Он поднял голову и уставился в серую хмарь, мрачную, как его собственная жизнь. Скоротечная и бестолковая. Полная и взлетов, и падений. Полная событий, которые от него, как выясняется, и не зависели вовсе. Хотя со своей стороны крутили эти события Борюсиком, как им заблагорассудится, словно выполняя чью-то злобную и коварную установку – размазать все же упертого зэка если не по асфальту, так по жизни, уж это точно.

И размазали…

Они его сломали. Не зависящие от него обстоятельства.

Или все-таки хоть чуть-чуть, но зависящие? Или он мог хоть что-то все-таки сделать, изменить хоть что-нибудь в лучшую сторону? Кто теперь подскажет?

А, пропади оно…

В глазах сначала замутнело от предательской влаги, накатившей из-под век, а затем вдруг почему-то стало стремительно темнеть все вокруг.

Мелькнула последняя равнодушная мысль: «Неужели все?..»

Очнулся Борюсик на том самом асфальте, который только что рассматривал, буквально минуту назад.

Перед самым его носом было КОЛЕСО.

Он помнил это колесико…

Еще бы ему его не помнить! Фатальное такое колесико…

Он тогда единственный раз в своей жизни попал под машину. Летел, обливаясь слезами и не видя ничего кругом, подальше от ненавистного отца, который даже голосом не дрогнул, произнося «нет больше мамы, умерла», выскочил на проезжую часть и вдруг оказался на земле с острой болью в левой руке.

Желтый «москвич»-грузовичок, отчаянно скрипя тормозами, пошел юзом и на излете пихнул боком разгоняющегося клопа-первоклашку, который даже и не пытался остановиться.

Он помнил, как тогда, больше сорока лет тому назад, после приземления от боли и ужаса чуть сознание не потерял. Встряска была такой, что на всю оставшуюся жизнь в память врезалось вот это самое колесо перед глазами. Серое от пыли и с потеками битума на резине, оставшегося после езды по раскаленному асфальту.

Тогда, в далеком своем детстве, услышав щелчок открываемой двери со стороны водителя, он, искренне считая себя самым последним неудачником на свете, просто вскочил и бросился с кулаками на женщину-водителя, подвывая от ярости и острой боли в поломанной руке. Да так, что отцу пришлось со всей силы прижать к себе бьющееся в истерике детское тельце и позвать на помощь санитаров, благо больница – вот она, рядом. Есть даже комфортный флигель для партноменклатуры, где он и устроил сына на излечение.

И вот вновь у него перед глазами то же самое КОЛЕСО!

Как и сорок лет назад. Он тупо разглядывал стертые протекторы, прислушивался к острой дергающей боли в руке и краем сознания отмечал растущую внутри слепую ярость. Которую с вершины прожитых лет легко мог контролировать, легко мог погасить и так же легко – накрутить еще больше, словно «глот» на «хате».

Дежавю да и только. Накрыло так накрыло. Интересно, а почему это колесо невероятно большое? Такое ощущение, будто «москвич» размером с автобус. В прошлый раз такая мысль почему-то ему в голову не приходила.

Прямо над ухом знакомо щелкнула открывающаяся дверь автомобиля. Ну да. Как-то так оно и было…

– Господи! Мальчик! Где болит? – Водителем оказалась женщина лет тридцати, в темно-зеленой спецовке.

Кто это тут, интересно, «мальчик»? У этого «мальчика»… четыре отсидки…

Он с трудом оторвался от изучения покрышки, медленно поднялся с асфальта и, набычившись, попер на женщину, игнорируя цепенеющую от боли руку…

Он лежал на белых хрустящих простынях в уютной палате, шевелил пальцами загипсованной руки – лишь потому, что это было запрещено отцом, – и пытался собрать бешено пляшущие мысли в кучу.

Он снова ребенок?

Семь лет. Вчера умерла мама. Отец жив, он уважаемый врач, будущий начальник этого больничного городка.

А впереди – тяжелая и беспросветная жизнь…

В руке вновь болезненно дернуло.

