал мне:

— Моя дорогая девочка, ваша душа уже накинула плащ и ждет лишь сигнала: «Седлай!» Она готова предстать перед господом; но это не причина, чтобы перестать думать о теле. Слава богу, я знаю одного доктора, месье Буайе, который может вас вылечить. У месье Буайе нет времени регулярно приходить проведывать бедного маленького драгуна, к тому же визиты врача могут вас разорить. Доверьтесь мне, дайте мне отвезти вас в лечебницу. Там вы получите заботы месье Буайе ежедневно и бесплатно.

Я испытывала отвращение к госпиталям; однако вынуждена была согласиться, священник сумел воздействовать на мои религиозные чувства, особо настаивая на необходимости смирения.

Адъютант маршала и священник занялись моим обустройством. Сестры милосердия приготовили для меня в отдельной комнате чистую постель, укрытую белыми занавесками. За мной так хорошо следили, меня так лелеяли, так баловали, что я начала выздоравливать и даже попросила месье Буайе не поднимать меня на ноги так быстро, а подержать меня еще немного в качестве больной, так мне было жаль расставаться с этими замечательными девушками. Я пробыла там одиннадцать дней, о которых у меня остались самые нежные воспоминания. Я обязана жизнью таланту месье Буайе; и я пользуюсь случаем, чтобы отдать честь его памяти.

Прошло более восемнадцати месяцев, а я едва выходила из моей комнаты. Все это время я находилась в обществе нескольких жен офицеров, которых знала еще по армии. Они проявили ко мне самые дружеские чувства; но, должна признаться, такая однообразная жизнь была не по мне. Мало-помалу силы вернулись ко мне, и к лету 1809 года мое здоровье наконец было полностью поправлено.

Как только я смогла выходить, я тут же повидалась со своими старыми товарищами. Некоторые из них еще служили в 15-м драгунском, моем первом полку, который принял меня после слияния с аллоброгцами. Я ходила повидаться с ними в Версаль, где был их сборный пункт; сам же полк находился тогда на юге Испании. Каждый раз, когда письмо приходило из-за Пиреней, мои старые товарищи не упускали случая показать его мне. Так мне удалось услышать тысячи всяких чудесных вещей об этих местах, и я решила, что было бы стыдно для меня знать лишь кусочек северной части этой прекрасной страны. Меня охватило желание вновь присоединиться к 15-му драгунскому. Несмотря на то что мне уже исполнилось тридцать шесть, я вновь чувствовала себя молодой и полной задора.

Я посоветовалась с генералом Суле,[88] моим старым добрым знакомым по Восточно-Пиренейской армии, где он был командиром батальона. Был март 1810 года. Генерал рассказал мне, что Наполеон, желая показать свое удовлетворение национальными гвардейцами северных департаментов, создал декретом от 1 января того же года полк из четырех батальонов, предназначенный для вхождения в состав Молодой гвардии; а ему, генералу Суле, было поручено формировать этот полк из добровольцев, взятых из когорт национальной гвардии, участвовавших в обороне побережья Фландрии и Ла-Манша, когда англичане высадились там в последние дни июля предыдущего года. (Это полк, названный полком национальной гвардии Императорской гвардии, в 1813 году стал называться 13-м полком гвардейских вольтижеров.)

— Их сборный пункт, — добавил он, — в настоящее время находится в Байонне, где идет его пополнение перед отправкой в Испанию. Я поставлю тебя на довольствие в этот полк. Езжай в Байонну, дождись там первой же отправки людей через границу. Позже, набравшись терпения, ты найдешь способ найти свой 15-й драгунский, который сейчас должен быть в Севилье. (Маршал Сульт[89] занял Севилью 2 февраля.)

Генерал подкрепил свой совет сорока луидорами, которые я приняла от своего старого боевого товарища с большим удовольствием. Я отправилась в Байонну в компании офицеров, которые, как и я, добирались до своих полков.

Во время первой поверки, в которой я приняла участие в этом городе, дождь лил, как из ведра. Генерал Кенель[90] явился инспектировать нас пешком, с зонтиком в руках. Посреди киверов полка национальной гвардии он заметил драгунскую каску и узнал мадемуазель Сан-Жен, бывшую в своей старой униформе. Он был со мной очень добр все время, пока я находилась при нем, то есть до ноября месяца. Потом, когда колонна солдат из полка национальной гвардии двинулась в Испанию, генерал присоединил меня к ней и дал мне рекомендательное письмо к полковнику этого полка. Его звали Куломье, и мне сказали, что он находится в Вальядолиде.

Вагенмейстером национальных гвардейцев был человек, который не очень хорошо знал свое дело, а скорее всего он был слишком стар, чтобы проявлять какую-либо активность. Он попросил меня помочь ему; я была самым старым солдатом среди всех унтер-офицеров; у меня был большой опыт прохождения службы. Я посчитала за счастье ответить на его просьбу таким образом, чтобы заслужить похвалы офицеров и уважение всех остальных. Наша колонна состояла примерно из пятисот-шестисот человек. Только в таком количестве мы передвигались по дорогам, где можно было получить пулю в спину из-за каждой скалы, из-за каждого куста. Дойдя до Виттории, мы потеряли всего человек восемь; можно сказать, нам здорово повезло.

В этом городе я встретила еще одного своего старого знакомого (не знаю, был ли в Европе в то время хоть один город, где я не встретила бы знакомого), это был генерал Каффарелли. Я пробыла при нем до 8 марта 1811 года. Генерал тоже дал мне рекомендательное письмо для полковника Куломье, который оказался не в Вальядолиде, а в Бургосе. Этот полковник принял меня прекрасно.

Что рассказать вам о нашем пребывании в Бургосе? Оно состояло из гарнизонной службы в самом городе и маленьких соседних городках вроде Вилла-Торо, где я оставалась пятнадцать дней, а также из периодического патрулирования наших коммуникаций между Вальядолидом и Витторией, сопровождения курьеров, конвоев с продовольствием и боеприпасами и т. д. Мы находились в своего рода блокаде и могли отходить от крепостных стен только в составе крупного подразделения. Любой француз, шедший в одиночку, рисковал быть захваченным гверильясами[91] знаменитого кюре Мерино, который орудовал в этой местности.