В основном я писал откровенную чушь. Рассуждал о музыке, о последних вышедших в кинотеатрах фильмах, периодически писал о том, что забавного увидел на улице (в большинстве случаев приукрашивая или вовсе выдумывая, чтобы было хоть немного интереснее). Том когда-то тщательно следил за моей колонкой, а теперь мне достаточно было просто показать ему, что у меня что-то написано. Я мог написать «мой редактор редчайшая сука», и мне ничего бы не было просто потому, что ему было бы лень прочитать. И после такого мы еще удивляемся, почему нас никто не читает.
Я в очередной раз писал о фильме, сюжет которого в тот момент был крайне модным, особенно среди подростков. Тут тебе и любовь, и дружба, и вражда, и какая-то чушь о вселенском предназначении и о том, что каждый человек уникален. Одним словом, идеальный фильм для того, чтобы на нем уснуть. Что я, в принципе, и сделал на сеансе. И теперь я не помнил ни черта, кроме того, что девушка была особенной и должна была спасти мир, а надо было хоть что-нибудь написать. Невероятно интересно.
Я со вздохом вытянул ноги вперед, сжимая в зубах ручку, но почти сразу ее выплюнул, почувствовав на языке вкус чернил.
– Сука, – все пальцы были в синей пасте и лицо, уверен, тоже. Мораль: никогда не покупайте дешевые ручки в сомнительных магазинах.
На то, чтобы отмыться от пасты, мне потребовалось десять минут. Еще три минуты на то, чтобы заклеить свежий порез на пальце, оставленный мною же, пластырем. Пятнадцать, чтобы постоять, опершись лбом о зеркало, пять, чтобы слабо им о него побиться. И еще две, чтобы вернуться к своему рабочему месту и упасть лицом в стол.
Теперь мне придется искать работу или дом Ильи самостоятельно. Это напоминало мне первый год работы в «Нью Ньюс». Тогда я, юный и активный, бегал за тем, у кого можно было взять интервью, пока не спотыкался, не проливал на себя чужой кофе, не разбивал вазу, не убегал от охранного пса во дворе потенциального клиента или не попадал под колеса машины (ребра не сломаны, ходить могу, что уже плюс). Только здесь разница была в том, что мне не надо было трясти из него интервью или хотя бы привлекать внимание. Напротив, мне стоит быть максимально незаметным. А с этим, благо, у меня проблем не было, и опыт имелся.
В детстве я часто подворовывал, что скрывать. Не из-за нехватки денег, не из-за адреналина. А просто из-за того, что мне хотелось. Я видел вещь, хватал ее, прятал и уходил, словно ничего не случилось. К шестнадцати годам вся моя комната была завалена трофеями: здесь были и зубные щетки, и миниатюрные статуэтки различных животных, и шампунь для мытья собак, и солонки (три штуки) из кафе «Берег», и детские кроссовки. Словом, все, что я мог уместить в свой карман. В студенческие годы я думал, что у меня определенно клептомания. Предполагал это, пока засовывал в карман куртки дешевый телефон, мастерски вынося его из салона. Предполагал, пока аккуратно откреплял магнит «анти-кража» от джинсов с потертостями на коленях. И был почти уверен в этом, когда стащил пленочный фотоаппарат Canon. Это не так уж и сложно, если наловчиться. Заранее маскируешься (сойдет любой парик более-менее приличного качества), берешь нужную тебе вещь, отвлекаешь продавцов, устанавливая будильники на всех телефонах, находишь «слепую» зону камер наблюдения (предварительно убеждаясь в их наличии и определяя расположение), быстро кладешь в сумку, неторопливо уходишь, не привлекая внимания, а потом валишь как можно дальше. И – вуаля – теперь у тебя есть бесплатная аппаратура.
Наверное, я ужасный человек. Я думал об этом каждый раз, проходя мимо магазинов, из которых что-либо стащил. Я думал о том, что из-за таких как я людям сокращали зарплаты и устраивали выговоры. Я думал о том, что из-за меня увольняли людей. И меня совсем не мучала совесть.
Завязал я с воровством примерно четыре года назад, когда впервые попался. Хотел украсть себе термос, потому что мой стал протекать, но меня буквально схватили за руку. Я отделался штрафом, но больше желания появляться в том магазине не было. И постепенно моя, видимо, клептомания сошла на нет.
Однако теперь вся моя ловкость рук могла мне очень помочь. И теперь главным было не попасться.