А почему, собственно, беспросветная? Никто опять на зону не собирается. До первой посадки – добрых полтора десятка лет! И не факт, что вообще будет эта посадка.

ОН НЕ СДЕЛАЕТ БОЛЬШЕ СВОИХ СТАРЫХ ОШИБОК!

Вот так!

Он не стал игнорировать школу и с третьего класса сделался круглым отличником.

В четвертом устроился в секцию бокса в спортивном комплексе «Спартак» на Большой Морской и через год получил свой первый спортивный разряд. А еще через год через подставных лиц он получил свой первый навар с фарцы возле морского порта. Да так, что никто из участников-спекулянтов даже понятия не имел – на кого они работают. Бугру-бригадиру, спитому сорокалетнему барыге, даже в голову не могло прийти, что он пашет на двенадцатилетнего сопляка.

С отцом были прекрасные отношения. Теперь-то он понимал, что никто не виноват в смерти матери, разве что слепое Провидение. По крайней мере, отец страдал от потери не меньше, чем он. И отец – единственный родной человек на Земле, а это в жизни, уж поверьте ему, что-то да значит!

Отец шел в гору.

Заведующий самым большим больничным отделением, начальник целого медицинского городка, с научной работой – серьезные перспективы, зарплата, квартира в центре, дачка на пятом километре, машину собирается брать – «Волгу» двадцать первую, хотя сын настаивает на «Победе». Обязательно модного бежевого цвета.

Папа упакован. Его друзья-товарищи – как на подбор: нужные и полезные люди. Среди них – один из секретарей горисполкома, главный инженер морзавода, директор Внешпосылторга и еще с десяток подобных фигур. Плюс – полсотни кадров помельче: завхозы, кладовщики, капитаны да старпомы рыболовного флота, есть военные – не меньше майора – и так далее.

Папа и не подозревает, что новые друзья появляются на его горизонте с неощутимой подачи быстро взрослеющего сынка, который на этих самых друзей делает свои собственные прикиды в будущем. С учетом той или иной степени полезности в маленьком и невидимом государстве, которое лепит под себя Борюсик – Борис – Бакс.

По всем законам диалектики в один прекрасный момент назрела необходимость в качественных изменениях тщательно слепленной преступной структуры. Смысл пачкаться в дешевых спекуляциях пропадал на фоне растущих перспектив. С учетом фантазии неглупого человека, пережившего девяностые годы и не понаслышке знакомого с преступной жизнью.

Так появилась изящная схема невиданного обогащения. Схема, которая не могла даже в дурном сне предстать правозащитным органам развитого социализма. Схема настолько циничная, насколько – дерзкая и простая. Ну и бесчеловечная, разумеется, как и любой другой плод преступного воображения послеперестроечного криминального авторитета.

Киднеппинг.

Похищение людей и торговля живым товаром.

Все началось с того, что один из отцовских дружков, рыжий бородатый капитан рыболовного сейнера, рассказал в один из субботних вечеров на даче, как встретил в Турции земляка одного – крымского татарина, которого в войну угнали на работы в Румынию, а тот умудрился выжить и даже ассимилироваться после войны в Турции. Капитан, которого звали дядей Сеней, со смехом поведал, как Баяхмет, так звали татарина, ловко устроился в Константинополе «сшибать деньгу», ворочает серьезными делами и даже (дядя Сеня заговорщицки понизил голос) держит сеть борделей и притонов в береговой зоне. Намекалось, что морячки там бывают регулярно, насколько им позволяет всевидящее око партийной дисциплины.

Этот разговор состоялся, когда Баксу было восемнадцать лет.

Уже сработали в военкомате нужные медицинские справки о несуществующих болезнях, и был произведен «закос» от армии. Отец, хоть и морщась демонстративно, кое во что был уже посвящен – иначе не получался бизнес, а Баксу остро не хватало масштабов, не хватало широты и грандиозности. Он чувствовал в себе такой криминальный потенциал, что временами дышать становилось трудно от грядущих перспектив – дух захватывало. Бакс искренне считал, что в этих местах и в этот период времени человечество скоро получит в награду или на свою голову – самого величайшего преступного гения всех времен и народов.