По правде говоря, преследовать мне еще никого не приходилось. По крайней мере, тайно точно. Бегать за директором компании по производству мебели, который был замечен с бывшей порно-актрисой, это одно. А красться за парнем от самого Центрального парка до окраины Нью-Йорка и оставаться при этом не замеченным и не подозрительным – это уже несколько сложнее. Особенно если этот самый парень выше и явно сильнее тебя, и в случае чего ты с легкостью сможешь попрощаться со своими зубами, на отбеливание которых каждые полгода тратишь 200$.
Вопреки всем моим ожиданиям, Илья жил не в старых постройках, в которых обычно выдавали квартиры или пожилым, или студентам за сущие гроши, и даже не в полуразваленной многоэтажке, которую должны были снести в ближайшие пару месяцев. Илья жил в одном из тех небольших домов, находящихся всего в ста метрах от железнодорожных путей. Помнится, в свое время я подумывал поселиться тут, поскольку цена была ну очень уж приятной. Но в последний момент я передумал, решив, что, во-первых, слишком далеко от работы, во-вторых, я не смогу жить с постоянной головной болью от не прекращаемого шума поездов. Но моего парня это, видимо, совсем не смущало.
Его дом ничем не выделялся на фоне других, стоящих в нескольких метрах дальше его и огражденных заборами. Светло-серый малопривлекательный фасад, крыша с (как мне в полутьме показалось) темно-бордовой черепицей, невысокий забор (через который, к слову, очень удобно перелезать) и, кажется, небольшой сад на заднем дворе. Я представил, как по выходным Илья жарил там барбекю, пока из дома доносился мелодичный голос Джима Моррисона: «Привет, я люблю тебя, не подскажешь, как тебя зовут? Привет, я люблю тебя, не позволишь присоединиться к твоей игре?»
Я смотрел, как Илья скрылся за дверью своего дома, и через минуту в окнах первого этажа зажегся свет. А я все продолжал смотреть, думая, что же мне делать теперь, зная, где живет мой парень. Я был достаточно близок к нему, хотя знал его не больше месяца. Конечно, план, возникший в моей голове минутой позже, был предельно ясным. Но от одной мысли о том, чтобы продолжить слежку за Ильей, у меня учащалось сердцебиение. Это все больше и больше походило на один из триллеров, которые мне как-то довелось увидеть, и я, подавляя восторг от собственного воображения, облизнул губы, вытащил телефон и сфотографировал дом с нескольких ракурсов. Моя идея казалась мне самым ненормальным и одновременно лучшим, что могло выдать мое сознание. Я развернулся и направился в сторону ближайшей остановки. Мне не терпелось приступить, хоть я и понимал, что торопиться не стоит.
Я читал статью, написанную мной же, скептически вскинув бровь, и думал о том, что я полная бездарность. Ну какой придурок будет распинаться о фильме, о котором сказали все уже все кому не лень? Неужели он и вправду думал, что хоть одной живой душе будет интересно читать то, что они уже слышали в интернете тысячу раз? Я с тяжелым вздохом бросил новый выпуск «Нью Ньюс» на стол перед собой и допил кофе. Разнообразия ради я купил капучино и, честно говоря, особой разницы с латте не заметил. Не знаю, может быть, у меня что-то не то с вкусовыми факторами, или Матильда и впрямь была неспособна ни на что, кроме как глупо хлопать глазами и тянуть руку к моей кредитке.
На улице заметно потеплело, что, конечно, не могло не радовать. Ведь я, наконец-то, смог сбросить эту дурацкую куртку и вернуться к привычным для меня хлопковым рубашкам. Вообще, рубашек у меня было бесчисленное множество, наверное, я мог бы назвать их своей слабостью, если бы не выбрасывал их после каждой двадцатой стирки. Я не мог объяснить причины своего поведения. Просто выбрасывал их или отдавал какому-нибудь бездомному из фонда. До сих пор жива была только одна рубашка, которая как раз-таки и была на мне. Клетчатая, темно-синяя, ничем не примечательная. И снова я не мог объяснить, почему дольше всех в шкафу держал именно ее. Она не так хорошо на мне сидела, на локтях были потертости, а на правом рукаве небольшое красное не отмывающееся пятно краски, постоянно бросающееся в глаза. Порой я думал, что до сих пор я не выбросил ее только из-за этого пятнышка, настолько омерзительно не сочетающегося с рубашкой, купленной когда-то за 30$. Наверное, тут уже дело было в том, что я ненавидел и любил все, что ни в коем случае не должно было сочетаться. Пока речь не касалась официальной одежды, но это уже другой разговор.
